Кровавое Море Истара казалось совсем другим местом, чем то, которое они пересекли всего два месяца назад. С первыми признаками осени наступило время штормовой погоды. Шквалы теперь были часты на море, поднимаясь черными на горизонте и настигая корабль прежде, чем они поняли, что происходит. "Несокрушимый" не был приспособлен к такой погоде, и те, кто находился на борту, жестоко пострадали во время их перехода на север, особенно Конундрум, сэр Грумдиш и Рыцарь Шипов, которые не были моряками по профессии. Они могли бы погрузиться и скрыться под волнами, но коммодор хотел приберечь их силы для реальной работы по субнавигации континента. Им совсем не пойдет на пользу израсходовать все свои баллоны с воздухом, прежде чем они начнут последний этап своего путешествия. Они ныряли только тогда, когда погода не оставляла им другого выбора, например, когда они столкнулись с тайфуном на пятый день пути.

Во всяком случае, им все еще приходилось время от времени всплывать на поверхность, чтобы Снорк мог снять показания приборов и проложить курс. Кровавое Море было огромным и безликим местом, где не было ни одного острова, чтобы направлять моряка. Не многие моряки когда-либо искали средину Кровавого Моря. Большинство из тех, кто плавал в этих водах, искали либо ближайший порт, либо толстый неуклюжий торговый корабль. Теперь, когда водоворот исчез, мало кто знал или даже хотел знать точно, где он когда-то был. Большинство карт, составленных до Войны Хаоса, вообще не могли точно определить центр Кровавого Моря. Старые картографы оставляли этот участок пустым или втягивали в него большой водоворот и окружали его зловещими предостережениями. Главная проблема заключалась в том, что местоположение водоворота менялось на целых сто лиг в зависимости от того, к какой карте он обращался. Из всех карт Кровавого Моря, которые гномы позаимствовали или купили, только кендерская карта субнавигационного курса MNS Polywog якобы показывала, где он когда-то лежал.

Именно к этому месту Снорк и пытался добраться на "Несокрушимом", и это была нелегкая задача. Погода испортила все его расчеты, как в том, что ветер гнал их все дальше и дальше через море, когда они бежали “сверху"-как они называли это, когда корабль плыл по поверхности,-так и в том, что облака целыми днями скрывали солнце. Он ориентировался главным образом по положению солнца над горизонтом. Он сравнил эти показания со временем суток и датой на различных картах и массивах, составленных его семьей на протяжении многих поколений в море, и по ним он смог определить их положение в любом месте Кринна в пределах одной-двух лиг. Он надеялся на это.

Единственное, что было хорошего в этой погоде, так это то, что она отпугивала пиратов.

Профессор Хэп-Троггенсботтл провел эти последние дни в уединении в своей каюте, совершенствуя тот или иной эксперимент. В те редкие минуты, когда он выходил навестить камбуз или старосту, он ни с кем не разговаривал, и никто не обращался к нему, потому что у него был какой-то безумный взгляд.

То есть с ним никто не разговаривал-кроме Размоуса. Кендер, казалось, рассматривал молчание профессора как нечто вроде личного вызова его кендерству. Он много часов просидел в засаде у дверей профессорской каюты только для того, чтобы заглянуть внутрь комнаты, когда бы он ни появился, и завести с ним разговор о своих экспериментах или о чем-нибудь еще, что приходило ему на ум. Однажды он даже последовал за бедным профессором и принялся болтать о странных выходках своего дяди, Моргрифа Пинчпокета, пока коммодор не вытащил его оттуда и не устроил кендеру хорошую взбучку.

Иногда, когда он не чувствовал себя так, словно его желудок вот-вот начнет исполнять балет, Конундруму удавалось отвлечь Размоуса, чтобы обсудить карту субконтинентальных проходов. В другое время Конундрум проводил целые часы взаперти в каюте, которую делил со своим двоюродным братом, изучая книги Снорка по навигации и морю. Деятельность и операции корабля мало интересовали его. За время своего пребывания на посту старшего офицера, отвечающего за добычу масла, он успел насытиться морскими навыками. Но навигация - совсем другое дело. Как член Гильдии головоломок, лабиринтов и тому подобных вещей, он увлекался изучением карт в открытом море.

Самый слабый из них, сэр Танар, проводил большую часть времени, свернувшись калачиком в своей каюте, и его лицо было таким же зеленым, как жилет Кендера. Он отмечал время по Энсину, который входил в его каюту каждые двенадцать часов, чтобы покормить светлячков в его каюте. Ему почти казалось, что он слышит, как крошечные черви жуют свои завтраки и ужины из мха, и от этого ему становилось еще хуже. Но он был слишком слаб, чтобы протестовать.

Его каюта была до смешного мала и располагалась в носовой части корабля над тостером. Там почти не было места, чтобы растянуть гамак, и прежде чем он поддался морской болезни, каждый раз, когда он вставал, он ударялся головой о какую-нибудь балку или трубу. Иногда, когда какой-нибудь шторм особенно сильно швырял корабль, ему казалось, что он умер и похоронен в гномьем пружинном гробу. Иллюминатор причинил ему больше всего горя. Через него у него было переднее сиденье для самых тяжелых волнений моря, когда они всплывали на поверхность. Оказавшись под водой, он стал свидетелем щедрости моря во всех его отвратительных разновидностях - от мрачнозубых акул, ухмыляющихся сквозь остатки своей последней трапезы, до взбивающихся в желудке медуз, разбрызганных и сочащихся через стекло иллюминатора. Этого было достаточно, чтобы вызвать отвращение у самого опытного убийцы.

Через три дня и три ночи "Несокрушимый" наконец сумел выползти из-под тайфуна, и на рассвете коммодор приказал поднять корабль на поверхность и проветрить его. Те, кто больше всего страдал от морской болезни, получили несколько часов столь необходимого отдыха, как и пружины и шестеренки корабля, поскольку они работали без перерыва большую часть этих трех долгих дней и ночей. Тросы и шесты были вытащены и укреплены вдоль кормовой палубы, чтобы персонал камбуза мог ловить свежую рыбу на ужин. Был поднят бочонок пива, и впервые за много дней профессор, никогда не пропускавший пива, вышел из своей каюты. Сэр Грумдиш упражнялся в фехтовании, даже научил коммодора нескольким трюкам с кортиком.

Тем временем штурман Снорк стоял в рубке и по-новому ориентировался на только что взошедшее солнце. Затем он сверился со своими навигационными картами и, еще раз проверив положение Солнца, громко объявил, что они прибыли. Он прикинул, что руины Истара лежат где-то прямо под ними. С корабля донеслись радостные возгласы, и Сэр Танар, сидя на камбузе и попивая тарбийский чай-первое, что ему удалось сдержать за последние дни, - удивился поднявшейся суматохе.

“Мы сделали это, сэр!- сказал повар, наливая Рыцарю Шипов еще одну чашку.

- Сделали что?- Спросил Сэр Танар.

- Истар, сэр! Благослови меня. Коммодор сказал, что мы нырнем завтра!”

При этих словах глаза сэра Танара сузились, и на ум пришли слова заклинания очарования, но магия в его жилах была вялой и неуклюжей. “Я хотел бы поговорить с коммодором в моей каюте, - сказал он. “Ты ему скажешь?”

- Айе, - сказал повар, любовно проводя забинтованной рукой по потрепанному оловянному котелку, в котором он заваривал тарбийский чай уже более сорока лет.

- Нырнуть на дно пропасти?- командор фыркнул. “Ты сошел с ума. Все знают, что она бездонна.”

“Но это может быть и не так, - елейным голосом произнес сэр Танар. “Это может привести к чему-нибудь интересному.”

- Куда? Коммодор рассмеялся. - В Бездну?”

“Неужели тебе совсем не интересно?- спросил Рыцарь Шипов.

“Очень!- Крикнул Размоус из-за закрытой двери.