– Слышь, как тебя там… – сказал Сидоркин более спокойно. Он навалился грудью на столешницу. – Немедленно, прямо щас, передай Иисусу, что у меня важная инфа. Ему нельзя сегодня спускаться на планету! Дьявол устроил ловушку!

– Иисуса нет здесь.

– Он уже улетел!? – жалобно проорал карманник. – Быстрее свяжись с ним любым долбанным способом!

– Ты меня достал, Сидоркин! – очкарик впервые повысил голос. – Не отошёл от земного кайфа, что ль? Я по специальности богослов и знаю, что Иисус всегда одолеет дьявола! А ты необразованный, вшивый карманник, который не видит дальше чужого кошелька! Что ты ведаешь о Боге и дьяволе!? Ничего! Поэтому заткнись, на хрен, или я позову охрану.

– Ты, очкастый пряник! – Саня стукнул кулаком по столу. – Если Иисус умрёт – это будет на твоей бессовестной совести!

Благочестивый заморыш нажал кнопку на столе. Из внутренней двери, в дальнем конце кабинета, вышел тип в балахоне и с мечом на поясе. Правда ростом поменьше, чем внешняя охрана дворца, – не более двух метров.

– Слухаю, шеф, – вымолвил мини-ангел густым голосом.

– Марик! Если этот сукин сын вякнет ещё хоть слово, отруби ему башку! Он уйдёт в прах и у нас одной проблемой станет меньше!

Тип вперевалку подошёл к Сидоркину, вытащил из ножен огненный меч и встал за спиной.

Они не ведают, что творят. Да и хрен им в руки. Санёк, разумеется, замолк, однако недовольно морщиться ему не запретили. Что он и делал, правда, без удовольствия, машинально.

– Мне неприятно с тобой общаться, ты слишком крикливый и наглый, – раздражённо заявил замухрышка. – Поэтому объясню в двух словах.

Очкарик торжественно кашлянул, сел в кресло более прямо. Свёл бровки, сосредотачиваясь. Щелкнул маленьким пультом, – и тут же откуда-то сверху спустилась видеокамера, замерев против лица судьи. Камера мигнула красным огоньком, показывая, что запись пошла. Саня дёрнулся, было, рассмотреть чудо техники, но тяжелая ангельская лапа легла на плечо, мягко отговаривая от любопытства.

– Ты, Сидоркин, будешь у нас, на Небесах, одну неделю, – объявил Божий помощник. – За данный срок я и мои ассистенты изучим твоё досье, откинем напраслину и мнимые грехи. Потом я взвешу оставшееся дерьмо, – заморыш кивнул на весы. – Если масса грехов будет больше сорока килограммов, то поедешь в ад, к дьяволу в гости.

Благочестивый говорил тихим монотонным голосом. Сидоркину уже надоело смотреть на его постную физию. Однако и послать заморыша он боялся, сцена расправы над фсиновцами, во дворе замка, прочно впечаталась в память.

– Если нагрешил меньше, чем на сорок кило, то получишь прописку в раю. А если вообще безгрешен, тогда тебя ждёт Эдем – райский сад, – заканчивал помощник. – Впрочем, последний адрес тебе явно не светит, но я обязан об этом сказать…

– Снято? – решился открыть рот карманник.

Заморыш вновь щёлкнул пультиком, камерка уехала вверх. Затем очкарик прошепелявил:

– Ордер на временное поселение в гостинице даст секретарь. Можешь пока валить, Сидоркин.

Воришка с радостью вскочил. Мини-ангел посторонился. Саня удалился, не прощаясь, ведь прощаться с чмошниками – это западло, во всем понятиям.

Санечка вырулил из щели малиновых портьер, подгрёб к секретарскому столу. Видок не очень-то весёлый, но бодрый. Секретарша в стильных очёчках подала листок бумаги:

– Возьми. Гостиница – четыре, пять, шесть. Комната – один, восемь.

Саня взял бумагу, сложил, тщательно засунул в карман.

Архангел безмятежно спал, легонько похрапывая. Головка покоилась на плече. Карманник сделал движение, чтобы его встряхнуть.

– Послушай, раб Божий, – окликнула секретарша. – Не мог бы ты дать немного своей мази для моего папы? Борода у него плохо растёт, а без неё он стесняется. – И добавила через паузу, несколько смущённо. – Я хотела обратиться к Иисусу, но он вечно занят… А?

– Какой-такой мази? – несказанно удивился Сидоркин. Взгляд упал на Гавриила, и ворик вспомнил, что он – Саня, доктор. В глазах замерцала ирония. – А, ну да, чёрт возьми!.. Здесь все и всё дают бесплатно? Или… нет? А-ха-ха… Я бесплатно ничё не дам, ну если только дашь на дашь, – он интимно подмигнул.

– Как смеешь со мной так говорить!? – вспыхнула краской мымрочка, поправляя очёчки. – Давно не какался!? Я устрою!

– Какие все здесь нежные и обидчивые, – усмехнулся карманник. Он тряхнул архангела за плечо. – Гаврила, вставай.

– А!? – Иоаннович встряхнулся и вскочил. – Ну, чего?

– Да ничего, – зевнул Санёк. – Судебные слушания прошли великолепно… Судья вызовет через недельку для вердикта. Кто, вообще, эта очкастая уродина?

– Гавриил Иоаннович, уводи грешника, – встряла секретарша. – Очередь… да и вообще он тут уже всех достал, похоже.

– Что я грешник, надо доказать! – в запальчивости сказал вор. – О презумпции невиновности слыхала, блин?.. Везде одно и то же… – забухтел Саня.

– Докажут, отбрось сомнения! – категорично заявила мымрочка.

– Идём, чадо! – Гавриил спешил увести подопечного от очередного греха подальше.

Гости потопали прочь. И пока они делали первые три шага, архангел рассказывал:

– Это Прозерпина. Одна из трёх девушек, вместе с Марией Магдалиной приходивших помазать тело Иисуса в день вос…

Архангел и душа сделали по четвёртому шагу. И увидели перед собой входную-выходную дверь замка.

– …кресения, – докончил Гавриил, выходя наружу.

– Обожаю так двигаться, – проворчал Саня, следуя за гидом в знакомый плиточный двор.

Парочка заспешила по территории к массивной Двери в чёрной ограде. Архангел традиционно впереди, а ведомая им душа следом.

У человека должна быть цель в жизни. Если цели нет – то он животное. Жизнь дана, чтобы её прошагать. Не пролететь. Лишь бы не проползти, – тоже верно. А смерть возводит эти логики в разряд абсолюта, насаждая отлетевшую душу комплексами, если человек имел неосторожность жизнь тупо просрать.

Карманник собрался с мыслями. Молвил, догоняя старца:

– Слышь, Гаврила. Я тебя спрашивал не про бабу, а про типа, у которого был.

Архангел поинтересовался, не замедляя шаг:

– А у кого ты был?

– Ну, у какого-то заморыша в толстых линзах. Зовут на букву «Б».

– Благочестивый, помощник Иисуса. – Гавриил встал у Двери. – В земной жизни был инквизитором.

– Ке-ем? – переспросил Саня, тормозя рядом.

– Инквизитором, сжигал еретиков на костре, – пояснил гид. – Открой, пожалуйста, Дверь. Она из дуба, и у меня больше нет таких сил, все истратил…

Сидоркин его не слышал, невидяще уставившись на тяжёлое дерево калитки, он вспоминал…

***

…Средней полноты белокурая женщина, лет тридцати пяти, в строгом длинном платье, рассказывала, стоя у доски с указкой в руке:

– Инквизиция – это судебная организация, действующая под крылом католической церкви против инакомыслящих, которых называли еретиками. Еретики выступали против главных догматов Церкви и лично против Папы Римского. Призывали церковников отдать все богатства и жить так, как завещал Иисус – Божий Сын, то есть в бедности. Но Церковь и лично Римские Папы, все до единого, не хотели влачить, по их мнению, жалкое существование. Они привыкли купаться в роскоши. Поэтому восемьсот лет назад одному продвинутому Папе по имени Иннокентий третий, пришла мысль прекратить безобразия еретиков и учредить специальный суд. Там работали судьи-инквизиторы. Всех тех, кто хаял Церковь и Папу, приговаривали к сожжению заживо. Перед казнью инквизитор пытал еретика – втыкал ему в ногти булавки, вливал в рот воду, жарил на медленном огне. Видите, – учительница ткнула указкой в плакат на доске, – так инквизиторы сожгли Джордано Бруно – величайшего учёного своего времени.

Плакат изображал сожжение учёного – он стоял на высоком костре, привязанный к столбу. К ногам Бруно поднимались языки пламени. Кругом теснился народ.