– С какой меркой вы берётесь судить-рядить о том да о сём?

– Боевая эффективность. Есть существа, вещи, идеи, отношения, которые хорошо показывают себя в бою и вполне победоносны. А есть никчёмные, небоевые и пораженческие. Ну и тот, кто не с нами, тот против нас. Кто нарушает дисциплину, тот помогает врагу.

– А если кто-то мешает борьбе с врагом, можно ли его, например, убить?

– Это и есть враг. Первым делом его надо обезвредить. Потом его надо попытаться перевоспитать. А если он безнадёжен, его надо казнить, чтоб другим было неповадно.

– А ежели сам царь запретит всю эту военную истерию под страхом смерти?

– Жизнь за победу – это наивысший удел. Мы все к этому стремимся. Я, не задумываясь, умру в любой момент, лишь бы враг был в конечном итоге повержен. А царь этот – явный враг.

Павлин Матвеевич записал этот ответ с особенной аккуратностью, но в остальном вида на всякий случай не подал. Вот что значит опытный адвокат федерального уровня.

– У вас и единомышленники на Руси видимой водятся?

– Конечно, есть. Хотя видимая Русь находится в тени Тёмного леса и все понятия там смешались и затуманились, всё равно и там остаются верные солдаты победы. Земной религией победы является зороастризм. Во всяком случае изначально всё было именно так, как я вам доложил.

Сидевший рядом Вындрик, будучи никем иным, как чудищем того самого Тёмного леса, напрягся и бешено завращал своими буркалами. А Павлин Матвеевич тем временем ничего не упустил в своём будущем донесении.

Жил-был Павлин Брыкля, федеральный адвокат, и неизменно стремился всех победить в судебном состязании. Суд был для него полем битвы. Против всех. Прежде всего против прокуроров и адвокатов противных сторон. Но поскольку судьи не всегда безоговорочно принимали суждения Брыкли, то и против судей. Собственно, судьи оказались главными врагами. Он их неизменно побеждал, но они этого никогда не понимали. Поэтому страждущие обращались к Павлину Матвеевичу за помощью всё реже. И умер он в нищете, но непобеждённый.

– А что если ты живёшь в мире, где победа – это боль? Или даже победа – это смерть? Победил значит мучительно помер. Всё одно будешь за победу?

– Мы и живём в таком мире. Враг так всё сделал, что всё хорошее обязательно оборачивается чем-нибудь плохим. А коли война, так это вообще в порядке вещей, как может быть по-другому. Истинный воин не то что готов – он привык к боли и смерти. Просто они должны быть не зря. Но победа – это как раз тот случай, когда всё остальное по барабану. По победному барабану, разумеется.

– А допустим, ты живёшь в мире, где победа невозможна. Ну вот невозможна, и всё тут. Все знают, что враг неминуемо победит либо будет глухая ничья.

Верховный вскочил, опрокинув стул.

– Не сметь такое! Вы что! На гауптвахте будете сидеть до самого конца мировой истории. Даже думать такое не рискуйте. С такими мыслями лучше сразу не жить.

– Не будем кипятиться, – муркнул Вындрик, – это нам для исследования. Будто мы доктора.

В палату оперативно вошли охранники с бердышами наперевес. Немного отпыхтевшись, Верховный отослал их обратно и снова уселся за стол переговоров.

– Когда ты думаешь только о победе, то открывается новое измерение – видишь вокруг себя и на горизонте что-то такое, чего раньше не видел?

– Победа как оптика? Это мне близко. В каждом из нас и в каждой окружающей нас вещи есть что-то военное. Во всём можно увидеть оружие или иное средство борьбы с врагом. Я сам – это прежде всего оружие: меч, щит, реактивный миномёт.

– Отравляющий газ.

– Да. Когда ты думаешь о победе над абсолютным врагом, ты знаешь, что весь мир – это поле битвы. И эта война длится от начала времён. Каждый должен выбрать, на чьей он стороне. Всё остальное детали. Некоторые рисуют себе картины, в которых враг отождествляется с каким-нибудь жутким существом, с какой-нибудь ужасающей стихией, с каким-нибудь жестоким принципом. Но это так – для пущего остервенения.

– А когда ты рано или поздно помер? В бою или так. Что с тобой будет?

– Это как скамейка запасных. Смерть – это тоже происки врага. Когда враг будет повержен, смерти больше не будет. То есть все мёртвые снова будут живы. Если они, конечно, внесли свой вклад в эту победу, а не перешли на сторону зла и смерти.

– Воскреснут, что ли? – буркала Вындрика расширились сверх всяких приличий.

– Так точно. Воскреснут. Будто и не умирали вовсе.

– А время случаем не остановится?

– Скорее всего.

– И какая она будет – вечная победа?

– Если ты и захочешь застыть в каком-нибудь мгновении, то это как раз миг победы. Он соединит в себе все блага, которые ты только можешь вообразить, и великое множество тех, что не можешь. Ничем не замутнённых благ, заметь.

– Значит, победу над врагом можно понимать как некий абсолют?

– Не только можно, но и строго нужно. Победа над врагом – это конец мира, к которому мы привыкли, конец всей истории, которая есть не что иное, как война добра и зла.

Вындрик жестоко вгрызся в свою мякоть, вылавливая вражески укусившую его блоху.

Жил-был Вындрик собака лютый и всю жизнь искал достойного соперника, чтобы одержать настоящую победу. Но так никого равного себе и не нашёл. Поэтому пришлось вступить ему в сражение с самим собой. Началась битва не на жизнь, а на смерть. Да так до сих пор и не закончилась, потому что силы поединщиков оказались странным образом равны. Стороны несут потери, но не сдаются. И ничью тоже не признают, ибо компромисс в этой войне невозможен.

– Мы на Руси, конечно, любим повоевать. Морды друг другу побить и тому подобное. Это весело. Но из-за того что мы это дело любим, его у нас слишком много. А из-за того что его у нас слишком много, мы его не любим. Когда слишком долго воюешь, уже и победа не в радость. Так что мы на всё готовы, лишь бы, как говорится, не было войны. Потому ваш смысл, конечно, хороший, но недостаточно. Средний такой.

– Не пора ли нам, – рявкнул Вындрик, чуя недоброе, – уже пойти отсюдова.

– Пожалуй, пора, – вкрадчиво прошептал Павлин Матвеевич. – Мы и так много времени отняли у занятого человека.

– Так что же, – приподнялся Верховный, – принимаете вы наш смысл? Записываетесь добровольцами в нашу армию добра, а не зловольцами в армию зла?

– Да я с радостью, – бесстрашно отвечал Иван. – Вы меня практически убедили. Для русского человека в самый раз. В общем-то трудно даже себе представить, что может быть лучше. Мы ведь ничего делать не умеем и не хотим. Но только скажи, что это для военных целей – откуда берутся творческие энергии и всяческое мастерство. Только нам ещё надо побродить тут, посмотреть другие смыслы.

– Другие смыслы? – выразил суровое недоумение главнокомандующий. – Это вы, получается, предатели? Клевреты? Эмиссары врага? Я тут перед вами битый час распинаюсь, а вы “побродить”? Да я вам десять лет расстрела. А ну, стража! Хватайте-ка этих смыслопродавцев. Им наша победа не по вкусу.

Тут, пока Павлин Матвеевич кричал своё привычное “вы не имеете права” и “это незаконно”, Вындрик как выпустил из всех орудий своего массивного тельца все виды ядовитых веществ, ажно в помещении вообще стало невозможно находиться. Стражники и Главнокомандующий ослепли, оглохли и стали задыхаться. Иван и его команда ринулись на выход, но ставка была окружена войсками. Тогда они в окно, а там крутой склон горы. Вындрик не смутился – лёг на бок и покатился по склону, ему хоть бы что. За ним, что делать, так же покатились оба остальные. Вслед за ними полетели всевозможные боевые снаряды.