– Профессор?

Дождь барабанил по крышам, стучал к нам в окна, ручейками стекал вниз, размывая землю, очищая ее. Очищая нас.

– Профессор?!

Я оторвал взгляд от окна. Все они смотрели на меня. Кто заинтересованно, кто взволнованно, кто скучающе. А кое-кто так и вовсе с вызовом. Наглые. Они стали наглые. Мы тоже были наглыми в свое время, но каждое новое поколение студентов становиться все более наглым, словно перенимая некую эстафету у предыдущего. И эти были наглыми без меры.

С первых дней, они решили называть меня профессор, хотя этот титул, эта должность, не имела ко мне никакого отношения. Просто им показалось это забавным. Да я был молод. Моложе большинства их преподавателей, к тому же я был лишь временно приглашенным, отчитать курс и до свидания. Но меня поражала не их наглость, а их сплоченность. Уж не знаю, кому принадлежала идея так меня называть, но подхватили ее абсолютно все.

– Профессор? – повторила типичная зубрила с первой парты, в очках, строгой одежде и с полным отсутствием хоть какого-то намека на косметику.

– Я вас услышал и с первого раза.

Мой скучающий взгляд прошелся по крошечной лекционной аудитории, ни на чем конкретном не задерживаясь надолго, и вновь обратился к окну. Меня жутко клонило в сон. Глаза закрывались сами собой. Не знаю, сказалось ли на это ранее пробуждение, или этот приятный и милый моему сердцу стук капель за окном. Хотя, лично я сам, больше склонялся к мысли, что это возвращение в лекционную аудиторию так сказывается на мне. Даже не смотря на то, что на этот раз я находился по другую сторону.

– Задумались о ком-то конкретном?

Я сместил взгляд влево. Голос принадлежал молоденькой девушке, что вместе со своей подругой сидели за первой партой третьего ряда, ближе к окну и, на мой взгляд, являлись самыми большими оторвами этой группы. Одеты крайне вызывающе, рубашки на груди расстегнуты так, чтобы были видны очертания лифчика. Короткие юбки, чулки и недвусмысленные взгляды довершали картину.

Я проигнорировал вопрос девушки с двумя светлыми хвостами по бокам, что всем своим видом напоминала мне Бритни Спирс времен ее молодости и самого начала карьеры.

– Наслаждаетесь дождем?

Мой взгляд вновь сместился. На этот раз говорил парень, что сидел за девушками. Высокий, стройный, с дорогой прической, в фиолетовом поло и узких ярко-голубых джинсах, с вечно сладковатой улыбкой на лице, он всегда заставал меня врасплох свой прозорливостью и медом, сочащимся в его голосе. А его голубые глаза и точеные черты лица вызывали у меня стойкие ассоциации с Кевином Райаном.

Заметив мой взгляд, парень мило мне улыбнулся, отставил в сторону руку и положил на нее подбородок, продолжая сверлить меня взглядом.

– Ха, смотрите-ка, а наш пидарок, кажется запал на профессора, – усмехнулся нагловатый парень, сидевший за первой партой слева от меня. Он был представителем типичного студенческого альфы. Среднего роста, но с широкими плечами и крепким телосложением, вполне сходил за какого-нибудь спортсмена. Я про себя называл его квотербеком.

– Ой, Сема, иди в жопу, – скривился Райан

– Если в твою, то ни за что.

Парень скривился еще сильнее, и стереотипно качнув головой, отогнул средний палец с аккуратно подстриженным и подточенным ногтем.

– Твоя жопа настолько плотно забита самолюбием, идиотизмом и прочим дерьмом, что я бы там при всем желании не поместился.

По аудитории прокатился раскатистый смех. Причем громче всех смеялись квотербек и Райан. Я перевел взгляд с одного на другого и обратно. Оглядел всю аудиторию, всех собравшихся и удивленно пожал плечами. Я их определенно не понимал.

– Эй, Райан, – позвал я.

– Да, Касл? – усмехнулся в ответ парнишка.

Я лишь слегка вскинул брови, но ничем не отреагировал на его слова.

– Ты гей, – сказал я прямо в лоб.

– А-а-а вы, крайне наблюдательны, профессор.

Он смеялся надо мной. Его глаза смеялись, его губы смеялись, даже положение его рук смеялось. Только вот насмешка эта была какой-то слишком добродушной.

Я кивнул и перевел взгляд на второго парня.

– Ты, квотербек, ты же местный альфач, – я не спрашивал, я вновь утверждал.

– Э-э-э? Я? Кто, я? – Он замялся, поерзал на стуле, затем развалился, как король и натянуто усмехнулся: – Ну, то есть, конечно. Да, я тут самый крутой.

Я вновь кивнул.

– И вы так спокойно общаетесь? Я хочу сказать, ты знаешь, что Райан гей, он показывает это всем своим видом, и ты так спокойно на это реагируешь?

– Ну, да.

Квотербек оглянулся.

– Я хочу сказать, сначала-то я был немного в шоке, от этого типчика в обтягивающих джинсах.

Райан вновь продемонстрировал ему свой средний палец.

– Но затем, я привык к нему. Так-то он нормальный. Ну, педик, конечно, но нормальный. Чего там. – Он вновь взглянул на Райана. – Может он и педрила, но он наш педрила. А мы тут все друг за друга горой стоим.

Общий гул одобрения прошелся по аудитории, и только Райан воскликнул:

– Отсоси, Сема!

– Только в твоих мечтах, чувак, – покачал головой квотербек.

Все вновь дружно загоготали.

– А вы что, из ненавистников, профессор?

Райан уставился на меня, продолжая подпирать голову руками. Я нисколько не смутился под его взглядом, прошли уже те годы, когда меня можно было чем-то смутить. Я поднял карандаш со своего молескина, покатал его в руках, рассматривая ровные черные грани, постучал по кожаному переплету и уставился в окно.

– Вовсе нет, – наконец ответил я. – Мне все равно кто ты: гей, лесба, транс или еще кто-то из современного зоопарка, главное, чтобы ты при этом оставался человеком.

– Выходит, вы к любому отнесетесь по-человечески?

Я перевел взгляд на Райана. Он сидел все в той же позе, и сверлили меня взглядом. Хотел на чем-то подловить?

– Если они того достойны, – я кивнул. – Да. Тогда да. Хотите, чтобы к вам относились по-человечески, так видите себя по-человечески.

– Мудрые слова, профессор.

– А это не мои слова.

– Вот как? – Райан удивленно изогнул бровь. – А чьи же?

– Антона Городецкого.

В аудитории повисла легкая пауза. Я осмотрел их пустые, непонимающие лица и вздохнул:

– Изучаете литературу и не знаете кто это такой?

Ответом мне были тишина. И только медалистка, со второй парты левого рядя, принялась лихорадочно листать свои конспекты.

– Ну, я вас в этом не виню, видел список вашей литературы.

Я вновь несколько раз постучал карандашом по молескину, где у меня было приколото степлером несколько распечаток с названиями книг и их авторами.

– С другой стороны, я даже не помню, сказал ли он это на страницах книги или произнес с широких экранов.

Я вновь задумался, постукивая карандашом по коже записной книжки, теряя при этом связь с реальностью. Кажется, я уходил в другой мир. Как там было? «Ночной дозор, всем выйти из сумрака!».

– Ну, может, хватит уже о всякой фигне, – прогнусавила Бритни. – Пора вернуться к действительно важным темам.

Сказав это, она дождалась, когда я взгляну на нее, и поменяла положение ног, перекинув одну через другую. Сделано это было сколь мастерски, что трусики мелькнули лишь на секунду. Как двадцать пятый кадр. Ни их формы, ни цвета – ничего, товарищ судья, у обвинения больше не осталось улик, нам нечего предъявить.

Если вы осуждаете меня, то бросьте это дело. Вы не видели, как сейчас выглядят и как себя ведут современные девушки-студентки.

– Да, давайте вернемся к вашему рассказу, – квотербек перегнулся через свой стол, навалившись на него всем телом, от чего тот протестующе заскрипел. – Вы рассказывали о времени, когда были детьми.

Я слушал его в пол уха, медленно моргая, и погружаясь все глубже в сонливое состояние сродни трансу. Его голос отдалился от меня, приглушился, на него лег далекий шипящий фон. Капли стучали снаружи все чаще, видимо дождь вновь усиливался. Их непрекращающаяся дробь эхом отзывалась у меня в голове, закручивалась воронкой, утягивая за собой мое сознание. Перед глазами все плыло, и в затылок тихо стучалась фаза быстрого сна.