Для борьбы с нечистью не нужен святой,

нужен лишь тот, кто хорошо умеет делать свою работу.

Цепперион Нагат

Тысяча двести восьмидесятый год от Восхождения

Несмотря на последние дни апреля, ночью снова выпал снег. Утром мело, но не сильно. Белый покров толщиной в два пальца таял, оставляя грязную серую жижу и слякоть на дорогах. Солнце выползало над лесом, удивленно рассматривая последствия ночного безумства погоды. Даже здесь, в Убердене, самом северном графстве Алии, которое славится неожиданными осадками, подобное выглядело ошеломляюще.

Путник подставил щеку под легкое дуновение ветра. «Южный, теплый, но в краю все еще стоит холод. Беда». Он похлопал коня по холке, и тот зашагал чуть быстрее.

Странник был среднего роста, но статен и широкоплеч. Густые иссиня-черные волосы, доходившие до лопаток, были стянуты на затылке в конский хвост. Бледное, с точеными, правильными чертами лицо без признаков щетины, прямой нос и надменно изогнутые губы дополнялись пронзительными лазурными глазами под решительно нахмуренными бровями.

Кутаясь в темный плащ с палево-красной оторочкой по краям, йерро глянул на солнце, которое неуверенно карабкалось по тусклому небосклону.

«К полудню доберусь до Ортука, – подумал он. – Боюсь, поздно. Местный епископ давно спустил всех цепных собак. Жаль только, что в них ни на толику нет милосердия и понимания».

Через несколько часов странник съехал с извилистой лесной тропинки на подсыхающую широкую дорогу, изрядно разрытую повозками. По ней одинаково угрюмо тащились и сгорбленные пилигримы, и телеги местных джентри.

– Посторонись!

Он обернулся на окрик. Прямо за его спиной двигалась целая процессия. В авангарде ехало несколько всадников в кирасах и капеллинах. На их поясах покачивались увесистые палицы, а в руках были легкие пики. Сразу за всадниками двойка мулов тянула неуклюжую крытую колымагу. Тоскливо провисала мокрая невзрачная драпировка. В глубине повозки на мягких бархатных подушках полулежал служитель церкви. Солнечные лучи, проникающие внутрь, играли на шитом золотом скапулярии. Путник отъехал в сторону, пропуская мимо этот грузный скрипящий рыдван.

«Я так и знал. Один из гончих псов епископа. Неверно он герб себе выбрал. Ему амфисбена более к лицу, чем роза».

Покачивая старыми, чавкающими в лужах в такт резкому скрипу колесами, мимо проехала запряженная парой волов телега с деревянной клеткой десять на десять пядей и высотой не более восьми. В углу клетки шевелился жалкий комок в рваной одежде. Молодая женщина со спутанными волосами, потерявшими свой естественный цвет из-за налипшей грязи, ломая на тощей груди связанные руки, почти беззвучно шевелила распухшими губами.

– …Господь мой, упаси ж ми… – шептала она, раз за разом повторяя слова молитвы.

Увидев, что на нее смотрят, женщина испуганно прокричала:

– Я приняла посулы Нечистого! Каюсь! Непогодь и морозы, неурожай и порчу я насылала. Я ведьма! Ведьма…

Плечи женщины содрогнулись в бесслезных рыданиях: все давно уже было выплакано. Всадник на мгновение напрягся, но тут же успокоился: Нейтралью эта женщина обладала еще в меньшей мере, чем ее мучитель – жалостью. Уж в этом он разбирался. Вина пленницы, видимо, лишь в том, что среди ее кур нашли черную. Он заметил ободранные и покрытые громадными водянистыми волдырями ступни женщины. Сколько же ее заставляли идти без еды, питья и сна? Сколько продолжалась для нее эта пытка? Лучше признаться в ведовстве и во всех земных грехах, чем терпеть подобное…

– Из-за твоей великой милости, – продолжил путник вполголоса молитву женщины, снимая капюшон.

– Что уставился? Сострадаешь? Может, и ты к ней на костер захотел? – послышался резкий голос.

Йерро глянул в сторону. Конь слегка повернулся боком, демонстрируя у седла боевой меч в грубых, похожих на черный панцирь моллюска ножнах. Сержант стушевался. Его глаза скользнули по крепкой походной одежде, метнулись обратно к удивительной гарде меча в виде кривых костяных отростков, похожих на когти, задержались на длинном военном кинжале у левого бедра – уменьшенной копии меча, поднялись, чтобы встретить ледяной взгляд. Служака в одно мгновение решил, что задел какого-нибудь высокородца или лорзана, оробел и спешно проехал мимо, подгоняя замешкавшихся всадников.

Странник понял: ему надо поспешить. Набросил капюшон, рывком подтянул длинный алый шарф и пустил коня легкой рысью.

Стены города предстали взору неожиданно, едва йерро поднялся на вершину холма. Широкие зубцы с едва заметными отверстиями в них резко выделялись на фоне сизо-голубого неба. Время от времени их правильный ряд нарушался квадратными башнями. На углах выступали крытые каменные балконы, в бойницах которых виднелись мрачные лафеты тяжелых баллист. Он часто видел твердыни сопоставимые и даже превосходящие эту размерами и толщиной стен, но все равно каждый раз восхищался ею. На верхушке центральной замковой башни, подвластный лишь порывам ветра, метался флаг с гербом рода Эрлов Уберденских – золотой крест на черном полотнище. Но вся эта красота и затаенная мощь самой большой крепости-города в графстве меркла из-за торчащих перед стенами черных от гари столбов. Над ними кружили вороны, сверкая крепким пером и пробуя клювами блестящие шляпки гвоздей. Подвижные черные глаза-бусинки зорко выискивали поживу. Приземляясь время от времени на столбы, птицы подпрыгивали и надсадно кричали друг на друга. Эта какофония резала слух – клекот, хлопки крыльев, стук твердых клювов о металлические бляшки.

Окинув беглым взглядом окрестности замка, всадник насчитал шестнадцать свидетельств казни – плачущих, накренившихся, обуглившихся бревен. Он с отвращением отвернулся и поторопился проехать это ужасное место.

«Ch`agg1, – прошипел йерро сквозь зубы, вспомнив епископа. – Всегда был ослом. Кривая поросль редко вырастает в прямое дерево».

Минув барбакан, всадник по опущенному через широкий ров мосту въехал под высокие своды ворот. Из пятерых опирающихся на тяжелые алебарды пехотинцев, скучающих у решетки, по крайней мере четверо смотрели на путника подозрительно, однако ни один не решился преградить ему путь. Виновата ли в этом была необычного вида рукоять боевого меча или холодные глаза, блеснувшие из-под капюшона, спокойное лицо с чертами высокородца, строгая осанка или прекрасный турнезский конь, но странник, небрежно кинув под ноги стражи положенную за въезд в город плату – несколько мелких монет, – спокойно проехал в передний двор крепости. Тот представлял собой целое поселение: казармы, склады, конюшни, жилища простого народа – грубые, но крепкие домины из камня и дерева, – кузня, купальня и даже мельница. Суетились горожане. Сновали торговцы, предлагая разную мелочь. Прохаживались между рядов надменные гвардейцы.

Не без труда пробившись через толчею на торговой площади, всадник вскоре добрался до цели своего путешествия – городской часовни. Он передал поводья чумазому мальчугану, ожидавшему подачки, и бросил ему блестящую монету. Глаза попрошайки загорелись.

– Конечно, я присмотрю за конем! – отчаянно кивал мальчуган. – Конечно, если господин попросит… И добавит еще столько же, если будет все в порядке? Ох…

Мальчонка привязал коня к столбу и, схватив ведро, бросился за водой. Он впервые видел такого породистого скакуна вблизи. От волнения споткнулся о подвернувшийся камень и едва не пропахал землю носом. А конь, носивший странную кличку Хигло, был и вправду хорош: стройный, высокий и поджарый, словно чистокровная борзая, с тонкими, но сильными ногами, развитыми суставами и небольшими копытами, чуть горбоносым профилем и выпуклым лбом. Буланый окрас тонкой шелковистой шерсти с характерным ярким золотым отблеском становился на ногах черным, как сажа. Это был истинный представитель своей породы. Оставалось только догадываться, как он достался этому господину.