А еще было так. Послали меня на месяц в медпункт в деревню Дровново заменить тамошнюю фельдшерицу. Работы почти никакой. Вдруг из соседней деревни Нераж пришла женщина с вызовом на послеоперационную перевязку. Пока я была у них, появились гонцы из Господинова. Пришлось и туда нанести визит. Обратно идти далеко, провожатых не нашлось. Пошла одна. Дороги расходятся, по какой идти, не знаю. Пошла наугад и сразу углубилась в лес. А уже смеркалось. Вскоре и свой след потеряла. Короче, заблудилась совсем. Прошу Матерь Божию о помощи, кричу во все горло, коровой реву. Вдруг что-то хряснуло. Я вся замерла. Зверь какой? Глядь, выходит незнакомый мужчина, уже в годах. Я не испугалась, разрыдалась. Встречный показал направление и все подробно рассказал, как идти. Радости моей не было границ. А в моей деревне забили тревогу. Санитарка с мужем подняла людей мне навстречу. Знали ведь, леса тут серьезные, края нет. Уже глубокой ночью вышли на меня. Матерь Божия не оставила, уберегла. Слава Тебе, Господи!

Дело было в войну. Зима лютая. Шли мы, четыре девчонки-голодранки, от Покрова до своей деревни. Едва ноги передвигали. В семь утра получишь в магазине свою пайку сырого хлеба в 500 грамм и тут же ее за три укуса и проглотишь. Вот и все. Идем, одежонка на всех худая, а на моей заплат больше всех. На ногах опорки, варежки дырявые. Озноб по всему телу. А метель в лицо, снег стеклянный режет, ветер пронизывает насквозь. Мама, конечно, меня ждала и молилась. А материнская молитва, сами знаете, великая. Идем по насту, застругам, но по санному следу. Все-таки легче. Но вот след кончился. Осталось до дома всего пять километров, а сил идти нет. Не дойти нам. Упали бы и замерзли. Тут нас нагоняет женщина. Незнакомка сразу все оценила и пригласила к себе в дом. Она жила в этой деревне. Вот зашли мы, изба нетоплена, но охапка дров у печки. Чистота кругом идеальная. Женщина затеплила лампаду перед иконой и занялась печкой. Потом принесла из чулана огромную перину. Бросила ее на пол. Подала простыни, большие подушки, мягкие одеяла, поставила самовар. Хотела угостить чаем. Но мы улеглись и моментально уснули. Утром встали, за окном тишина, солнце светит. Погода совсем другая. Хозяйка подает нам нашу одежонку, уже всю сухую. Даже обувку высушила и нагрела. Какой прием оказал нам совсем незнакомый человек! Видно, у этой женщины было великое сердце. А я, к своему стыду, по молодости своей не запомнила, как ее звать – то ли Марфа, то ли Матрона. Господь, конечно, знает, ведает ее дела и, несомненно, воздал должное этому доброму человеку. Царствие ей Небесное! Много ли сейчас найдется таких великих сердец?

Было это на праздник Успения Пресвятой Богородицы. Обычно на престол в Петушках народ весь на дороге. Песни, пляски, никаких конфликтов. Но год-то был 1953-й. После смерти Сталина выпустили из тюрем много уголовников. На работу их не брали, вытеснили за сто первый километр от Москвы; и в Петушках, и в округе житья не стало, на улицу страшно было выходить. Я подрабатывала в хирургическом отделении, и тот день как раз пришелся на мое дежурство. Недалеко от Успенского храма, во втором доме от угла была чайная. Вот эти выпущенные из тюрьмы тут устроили драку и одного крепко порезали. Глубоких ран не нанесли, но места живого на нем не было, весь в крови. Дружки тащат его в больницу, она ведь рядом. Хирург, дежурный в тот день, жил около больницы, ближе к речке. К нему приехали на праздник гости, и Прохор Гаврилович был навеселе. Я уложила больного на операционный стол – и за врачом. Хирург пришел недовольный. Напустился на лежащего: «Вот, сукин ты сын! И чего тебя только совсем-то не зарезали». Сделал анестезию, да, видно, малую. Шил быстрехонько. Больной не кричал, только скрипел зубами да крепко держал меня за большой палец. Я бегала вокруг его головы за своим пальцем, не могла вырваться. Санитарке пришлось подавать инструменты. Закончил свое дело хирург – и домой, к столу. А нам досталось клеить больного да бинтовать. Кое-как дотащили его до койки, и он уснул. Тут ворвались дружки резаного. Разбежались по палатам, отбирали у больных еду, рылись в тумбочках. Я растолкала больного, говорю: «Помогай». Он только зыкнул на них, и все тут же пропали. Лежал уголовный у нас довольно долго. Начал оттаивать душой. Всегда ждал мою смену, старался, чем мог, помогать. Вскоре его выписали, и он исчез.

Вот наша тетя Фрося, староста церковная, посылает меня в Москву к знакомому свечнику. Тогда все для церкви было трудно доставать. А тут ждали приезда к нам правящего архиерея, и нужно было привезти хорошие свечи. В Москве с грузом посадили меня на поезд, а в Петушках должна была встречать Анна. В вагоне народу было битком, а после Орехова осталась я одна. Страшно, а перейти в другой вагон не могу, везла восемь сумок. Вдруг открывается дверь, и врываются пять человек. Я – ни жива, ни мертва. Садятся вокруг, склабятся, на мои сумки поглядывают. Я только молюсь Пресвятой, взываю о помощи. Тут из другой двери влетели еще человек пятнадцать, все рослые, крепкие. Среди них и мой знакомый. Увидел меня, согнал сидящих, сел рядом.

– Что, – говорит, – испугалась?

– Да, – отвечаю, – сердце не работает, в пятки ушло.

– Теперь, – говорит, – не трясись. А без меня худо было бы. Нас ведь на работу не берут, а есть-то надо.

Вскоре все мазурики ушли из вагона, а главный остался. Доехали мы до Петушков. Атаман помог вынести сумки. Тут, несмотря на протесты, сам нагрузился донельзя и пошагал к нашему дому. Мы с Анной только трусили за ним. У дома провожатый быстренько распрощался и ушел. Больше я его не видела. Опять Матерь Божия спасла меня, грешную. Да и для атамана было хорошо. Как он щедро отплатил добром за добро! Душа-то была его не пропащая. Потом я молилась за того резаного. Может, и ему помогла Матерь Божия. Слава Богу за всё!

Помните, мы говорили с вами, как это важно – уходить в мир иной с легкой душой. А как ее, душу-то, сохранить не тяжелой, как ее не обременить? Все это есть в Писании, надо только носить заповеди Божии в сердце своем, доброе сеять вокруг, не трубя об этом, да не вешать на себя гири соблазнов. Что легко здесь, тяжело там, и наоборот. Вот послушайте одну историю. Вроде и незатейлива она, а заставляет подумать.

Когда я ездила из Петушков в Сергиев Посад, то останавливалась всегда у тети Поли Комаровой на теперешней Вифанской. Вокруг нее всегда были люди, они тянулись к ней. Сильно пострадала старица в лихие времена за веру. Ничего про свою жизнь не рассказывала, но мы-то знали: находилась она в тайном постриге. Под платком носила апостольник. Были у тети Поли две сестры о Господе, в местах не столь отдаленных за веру вместе страдали. Одну звали Матреша, другую – Марфа. Проживали они недалеко от Сергиева Посада, уж сейчас и не помню где. Имели по домику. Избушки примыкали друг к другу задами и смотрели окнами одна на юг, другая на север. В общем, такой тяни-толкай.

Вот снится тете Поле сон. Смотрит в окно. Идет мимо толпа, и в ней Матреша. Тетя Поля выскочила из дома и закричала: «Матреша, Матреша!» Та отделилась от толпы и подошла к зовущей. «Куда идешь, Матреша?» – спрашивает старица. А та отвечает: «Да ты разве не знаешь, я ведь умерла». Тетя Поля всплеснула руками и стала расспрашивать: «А что, Матреша, умирать-то трудно?» – «Не то слово, и трудно, и страшно». – «Матреша, скажи, правда ли, что огненную реку переходить надо?» Она отвечает: «Правда, и это невыносимо страшно, просто ужас». – «А как же ты ее перешла?» – «А меня Дуняша перевела». Тетя Поля никакой Дуняши не знала, но переспрашивать не стала. «Матреша, а мытарства проходила?» – «Да, все я мытарства прошла, страсть невообразимая». – «А как же ты их прошла?» – «Да я бы не прошла, меня Дуняша провела». – «Ну а как ты сейчас?» – «Да, – говорит, – очень хорошо, только немного меня держит одно. Я тебя попрошу, съезди к сестре. Там у меня остался золотой платок. Попроси его продать, а деньги раздать бедным. Тогда я совсем освобожусь, у меня там больше ничего не осталось». Проснулась тетя Поля, схватила свою палку, сумку – и к Марфе. Едет, а ее всю трясет. Может, сон-то не в руку. Приезжает, действительно Матреша умерла, и сестра ее сильно горюет. Тетя Поля выложила как на духу свой сон, все рассказала в подробностях. Тут же приступила с вопросом, а кто же такая Дуняша. Марфа и поведала.