– А больше и не надо. Только если вкус мороженого и правда станет твоим смыслом, то будешь как миленький. Залезешь в самый ад, чтобы достать заветное говно.

Иван окончательно застыл. Всё ему было не то чтобы непонятно, это дело привычное, но как-то странно. Если что-то не выглядит как говно, не пахнет как говно и на вкус не говно, а вовсе даже мороженое, то как оно может быть говном. И что теперь со всем этим делать.

– Это всё оттого, – прочло Лихо-злосчастье мысли Ивана, написанные большими красными буквами на его лбу, – что ты пытаешься смысл как вещественную вещь представить. Но смысл не вещественная вещь. Он идея. Или даже необязательно идея, а что-то гораздо более смутное. Чувство. Вызывать это чувство могут разные вещественные вещи. Или даже оно может само собой приходить, вообще без вещества. Как сон или блажь.

Иван немного отмер, но не окончательно, и стал хотя бы ковыряться в носу. Лихо-злосчастье смотрело на него со смесью раздражения и жалости.

– Теперь иди, утомил ты меня. Тяжело с вами, дураками.

Иван даже встрепенулся.

– И что, даже не будешь меня никак мордовать?

– Так я тебя говно жрать заставило, что ещё надо. Вали давай. Ищи дальше свой смысл.

Лихо-злосчастье обиженно отвернулось, закрывшись всеми своими культями, а Иван побрёл дальше во тьму Тёмного леса.

Самописная же грамота тем временем зафиксировала и передала в Центр, что смысл – это какое-то твоё состояние, которое ты можешь пережить или хотя бы вообразить, а невозможность которого делает и всю твою жизнь невозможной.

Жил-был Иван-дурак и всю жизнь коллекционировал утюги. Собрал утюги всех марок и переключился на ножницы. Ножницы ему собирать запретили в виду опасности, тогда он переключился на гербарии. Но гербарии было собирать не пересобирать, так что он переключился на игрушечных солдатиков. Солдатики что-то надоели, потому он решил собирать что-то оригинальное – мгновения своей жизни. Собрал полную коллекцию и помер. А мог бы и не собирать.

Жил-был Иван-дурак и всю жизнь стремился стать международным мастером спорта по игре в бирюльки. Игра сложная, требующая большого искусства и ума. Учился Иван учился да так и мастером и не стал, даже отечественным, даже кандидатом. Но это никак не сказалось на его прекрасном самочувствии. Не стал – ну и хрящ с ним. Подумаешь, очень надо. Помер без сожалений.

Шатаясь через буреломы и усиленно плюясь, Иван оказался в полнейшей тьме и даже хотел выколоть себе глаз, чтобы убедиться в этом своём достижении путём сравнения двух видов зрения – через выколотый глаз и через невыколотый. Никогда ещё Иван-дурак не был в такой мгле. Всё было ему смутно, туманно, непонятно и тускло. Что он ищет? Зачем он вообще сюда пришёл? Кто он такой и почему он такой?

Так и замучился бы Иван этими дурацкими вопросами да и глаз бы себе выколол, вольно либо невольно, кабы не явилось-таки обычное дурацкое счастье – сама Жар-птица во всей своей пламенной красе. Половину Тёмного леса она осветила собой. Иван молчал, будто умный, хотя просто онемел и ослеп от упавшего с неба дива.

– Что тебе нужно, Иванушка-дурачок, в этом лесочке тёмненьком? – пронзительно запросила Жар-птица.

– За смысликом царёк меня послал, – отмер Иван, хотя и не совсем. – Пока не найду, не узнаю.

– Не с того ты начал, Иван, – проголосила Жар-птица. – Потому и плутаешь во мраке. Сейчас я тебе всё расскажу – и ты меня поймёшь.

– Ну, – только и промычал Иван, изумляясь уверенности Жар-птицы.

– Главное в смысле – это что ты за него жизнь свою отдашь, так или этак.

– Вот-те раз, – подумал вслух Иван. – Такого уговора не было. – Но это было неофициально вслух, а уже официально вслух он добавил. – Лучше, конечно, этак.

– Этак – это когда ты добровольно и безвременно умираешь, только чтобы смысл осуществился. А так – это когда ты всю жизнь для этого живёшь, сколько бы тебе ни было отмерено, хоть вечность. В обоих случаях смысл по цене равен твоей жизни.

Иван уважительно помолчал какое-то время.

– Красивая ты очень, Жар-птица, только ничего я не понял. Ты же знаешь, что я дурак.

– Без смысла, Иван, ты жить вообще не захочешь. Хотя и умирать будет незачем. И будешь страдательно колыхаться где-то между жизнью и смертью, как сейчас. А когда смысл есть, то можно хоть жить, хоть умереть – всё будет для тебя весело и привлекательно.

Иван тщательно потёр глаз, который недавно хотел выколоть.

– Мы, дураки, примеры любим.

– Взять хоть ту же оглоблю. Если она твой смысл, то ты будешь всю жизнь жить, лишь бы оглобля. А если вдруг что, то умрёшь за оглоблю.

– Оглобля, – с пониманием протянул Иван. – Значит, обманули меня Петух золотой и Лихо-злосчастье, что не оглобля.

– Нет, не обманули, зачем же. Я это просто для примера, чтобы показать тебе, что как раз не оглобля.

Иван уставился на Жар-птицу осуждающе мутным взглядом.

– Ну как ты будешь жить за оглоблю-то? – попыталась снять возникшее напряжение Жар-птица.

Ивану было не по чину задумываться, он это твёрдо помнил, поэтому не задумался, но мгновенно ответил.

– А за что же?

– Тут может быть по-разному, потому что смыслы бывают разные. Но все они отвечают тому, что тебе о них тут рассказали. Они такие, что ты их можешь пережить, что их полная невозможность делает твою жизнь невыносимой и что ради них ты готов жить сколь угодно долгую жизнь и умереть в любой миг. Вот если не готов, то это не смысл. Мы, жар-птицы, на своём жар-птичьем языке называем это экзистенциальностью.

Последнее слово Жар-птица то ли прочирикала, то ли прокудахтала, то ли прощебетала, то ли проклекотала. Под этот птичий гомонок трудно было услышать скрип пера, которым самописная грамота всё конспектировала и протоколировала.

– По-разному – это хорошо. А за что же? Ты конкретно давай. – Иван запомнил слово Золотого петуха и употреблял его теперь как краткий вариант слова “официальный”. То есть он и самого себя мог назвать не каким-нибудь дураком, а конкретным.

– Ну вот что для тебя важно в жизни, Иван?

– Ну вот не знаю. Задай вопрос как-нибудь по-другому.

Жар-птица прищурилась и недобро щёлкнула клювом.

– Если так: что для тебя в жизни главное?

– Да это то же самое. Издеваешься ты надо мной, дураком.

Жар Жар-птицы сначала раскалился до бела, а потом как будто на мгновение сделался синим. Но быстро снова стал переливаться багровым и алым. “Синяя Жар-птица, надо же”, – не успел подумать Иван.

– Ладно, как насчёт денег? Любишь деньги?

– Какой же дурак не любит денег. Таких дураков нет.

– Вот. Если ты готов всю жизнь жить ради денег и если готов умереть ради денег, то деньги – это твой смысл.

– Без денег и обойтись нельзя.

– Ну это смотря кому и смотря где.

– И в кармане их приятно переживать рукой. Тёплые. Сейчас как представляю, сразу и на душе тепло становится…

Иван закатил глаза, шерудя рукой в кармане и представляя, будто там монетки и бумажки.

– Ну довольно, Иван. Как я и сказала, ты меня понял.

– Слушай, я вот что сообразил. А вы с Золотым петухом часом не родственники? Может, он муж твой бывший? Или хотя бы брат? Двоюродный.

Ничего не ответила Жар-птица. Только клювом опять щёлкнула зловеще и исчезла. Погрузился Тёмный лес обратно в свою тьму.

А в Центр отправилась заветная каблограмма: смыслы бывают разными, они твои состояния, которые ты можешь пережить или хотя бы вообразить, их невозможность делает твою жизнь невыносимой, им ты готов посвятить всю свою жизнь и ради них ты готов умереть. Пришлите, пожалуйста, чернил.