Впрочем, внешность беспокоила Фобию меньше всего. Они даже подшучивали друг над другом. Поначалу. Пока силы были.

Когда дотащили последнюю длинную деревяшку (вдвоём, она за один конец, он за другой) на то место, что служило лагерю свалкой — уже стемнело. Без сил повалились на землю прямо там, возле овражка.

— Надо будет подмести ещё, — безрадостно сказала Фобия.

— Ты иди. Я сам, — рыцарски предложил Антонио.

Предложение было заманчивое. Очень.

Но, как ни устала Фобия, возвращаться в их домик с Несмеей не хотелось. Знала — стоит голове прикоснуться к подушке, так навалится страшное одиночество. Теперь Фобия знала два вида одиночества — до вчерашней ночи и после. Первое было невыносимо. Последнее — смертельно.

Полежали, глядя на звезды. Поделились наболевшим:

— Смотри, какой волдырь вскочил!

— А у меня тут — нога опухла. Уронила бревно на щиколотку.

— Синеет.

Кряхтя и постанывая, и всё-таки хихикая над этим, побрели к лагерю.

— Если бы меня видел сейчас папа!

— Если бы я видела сейчас папу…

— Мой бы сказал: «Сын! Ты даже в комнате был не в состоянии прибраться».

— А я бы сказала: «Отец! Я даже в комнате никогда не могла прибраться.»

— Потому что у тебя не было комнаты!

Почему-то это тоже показалось смешным, и они опять захохотали. Видимо, свихнулись где-то там, между тем, как выносили кровать и обломки шкафа.

Крест наворачивал круги на расчищенном пятачке.

— Мало того, что не уложились вовремя, так ещё и гогочете во всё горло после отбоя. Нормальные люди уже спят, между прочим.

— Простите! Мы сейчас тихонечко подметём только, — сказал Антонио, сгоняя улыбку.

— И так же тихонечко ляжем и помрём на пепелище, — прошептала Фобия.

— Не обращайте на нас внимания, — продолжил Антонио.

— Вороны знают свое дело! К утру от наших тел ничего не останется.

Крест смотрел на них странно.

Убьёт? Заставит бежать? Шить ему новые штаны? Заплетать триста пятьдесят косичек на хвосте коровы?

— Ох! Киска! Она же не доенная, — спохватилась Фобия. — Антонио!

— Ковыляй уже, — добродушно отозвался он.

Торопясь, а оттого сильнее хромая, Фобия пошла к сараю.

Киска встретила её обиженным мычанием.

— Сейчас, моя ласточка, — виновато проговорила Фобия, тщательно моя руки.

Доила и плакала — от боли в израненных ладонях. Киска тоже недовольно подрагивала носом. Видимо, ей не нравились прикосновения Фобии. В качестве извинения она обильно смазала вымя мазью. Утреннее молоко будет пахнуть вазелином.

Так им всем и надо.

Кок Боцман встретил её хмуро.

— Ты сегодня позже обычного.

— Ну да. Заигралась в карты с друзьями.

— Ужинать будешь?

Она только часто закивала, вдруг ощутив сильный голод.

Кок уселся напротив, глядя, как Фобия торопливо жует.

— А вот у меня на корабле старпом был, — сказал он задумчиво. — Так он в особо сильный шторм, да если напьется, как и ты враскорячку ходил…

— Ногу ушибла.

— В лазарете нет никого. Оллмотта Сения Кригг забрала. У меня жена была в Старопримске… С виду такая же — пальцем перешибёшь. А на деле — огонь.

Это Сения Кригг огонь? Фобия вспомнила, как та решительно неслась к ним на берег вчера.

Ну да. Огонь.

— Так пройдет.

— Силой ведь притащу к нянюшке Йокк.

— А я вашу энергию в чёрные дыры отправлю.

Кок очень необидно засмеялся.

— У тебя вон ложка из рук падает. А всё туда же!

Делать было нечего. Пришлось тащить свою тушку в лазарет.

Хорошие существа — нянюшки. Попади к ним только в руки.

Фобия блаженно жмурилась, когда целительница хлопотала вокруг неё, смывала грязь, обрабатывала болячки, натирала пахучей мазью опухшую щиколотку. Наверное, дети себя так каждый день чувствовали. Нормальные дети. В безопасности и уюте.

Ещё бы смазать чем-нибудь больное сердце.

Резь в груди была неимоверной. Может, повезло, и случился инфаркт? Глядишь, к утру и гробик Иоким Гилморт сколотит. Он это дело любит — колотить.

— Можно мне каких-нибудь капель… От сердца?

Нянюшка Йокк погладила пациентку по волосам.

— Существовали бы такие, детка. Снотворного вот могу дать.

— Обезболивающего…

Но Фобия уже и без всякого снотворного падала в сон, как в тёмную яму.

А потому что нельзя недооценивать ревнивых женщин. Пусть даже и мёртвых.

Ничто не предвещало беды.

Был вечер, и погода была на удивления мягкой, тёплой.

Фобия и Несмея рыбачили с Эрастом Лемом, болтая о том о сём.

— У нас под водой был обычай — как только приятный утопленник попадал, кто первый его оживит — тот и вада, — говорила бывшая русалка. — Понятно, что навсегда мы его оживить не могли, так, поиграть только.

— А я очень радовалась, когда на ужин яблочное суфле приносили…

Все трое одновременно вздохнули, вспоминая вкус яблочного суфле.

— Клюёт! — завопила Несмея так громко, что Эраст посмотрел на неё с глубоким осуждением. Потому что если и клевало — то от такого крика сразу бросило это делать.

Фобия встала на самом краю, вглядываясь в поплавок.

Это было единственным местом, где река хоть немного становилась глубокой. Ну да, нужно было отойти подальше от лагеря. Зато хоть рыба встречалась. Редко, конечно.

Фобия не сразу поняла, почему её пронзил такой неприятный, смрадный холод. Тюремный призрак Цепь вонзилась в её тело и теперь раскачивалась в нем, истошно завывая что-то. И Фобия, не удержавшись на краю, скатилась в воду.

Страх воды вчера остался в прошлом, а вот плавать ей негде было научиться. Даже под водой Цепь барахталась вокруг, не давай собраться, сгруппироваться, попробовать выплыть. К тому же Фобия сильно приложилась головой о какую-то корягу.

Быстрой огромной рыбой мелькнула рядом Несмея. Ухватила за волосы, потащила на поверхность.

На берег вынесла, практически, на руках.

Выкашливая воду и рвоту, Фобия стояла на коленях. Цепь хохотала рядом.

— Дура, — сказала ей Фобия.

Из раны на голове капала кровь.

Эраст бросил Несмее свой пиджак, и та укутала пострадавшую.

Нянюшка Йокк встретила Фобию как родную.

Голова перевязана, нога в тугой повязке. Хорошо хоть Киску успела подоить до рыбалки.

Красота-то какая.

— Грин, ты специально это делаешь? — злобно спросил Крест, появляясь на пороге.

Неудивительно, позорное возвращение в лагерь не видел только ленивый.

— Да, конечно, — ответила Фобия. — Бьюсь разными частями тела обо что ни попадя.

— Я заберу её, — сказал Крест нянюшке. — Надо думать, тебе надоела эта заноза за два дня.

— Снотворное захвати, — засуетилась старушка. — Девочка кричит по ночам.

— Обойдётся, — раздражённо отмахнулся Крест, приглядываясь к Фобии — как бы её ухватить, чтобы больные конечности не задеть.

— Я сама, — гордо ответила она, вставая.

А так хотелось к нему на руки. Прижаться в твёрдой груди. Почувствовать себя маленькой.

Но сердце уже радостно пело в груди, адреналин позволял ощутить себя всемогущей.

— Вперёд, — скомандовал Крест.

Лагерь спал, а домик Оллмотта стоял всего в нескольких метрах от лазарета.

Сам психолог, судя по всему, прочно обосновался у Сении Кригг. Везёт же людям. Не прячутся по углам.

Крест налетел на неё, не успела дверь закрыться. Всё-таки подхватил на руки — видимо, тоже хотел ощутить её вес, почувствовать её всю — с больной головы до ног — в своей власти. Она радостно обвила руками его шею, застыла, вдыхая знакомый запах.

Он сел на кровать, не разжимая объятий. Помолчали какое-то время, наслаждаясь близостью друг друга.

Предчувствие скорой беды, скорой разлуки отступило назад.

Она понимала, почему вчера он так упорно дистанцировался от неё. И понимала, почему пришёл сегодня.

Кончился запас кислорода.

Было бы у них время — было бы всё по-другому. Но Наместник мог вернуться когда угодно, вот даже в эту секунду, и времени не было.