– Ты готов поставить на это пару караваев? – предложила она.

Азелио сделал вид, будто слова Агаты повергли его в шок.

– На кону форма целого космоса…, а ты хочешь обманом заполучить мой паек?

– И кто же тебя обманывает? Можешь сам проверить все данные. Можешь попросить Рамиро, чтобы он провел ревизию ПО.

Азелио подумал над ее предложением.

– Если свет движется по прямой, ты платишь мне; если подтвердится прогноз Лилы, я плачу тебе. Все остальное – включая теорию Витторио – ничья.

– По рукам.

– Значит, два каравая, – подтвердил Азелио. – Ты в деле.

– Нужно за чем-нибудь понаблюдать, пока ты дожидаешься подходящего расположения звезд? – спросил у Агаты Рамиро. – Я дежурю всю ночь – так что мне будет несложно.

– Нет, ничего такого, – ответила она.

– Тогда почему бы тебе не отдохнуть?

Агата оторвалась от своей консоли.

– Пока все это не закончится, я все равно не смогу расслабиться.

Рамиро потянул плечи и развернулся к ней лицом.

– Когда ты проснешься, звездные шлейфы никуда не денутся. А мы будет двигаться по той же самой орбите – неважно, будешь ли ты сидеть здесь и переживать или спать крепким сном в своей постели.

– Это так.

– Но…?

– С какой стати мне ждать шесть лет, пока мне не представится такой шанс, а потом проспать половину отведенного времени? – сказала она в ответ.

Рамиро зажужжал.

– Твоя правда.

– Я дежурила перед залами, где проводилось голосование, – вспомнила Агата. – Смотрела, как приходят и уходят люди, как растет доля проголосовавших.

– Значит, если ты к чему-то относишься на полном серьезе, то стараешься выложиться на полную? – спросил он.

– Да. А разве это так необычно? – Агата пыталась оценить его настроение и в итоге решила рискнуть. – Разве не этим занимаетесь вы с Тарквинией? Извлекаете максимум пользы из своей дружбы? – С тех самых пор, как Азелио поделился с ней своими подозрениями насчет того, как парочка проводила свое время, Агату мучило любопытство, но при всем при этом ей не хватало смелости, чтобы попросить самих участников этого действа поделиться с ней своими впечатлениями.

Вопрос, судя по всему, не вызвал у Рамиро ни раздражения, ни чувства неловкости.

– В каком-то смысле, – ответил он. – Если бы сейчас я находился на Бесподобной, то, наоборот, переживал бы из-за того, что трачу свое инстинктивное желание растить детей на всякие пустяки. А здесь я могу возразить самому себе, что шансов стать отцом у меня все равно нет, так что я ничего не теряю.

– Все, кроме постников, согласны с тем, что заводить детей, не прибегая к делению, – разумное решение, – заметила Агата, – так почему бы не совершенствовать этот процесс и дальше, взяв от него именно те качества, которым нам нужны?

– Почему бы и нет? – согласился Рамиро. – В качестве абстрактного предложения эта идея выглядит такой же разумной, как отделять разные части растения друг от друга вместо того, чтобы вслепую употреблять его в пищу целиком. Зачем глотать ядовитые корни, если на самом деле нам по вкусу только стебли?

– Но почему только как абстрактное предложение? – не унималась Агата.

Рамиро помедлил.

– Проблема в том, что даже если тело не может собрать разрозненные части воедино, оно никогда не забывает, как именно они были соединены.

– Ты о чем?

– От него мое желание иметь детей обостряется, как никогда, – сказал он. – Оно снова и снова воскрешает в моей памяти боль, которая могла бы угаснуть со временем, напоминая, что мне никогда не удастся ее утолить.

Пока они находились в свободном падении, Геодеист можно было развернуть в любом направлении, и Тарквиния решила расположить иллюминатор напротив периферийного кольца, окружавшего полусферу звездных шлейфов их родного скопления. На время своего дежурства Агата оставила Рамиро в покое и, не обращая внимания на часы в своей консоли, просто смотрела в иллюминатор и дожидалась первых признаков того, что между ней и обычными звездами пролетело нечто твердое и невидимое.

Несмотря на свет в каюте, через несколько махов ее глаза стали замечать тусклый серый диск на фоне более насыщенной черноты темной полусферы. Из-за того, что солнце Эсилио рассеивало обычный свет, Агата могла бы проследить за его движением в телескоп, даже не переключаясь на камеру обратного времени, но она была готова поддерживать неуловимость этого образа, который появлялся и исчезал вслед за тем, как ее концентрация давала осечку, или Рамиро, шевельнувшись в своей страховочной привязи, отвлекал ее внимание к обстановке корабля, отражавшейся в зеркальной поверхности.

Когда в ободе звездной чаши появилась выщерблина, вся двусмысленность испарилась. Агата ощутила, как по ее коже от возбуждения побежали мурашки, но вместе с тем – где-то в глубине своего сознания – бурлящее чувство ломки. Когда Геодезист менял скорость, звездные шлейфы становились то длиннее, то короче, но ту же самую предсказуемую деформацию она видела и во время разворота Бесподобной – в конечном счете это мало чем отличалось от отражения неба в кривом зеркале. На этот раз все было иначе: прямо на нее глазах ортогональная звезда покидала свою полусферу и пересекала границу, закрывая своим диском звезды прародителей.

Закрытая часть неба росла, постепенно все четче и точнее являя Агате ту самую форму, которую до этого она пыталась разглядеть, щуря глаза и строя догадки. Она смаковала приближавшуюся отсрочку – выбранные ею ориентиры располагались на приличном расстоянии от основной толщи кольца, поэтому до начала измерений оставалось еще около склянки.

– Интересно, как это будут называть поселенцы – день в году, когда солнце начинает свое движение по звездному небу, – произнес Рамиро.

К ним присоединились Азелио и Тарквиния, и вчетвером они позавтракали, наблюдая, как черный диск становится целым. Затем Агата повернулась к своей консоли и вывела на экран видеосигнал с телескопа.

Агата координировала работу ПО, отслеживавшего выбранные ею небесные ориентиры. Некоторые из них представляли собой переходы между субъективными оттенками звездного шлейфа – точку, где красный цвет сменялся оранжевым, было несложно найти на глаз, хотя никаких резких скачков в спектре звезды на самом деле не наблюдалось. Другие находились в точках пересечения пары шлейфов и не столько играли роль неподвижных маячков, сколько давали ей повод ожидать в этом месте нетривиальное, но при этом информативное расхождение цветов. В точке наложения цвета двух шлейфов никогда не совпадали, поэтому два луча, которые изначально двигались параллельно друг другу, должны были искривляться с разной силой в зависимости от их скорости, в результате чего на стороне наблюдателя в точке пересечения шлейфов возникали оттенки, немного отличавшиеся от исходных.

Агата не рассчитывала на то, что характерное искривление пространства выпрыгнет на нее прямо с экрана; разниц между двумя теории должна была составить всего несколько угловых высверков. Ей оставалось лишь убедиться, что программное обеспечение верно ухватило характерные особенности изображения, и внимательно следить за происходящим, чтобы исключить возможные ошибки, пока черный диск надвигался на зону обзора.

Она не отводила глаз от видеопотока телескопа, пока последняя опорная точка не скрылась за солнечным диском. Затем она вывела на экран результаты анализа – график, с помощью которого реальные измерения можно было сопоставить с предсказанными результатами.

– Азелио? – позвала она.

– Да?

– Попрощайся со своим обедом; я буду есть за двоих.

Азелио подобрался к консоли, чтобы взглянуть на результаты; вскоре за ним последовали Рамиро и Тарквиния. Разброс погрешностей вокруг измерений сплетался в узор, который довольно точно повторял прогноз Лилы – и полностью исключал теорию Витторио.