У кого-то она шире, а значит, можно чуть отклониться от указанного богами пути, а кого-то обступают непроходимые джунгли. Какие-то из этих сакбеооб пересекаются, но многие из таких перекрестков мы проходим не замечая, как не замечаем и не помним людей, которых по воле случая встречаем на протяжении всей жизни. И лишь немногие из нас понимают, что случайных встреч в Великом плане Вселенной быть не может. Для того чтобы хитросплетению этих встреч придать упорядоченный вид, существуют невидимые глазу отправные точки вдоль всего их жизненного пути. Они — словно некий промежуточный итог на перепутье. Так наши мастера возводят небольшие пирамиды на пересечении сакбеооб, где путник должен поклониться богам, перед тем как выбрать нужное направление. На таких значимых для каждого человека перепутьях можно невольно столкнуться с ощущением, что ты уже где-то видел, слышал или говорил что-то подобное. Именно это произошло с тобой в Чичен-Ице, когда ты ждал вестей от верного Кумиль-Ах-Попа. И именно в такого рода местах легче всего столкнуть человека с его судьбоносной сакбеооб. При помощи заклинаний Ош-гуль направил тебя по извилистой тропе испытаний к тому месту, где влияние твоей сакбеооб, ее «зов» будет ослаблен и колдун без особого труда сможет уничтожить тебя, а значит, и меня.
Но Ош-гуль не знает, что человека можно вернуть почти в любую из таких отправных точек. Я разрушу его заклинания и переправлю тебя в Чичен-Ицу. Возможно, ты не понял что-то из того, что я сказал, что-то показалось чуждым, и все же от того, как правильно ты выполнишь мои указания, будет зависеть судьба Земли фазана и оленя. Первое, что ты должен сделать, — это избавиться от пернатого ах-шак-катун Ош-гуля. Затем под прикрытием ночи отправить преданных тебе воинов в сельву…
Вопреки ожиданиям Гурковский не почувствовал, как вошел в воду. Вместо удара о ее поверхность он мягко опустился в клубы густого тумана цвета топленого молока. Его плотная пелена обступила Гурковского со всех сторон. Когда туман рассеялся, Сергей оказался на пустынном берегу мистического моря. Серые маслянисто-свинцовые волны, напоминающие ртуть, необычно медленно катились к берегу. Пляж был похож на огромный, выкрашенный киноварью панцирь, состоящий из гладких лакированных чешуек величиной с ладонь. Гурковский оглянулся. Воздух вокруг него не везде был прозрачным. Вернее, он был прозрачным до определенной своей границы. Гурковский будто бы стоял под гигантским стаканом из матового стекла. Не имея ни малейшего представления, где он оказался и что ему теперь делать, Гурковский шагнул в сторону моря и вдруг взметнулся ввысь. Он — колосс, стоящий на каком-то круглом большом предмете. Внизу на уровне колен проплывали редкие облака. Море оказалось небольшой лужей, а «стакан», прибавив в размере, все так же накрывал его сверху, по-прежнему ограничивая Гурковскому обзор.
Лишь откуда-то сверху, будто через искривленное стекло гигантской линзы, виднелись смазанные очертания каких-то планет. У Сергея закружилась голова, и, оступившись, он стремительно полетел в тартарары.
Очнулся он на краю красной, отполированной до блеска платформы размером с футбольное поле. Рядом через глубокий ров находилась точно такая же, правильной, чуть выпуклой формы. Со всех сторон, куда хватало взгляда, его окружали эти платформы-клоны, будто соты гигантского улья. Гурковский вспомнил берег из лакированных чешуек. Наверное, так они выглядят, увеличенные в тысячи раз. Сергею стало не по себе от мысли, что он в очередной раз сходит с ума. «Что это за место? Куда я попал?» — с того момента, как он покинул свою квартиру, Гурковский получил массу впечатлений, он устал от всякого рода чудес и потому плохо соображал. Но, взяв себя в руки и немного поразмыслив, он пришел к выводу, что находится в параллельном мире, недоступном для теоретического познания. Гурковский предположил, что место, в которое он попал, является буфером между параллельными мирами. Отсюда он мог попасть в любой из тонких миров, но только в приемлемом, гармоничном для этого мира обличье. Иными словами, если его предположения верны и он действительно находится в буферной зоне, то, по аналогии с ЭВМ, Гурковский — некая информация в зоне промежуточного хранения, которую можно не только переслать, но и по необходимости заменить другой. От этой мысли ему стало не по себе.
Нестерпимо захотелось покинуть это место, вызывающее труднообъяснимое смешанное чувство отвращения и страха. Еще не хватало, чтобы его по неосторожности превратили в какую-нибудь скользкую бесформенную тварь, которую ЭВМ отправит куда подальше из-за сбоя в программе. К счастью, этого не случилось. Добравшись до середины платформы, к своему огромному облегчению он вернулся в первоначальное состояние. Волны диковинного океана набегали на берег и, откатываясь назад, оставляли после себя следы свежей краски. Не успел Гурковский подумать о том, что в этот цвет или в его оттенки было окрашено все виденное им пространство, как в небе появился огромный рот.
— Где я? Что со мной происходит? — Сергей не рассчитывал услышать ответ, но сам предмет, висящий на небосклоне, невольно наводил на мысль о его способности говорить. К своему удивлению, он не услышал произносимых им слов. Сергей походил на рыбу, выброшенную на берег и беспомощно глотавшую воздух. Он попытался еще что-то сказать, но осекся от внезапной раздирающей боли. Гурковский невольно вскрикнул. Это принесло новую мучительную волну боли. С открытым в немом крике ртом он согнулся пополам в полной уверенности, что его сейчас вывернет наизнанку. Гурковский был близок к истине. Все его тело содрогалось в конвульсиях. Из него выкатились девять лиловых шаров. Шесть из них были величиной с кулак и три шара поменьше. Лиловые сферы ударялись о поверхность земли и гулко распадались на две равные половины, выпуская пунцовые летучие субстанции. Выпрастываясь из шаров, субстанции металлическим эхом отдавались в голове Гурковского.
«Где», — проскрежетала одна, «Я», — простонала другая. Звук, исходящий от субстанций, казалось, пронизывал насквозь. Барабанные перепонки Сергея чуть не разорвало на части. Раздираемый нестерпимой болью, он сдавил уши руками и стиснул зубы, чтобы не произнести больше ни звука. С ужасом Гурковский ждал, когда начнут распадаться маленькие шары. Он уже догадался об их содержимом. После троекратно отгрохотавшего «Аа-а» наступила оглушительная тишина. В этой тишине, словно в кошмарном немом кино, огромные мясистые губы, нависающие над Гурковским, разверзлись, выбросив к его ногам целый десяток таких же лиловых шаров.
— Не важно, где ты находишься, — сотрясали они его своим звуком. — Думай о главном — ЗАМРИ!
На этом рот исчез, а его место заняла поднятая с моря огромная волна, грозящая накрыть Гурковского с головой. Ее громада надвигалась на него слишком медленно, и у Сергея еще оставалось какое-то время, чтобы обдумать произнесенное ртом. Голова его раскалывалась на части, мешая сосредоточиться. На секунду он открыл глаза. Волна была уже совсем близко. «Почему губы столь категоричны и мне нельзя двигаться? Что может заставить меня сдвинуться с места и что при этом может произойти? — думал он. — Может, дело в передаче информации или ее замене? Не явлюсь же я в таком виде к древним майя! Ни одеждой, ни внешностью я не подхожу на роль индейца. С другой стороны, когда волна обрушится на меня, какой силы будет удар?» Он снова открыл глаза.
Изнутри уже накрывшая его субстанция оказалась цвета киновари, как и панцирный берег, который теперь стал дном этого необычного моря информации. Весь окружавший Гурковского мир был выкрашен в этот цвет. Со всех сторон его обступали пузыри, будто он попал на дно гигантской кастрюли с закипающим супом. Каждый пузырь был размером с него самого и каждый заключал в себе определенную субстанцию. Сорвавшись с места, они медленно поплыли мимо Сергея. Он успел рассмотреть содержимое некоторых из них, которые подплыли достаточно близко. Пузыри выстраивались перед ним как на параде, демонстрируя свою стать. Один нес в себе странное соцветие диковинных цветов, в другом сидело животное фантастической наружности с пятью лапами и несчетным количеством голов, затем мимо проплыли единорог и существо, напоминающее кентавра, карлик, держащий свою голову в руках и протирающий узловатыми длинными пальцами единственный глаз. Пузыри, прикасаясь к Гурковскому мягкой податливой оболочкой, следовали дальше, и вскоре их было вокруг уже целые тысячи. Заинтересовавшись карликом, Гурковский не заметил, как к нему приблизился еще один пузырь.
