Откуда-то донесся голос Лири:

– Гони их отсюда, Меган! Прикрой меня! Я сегодня в ударе! Никогда еще так не стрелял! Дай мне время продержаться! – Он стрелял, перебегал на другое место, снова стрелял и снова перебегал.

Меган схватила свою автоматическую винтовку и короткими очередями прошлась по дверям башни. Лири заметил перископ, высовывающийся над парапетом в южном трифории, и дал по нему одиночный точный выстрел.

– Господи, я в ударе! Сегодня я раздухарился вовсю!

Бурк услышал несколько одиночных выстрелов из дробовика, раздавшихся на хорах, за ними последовали короткие быстрые очереди М-16, а потом свист пуль прямо над головой, выпущенных из снайперской винтовки.

За спиной послышался голос одного из спецназовцев:

– Судя по звукам, наши парадные солдатики тоже не сумели захватить хоры.

Бурк поднял полевой телефон и соединился с остальными тремя трифориями:

– Всем по моей команде открыть огонь по хорам! – Потом связался с группой, засевшей на лестнице в ризницу: – Передайте Мелон и Бакстеру, что мы снова попытаемся подавить стрелков на церковных хорах, и если они готовы бежать, то пусть делают это сейчас же – другого подходящего момента не будет. – Бурк подождал, когда пройдут те пять минут, которые он отпустил гвардейцам 69-го полка, хотя был уверен, что они больше и не сунутся туда, потом поднес телефонную трубку поближе ко рту и скомандовал: – Огонь!

Двадцать пять спецназовцев одновременно поднялись с пола во всех четырех трифориях и начали вести огонь длинными очередями из автоматических винтовок и стрелять из гранатометов.

Из автоматических винтовок спецназовцы вели непрерывную стрельбу, заливая хоры шквальным ливнем пуль, из гранатометов же стреляли изредка, так как их приходилось перезаряжать после каждого выстрела, чередуя гранаты с разными зарядами: с длинными иглами, с картечью, фугасные, газовые, световые, противопожарные.

Меган и Лири, надев противогазы, стояли на коленях в нижней части прохода за массивным выступающим парапетом, идущим вдоль всех хоров. Лири стрелял в трифорий напротив, перебегал, стрелял и снова перебегал. Меган посылала очередь за очередью по алтарному помосту, передвигаясь вдоль парапета.

Бурк слышал, как стреляли гранатометы, как вскрикивали спецназовцы, в которых попадали пули. Он приподнялся из-за балюстрады, посмотрел на хоры и увидел, что там разгорается пожар. По телефону он услышал, как из других трифориев вызывают санитаров. А ответный огонь с хоров, несмотря ни на что, не прекращался ни на минуту. Бурк не вытерпел и выхватил у стрелявшего рядом спецназовца его винтовку М-16.

– Вот ведь проклятые сволочи! Не угомонятся никак.

Выпустив сразу весь магазин, он вставил новый и стрелял до тех пор, пока винтовка не перегрелась и ее не заело. Со злостью отбросив оружие, он заорал в телефон:

– Выпустить по хорам все оставшиеся противопожарные гранаты – и кончай стрельбу.

Когда последняя граната по дуге полетела на хоры, Бурк увидел, что ответный огонь начал убывать. Импульсивно он схватил мегафон и крикнул в направлении хоров:

– Я иду за вами, ублюдки! Я…

Кто-то сбил его с ног, он сильно ударился об пол, но успел заметить, что как раз в том месте, где стоял, пролетела пуля. Рядом с ним на полу сидел, скрестив ноги, какой-то спецназовец и смотрел на него.

– Вы были бы трупом, лейтенант! Между ними и нами нет ничего общего… Понимаете?

Другой спецназовец прикурил сигарету и добавил:

– Они поставили туда своих лучших снайперов, мы тоже поставили лучших, но сегодня удача на их стороне… А нам не везет. Поневоле задумаешься почему…

Бурк взял у него сигарету и затянулся, постепенно приходя в себя.

– О'кей… у кого какие идеи?

Спецназовец с легкой раной на подбородке дотронулся до нее и ответил:

– Предложите им работенку – мою работенку.

Другой добавил:

– Кому-то надо пробраться на хоры через башни. В этом все дело.

Бурк взглянул на часы лежащего рядом спецназовца. Потом поднял телефон и связался с группой, засевшей на ризничной лестнице:

– Как заложники? Живы?

– Кто-то из тех двоих на хорах по твоим ребятам не стрелял, зато поливал градом пуль скамьи и лестницы алтаря – на кого-то из заложников у него огромный зуб.

– Не думаю, между ними не должно быть личных счетов. – Бурк бросил трубку.

– Что за черт вселился в этих проклятых ирландцев? – спросил спецназовец. – Политика? Вряд ли. Вот я – убежденный демократ, но никогда не стану так психовать из-за этого. Понимаете?

Бурк вынул изо рта сигарету, посмотрел на запекшиеся пятна крови на своих брюках и подумал, что это ведь кровь Беллини, у которого хоть и были глупые мозги, но зато они вмещали такой богатый опыт и знания, что он и сам не подозревал об этом. Беллини, конечно бы, знал, что теперь надо делать, а если бы даже не знал, то наверняка смог бы поднять боевой настрой своих бойцов, которые уже совсем пали духом. Бурк наконец понял, как тяжело отдавать приказы, выполнение которых повлечет за собой смерть многих людей; и только теперь он оценил – оценил по-настоящему – причину столь нервного поведения Беллини на протяжении всей ночи. Он машинально стирал на своих брюках пятна крови Беллини, когда услышал, как кто-то рядом сказал:

– Что-то ничего у нас не получается.

Бурк кивнул. Он понял, что теперь идти на хоры должен сам и лично так или иначе кончать это дело.

Морин услышала, что шквал выстрелов неожиданно прекратился. Меж скамьями, под которыми они лежали, свисала рука полицейского, упавшего из трифория, кровь сбегала по пальцам мертвой руки и собиралась в лужицу на полу. Во время перестрелки Морин показалось, что с кафедры доносятся какие-то непонятные звуки.

– Думаю, это был наш последний шанс, Морин, – прервал ее мысли Бакстер.

Она снова напряженно прислушалась – на кафедре кто-то глухо стонал, и она проговорила:

– У нас есть еще один шанс! – Она быстро скользнула под другую скамью, увернувшись от его попытки удержать ее, потом под следующую и оказалась почти у самой кафедры, в нескольких футах от открытого люка в полу. Она нырнула в люк и мягко упала на мраморные ступеньки, обвивавшиеся вокруг огромной колонны. Поднявшись, Морин заметила пятна крови на самых верхних ступенях. А еще выше, у самой кафедры, она увидела Флинна, сидящего на полу, опираясь спиной о мраморную колонну. Глаза у него были закрыты, и Морин, несколько секунд внимательно глядя на него, поняла, что ему трудно дышать: грудь то резко поднималась, то судорожно опускалась. В следующее мгновение она уже была на полу кафедры.

– Брайен!

Он с трудом открыл глаза и посмотрел на нее. Морин нагнулась к нему и тихо зашептала:

– Теперь видишь, что ты наделал? Они все погибли, Брайен. Все доверившиеся тебе молодые друзья мертвы и только эти ублюдки – Лири, Меган и Хики – еще живы.

Он взял ее руку и, слегка пожав, заметил:

– Ты во всем права… Значит, и Бакстер?

Она кивнула, затем разорвала его рубашку и увидела рану: пуля вошла в самый верх плеча, прошила все тело и вышла с противоположной стороны из бедра. Рана была большая и рваная, вся забитая осколками костей и веществом костного мозга.

– Боже мой! – Она несколько раз глубоко выдохнула, стараясь придать своему голосу больше уверенности. – Ничего, бывает и хуже.

Он посмотрел на нее ясными, встревоженными глазами и произнес:

– Перестань брюзжать, Морин.

Она слегка коснулась его щеки.

– Отец Мёрфи… Зачем же ты?..

Флинн закрыл глаза и, покачав головой, ответил:

– Нам никогда не избавиться от переживаний детства… Я всегда испытывал трепет перед священниками… – Он сделал судорожный вдох. – Священники… Храмы… Ты нападаешь, потому что боишься… просто… самооборона.

Морин посмотрела на часы, потом взяла его за плечи и тихонько потрясла.

– Ты можешь остановить Меган и Лири? Можешь заставить их прекратить стрельбу? – Она бросила взгляд на микрофон, стоящий на кафедре. – Давай, я помогу тебе встать.