Первые дни устраивали быт, как могли в полевых условиях, а затем приступили к строительству. Всеми работами руководил военный инженер Зуев. В помощь из Владивостока прислали в сопровождении политрука взвод солдат. Кроме новобранцев в его составе были рядовые и младшие командиры, отслужившие ни один год. Стройка закипела. Тут-то и пригодились плотницкие навыки новобранцев, валили лес, тесали брёвна, ставили срубы, расчищали площадки для будущих зданий.

Прошёл месяц, как Захара забрали на службу. Без него Елене всё труднее становилось переносить упрёки свекрови.

Если смотреть поверхностно, отношение к ней в новой семье было в общем то добрым, особенно со стороны Григория. Однажды он подошёл к ней и показал связку ключей:

– Иди за мной.

Он подвёл её к кладовой и открыл замок:

– Батька с мамкой в Холм отправились за семенами, пробудут там долго.

Зайдя в кладовую, Григорий приподнял деревянную крышку одной из бочек с салом:

– Прошлогоднее, это нам не годится, – заглянул в другую бочку, – Вот это то, что надо.

Григорий достал из-за пазухи краюху хлеба,

– Держи.

Вынул из кармана складной нож и отрезал от пластины сала большой кусок:

– Захар просил тебя подкармливать. Ешь и с собой ещё возьмёшь.

– А, как узнают?

– Да не узнают. Тут его вона сколько, и не заметят даже.

– А, Дуська скажет. Она видела, как мы сюда пошли.

– Дуська? Только пусть попробует.

Елена долго мучилась, не решаясь обратиться к Григорию с просьбой:

– Гришь, я ухожу от вас домой к мамке, не могу я здесь боле. Понимаешь? Ну не могу, как в тюрьме живу. Понимаешь? Живу, света белого не вижу: огород, поле, хлев, огород, поле, хлев, а я ведь в театральный кружок ходила и в хоре пела. Не хочу постоянно ходить голодной, я что, не тружусь в полную силу? В последний раз больше батьки накосила. Если бы ни ты, давно бы ноги не держали. Ухожу. Поможешь? Мне б тачку какую, вещи перевезти.

– Понял. Помогу, конечно. Только жаль, что уходишь. Ты мне сразу понравилась. Вполне нормальная девка.

Так и сделали.

Александра долго отчитывала Елену за неблагоразумный поступок, потому что «нехорошо уходить от законного, данного богом мужа», но, видя решимость и упорство дочери, смирилась с этим:

– Живи уж, но придёт Захар со службы, что б вернулась к нему.

Пётр очень расстроился, узнав, что Елена вернулась к своим:

– Нехорошо получается. Довели девку. Всё ты, Улька, со своими упрёками да поучениями.

Он с досады замахнулся на Ульяну.

– Я не причём. Я знала, что она не приживётся, избалованная. Только знает, что толстеть, ест словно мужик.

– Так она и работает в полну силу. Не всякий мужик за ней угонится. Довели. Схожу, как ни то, попрошу вернуться.

– Захару не вздумайте отписать, – обратился он уже ко всем.

Возвратившись в родной дом, Елена, словно в машине времени, вернулась в ту беззаботную интересную жизнь, в которой жила раньше. Она вновь стала посещать театральный кружок. Участвовала в спектаклях, выступала в девичьем хоре и ездила вместе со всеми в агитационные поездки по району, словно не было свадьбы, мужа, свекрови. Захару не писала, не хотела расстраивать, а соврать не смогла бы.

Иногда после репетиция или спектакля её провожал Павел Аносов. В один из таких вечеров, прощаясь у калитки, он сказал, что передумал своё отношение к семье и предложил Елене развестись и выйти за него.

Елене он нравился, – «Умный, внимательный, культурный, интересно о многом рассказывает, симпатичный, стройный, высокого роста, не то что Захар, который больше молчит, чем говорит, и ростом ниже». Она вспомнила неуклюжие ласки Захара:

– И где же мы будем жить, если я соглашусь? У вас полна горница людей, да и нет у вас в вашей избушке горницы. На сундуке спать будем? Но мне кажется, даже сундук уже занят.

– Свой дом построим, а пока можно и у тебя. Думаю, найдётся угол.

– Угол-то найдётся, но что скажет мамка? Она меня убьёт, если я только заикнусь о разводе, а уж о свадьбе лучше вообще не думать. Узнает, что за тебя выхожу, выгонит из дому. Не очень-то хорошего мнения она о тебе, несерьёзный ты, богохульник и живёшь не по-крестьянски, без усадьбы, без хозяйства.

Однажды, сгребая и укладывая в копны сено, на поляне в конце усадьбы, Елена, вроде как невзначай, с напускным безразличием, решила проверить реакцию матери на предложение Павла:

– Мам, ты представляешь, секретарь наш комсомольский предложил мне развестись с Захаром и выйти за него.

– Безбожник, что от него ещё можно ожидать.

– Вообще-то он мне нравится больше, чем Захар… Может развестись… Не знаю, что и делать.

Александра прекратила грести:

– Ты что говоришь! Мужа несколько лет не можешь подождать! Ребёнка без отца оставить хочешь. Ишь, что удумала! Даже заикаться не смей! Смотри, Ленка, прокляну. Что б больше ни ногой туда, хватит с девками хороводы водить. Брюхо уж торчит, а она туда же, в артистки. Всё запрещаю! И запомни, ты мужняя жена. Забудь туда дорогу. Захару-то отписала, как ко мне вернулась?

Елена покачала головой.

– Отпиши. Была б я грамотная, то б Митеньке свому каждый день письма на фронт отправляла б. што б завтра же письмо было. Хороший человек страдает, а ты здесь хвостом крутишь. Откель у тебя только мысли-то такие? И девки твои, подружки, артистки, что б в мой дом ни ногой. Видно нельзя с тобой без строгости. Был бы отец жив, всё было бы по-другому.

Елена не посмела ослушаться мать, и время до родов прошло в заботах по дому и по хозяйству. В колхозе она не работала, так как Александра Щербакова отказалась туда вступать.

Когда начались схватки, Александра сама запрягла коня и отвезла Елену в Холм, в больницу. Роды прошли легко, и уже через два дня она с новорождённым, крупным мальчиком, была дома. Материнского молока было вдоволь, и ребёнок рос крепким и здоровым.

В своём письме Захар попросил назвать сына Анатолием, Елене это имя понравилось.

В ожидании мужа со службы Елена вся окунулась в заботы о первенце.

Павел Аносов искал встреч, но она его всячески избегала.

Строительные работы чередовались со строевой подготовкой, стрельбами и политзанятиями. Политрук показался Захару самым вредным из офицеров, который совершенно не терпел, когда ему перечили или задавали провокационные вопросы. За малейшие ошибки в понимании современной обстановки в мире или внутренней политики партии и правительства он направо и налево раздавал наряды вне очереди.

Захару и ещё нескольким новобранцам поручили выкопать траншеи под фундамент казармы. В этой группе особо выделялся среди других рядовой Тарас Малышко. Все предполагали, что это прозвище, оказалось – фамилия, которая совершенно не вязалось с внешностью. Его природные данные (рост более двух метров, вес под сто сорок килограммов, широкая кость и полное отсутствие жира, сплошные мышцы) первое время заставляли относиться к нему с опаской. Совсем по-другому его воспринимали, узнав поближе. Малышко оказался безобидным, безграничной доброты человеком. Когда его спрашивали, откуда ты такой здоровый появился, он смущался и виновато, будто оправдываясь, каждый раз говорил: «Из Одессы. В отца я, он грузчик в порту. Сила у меня от работы. Помогал корабли загружать, вот и набрался силушки. Но с отцом не сравнюсь, куда там, он что Поддубный, а может и здоровее его будет».

Поэтому из-за его мягкотелости и неумения командовать взводный назначил старшим Захара, чему Малышко был очень рад.

Работа спорилась. Когда попадались участки с примесью камней, то их передавали Тарасу. Взяв двадцатикилограммовый лом он играючи разбивал твёрдую землю и, усевшись на край траншеи, отдыхал, ожидая работу потяжелее. Если кто-то укорял его в безделье, отвечал: «Что я баба что ли лопатой землю копать словно в огороде». На него не обижались. Всех устраивал такой порядок вещей.