Она хохотала — искренне, тепло, схватив со стола мелко написанные, но не запечатанные пока письма, и обмахивая ими полуоткрытую шею и грудь. Рыжая макака, до неузнаваемости пудрящая свою морщинистую, как жопа мумии, рожу, и мозги дорогого муженька, показалась такой далекой и незначительной, что лишь за это Нед Аллен был достоин получить доплату — сверх договоренности.

Кит Марло, впрочем, прощения не заслуживал — пока что.

— Мне думается, — продолжала леди, пока листы задорно порхали в ее руке. — Тебя просто нельзя оставить более-менее наедине с каким-нибудь красавчиком, чтобы не началось вот это… И я боюсь, что мне придется покончить с тобой все дела, как бы выгодны они ни были — иначе ты просто уведешь всех, кого я приглашаю скрашивать мое почти вдовье одиночество!

***

Лиззи, что теперь Беллой была, слушала страшную повесть, открыв рот, даже слезинки заблестели в серых глазах.

— Бедная ты, Китти, бедная, — причитала она, обнимая подругу. — И мастер Дик бедный! Как же это вы? Что ж теперь будет-то?

А Китти что, Китти себя не жалела, да и чего жалеть. Пресвятые яблочки, да она никогда еще в жизни не жила так богато и роскошно, как сейчас — как сыр в масле каталась! Даже если отбросить косые взгляды миссис Бербедж и мистера Бербеджа — все равно было хорошо! И душка Дик ее любил всем сердцем, а брат его был с ней — такой вежливый, такой джентльмен, будто она была леди самых чистых кровей. То дверь откроет, то ведро поможет поднести. И видно было, что от чистоты сердца это, ни от чего больше. Может, для кого, конечно, такое и было привычным, но для нее — нет, не было. А потому Китти ценила каждую минуту, что была сейчас. Вот помирились папаша с Диком, перестал папаша грозить карами земными и небесными, а Дик в ответ упрекать его — и то хорошо. Вот они с Лиззи после репетиции пойдут помогать миссис Бербедж печь сладкие булочки — совсем прекрасно, как будто семья у нее, думала Китти, и тут же себя одергивала: а почему как будто? Так и есть, очень скоро, пресвятые яблочки, совсем недалеко уже, какая-то неделя от силы, может, две — станет она женой Дика, новой миссис Бербедж. Обзаведется хозяйством, слуг будет гонять — совсем как мамаша Дика. А что та смотрела косо свою будущую невестку — так что сделаешь, видать, жаль ей своих дочерей, неустроенных. Одна бог весть где нынче, а другая — хорошо хоть в Англии, на родной почве, как говорил мастер Уилл. А думать о будущем — так до него еще дожить надо. Как знать, что там будет, дальше-то.

За сценой зашевелились, забегали, Китти с Беллой вдруг оказались в центре вихря: суетились рабочие, вытаскивая декорации, суетились актеры, готовясь к выходу на сцену. Китти обняла все еще тревожно заглядывающую ей в лицо младшую подругу, увлекла поглубже от сцены, туда, где душно и сладко пахло пудрой и висели в воздухе среди груды всякой одежды ее золотые облачка.

— Пойдем, пойдем, — зашептала, сейчас начнется этот… как его… почти спектакль. Прогон в костюмах! — вспомнила Китти и улыбнулась сама себе: вот до чего нынче была грамотной, не всякая и леди знала то, что знала она.

***

Прогон, однако, все не начинался.

Вот и декорации были вытащены и расставлены, и все, кто был занят в грядущей пьесе, подтянулись ближе к сцене, разодетые, как полагалось. Дик тут только головой качал: ставить «Эдуарда» в канун Пасхи — удумали же. А пауза затягивалась, и по багровевшему лицу Хэнслоу стало очевидно, что что-то пошло не так.

Хэнслоу кусал усы от недовольства, а Дик, знай себе, нахлобучивал черный, пллотный и жаркий парик на глаза, да старался сдержать улыбку.

— Доус! — орал Хэнслоу, уже, должно быть, позабыв и о присутствующем на сцене конкуренте, и о том, что хотя бы в Страстную пятницу даже такому греховоднику, как он, полагается прикусить язык. — Где его носит, чертяку? Найдите его и передайте, что если этот мерзавец не явится в течение четверти часа, я вычту с него двадцать шиллингов, как за полноценный спектакль!

***

Впору было — смутиться, прекратить это странное, дикое представление, отступить, удалиться прочь. Но Кит лишь усмехнулся криво, покосившись на миледи искристым взглядом — Нед был готов проклясть и сам себя, и его, и даже прекрасную госпожу, сделавшую его счастливым и чуть более богатым в эти дни: это было самое настоящее кокетство, ужимка, полунамек, присущий дамам, знающим цену своей красоте и притягательности.

Дамам, которые знают, что держат за яйца очередного помешанного на плотских утехах идиота.

— Вы мне льстите, графиня, — промурлыкал Кит, и Нед понял, что представление продолжается. Истинный драматург делает если не трагедию, то нелепый, и тем до колик смешной фарс из своей собственной жизни — и втягивает в исполнение главных ролей всех, кто был достаточно неосторожен, чтобы довериться ему хоть на минуту. — Не советую верить всем слухам и сплетням, что полощут мое имя то тут, то там, на обоих берегах Темзы. Как видите, мистер Аллен поверил, и теперь нет ему покоя…

И тогда Нед схватил его за подбородок, сильно сжав пальцами щеки.

— Я говорю — хватит. Я сделаю то, о чем ты просишь.

Он выделил выражением голоса последнее слово, но все равно никого не смог обмануть. Зритель попался — слишком уж искушенный.

***

Френсис тяжело дышала от восторга. Ей казалось, что именно для нее, пусть и ценою множества усилий и потерь, была поставлена невиданная доселе, захватывающая дух пьеса. Отсматривая ее от неожиданного начала до финала, развязка которого была все еще скрыта под пологом тайны, она позабыла обо всех своих несчастьях окончательно — выбросила их из головы, распустив непослушные после сна волосы по плечам, и ослабив пояс халата.

Ничто не должно было мешать ей дышать — и созерцать.

А зрелище было достойное и самых бурных аплодисментов, и недурной суммы денег. Нед Аллен, горячий, как огонь, на сцене, оказался весьма недурственным любовником — особенно рядом с выпивохами и рохлями, с которыми леди так намучилась в последнее время. Их развелось так много среди любителей театра, актеров, певцов, музыкантов и поэтов! И вот он, подарок судьбы — актер и любовник в одной реторте, пусть даже жжет взглядом и прикосновением не ее — на сей раз.

Это было волнующе. Это возбуждало куда больше обычных любовных игр, предложенных добротным и пылким Недом Алленом своей покровительнице — что же, он старался, но удивить искушенную даму было не так уж просто. Но Кит Марло, этот увертливый ублюдок, побуждал и в нем, и в ней какие-то особенно острые переживания — ненависть, слишком похожую на животную похоть. И пользовался этим с наглостью разбойника, забирающегося под юбки терпящей нападение женщине — чтобы найти спрятанные деньги, конечно. За каждым его выпадом следовал обман, за обманом — разочарование. Но стоило перекипеть гневу, слитому в тигли, чтобы принять форму мести — он являлся снова, и говорил вещи, требующие прощения.

О, леди Френсис прекрасно понимала Неда Аллена, Тамерлана, сброшенного со своей знаменитой колесницы и посаженного в баязетову клетку, чтобы кормиться с меча подачками в виде сырого мяса, будто дикий зверь.

— Имейте же совесть, джентльмены, — попросила она, с ногами забравшись на стол, и открывая бедро меж скользнувших в разные стороны пол халата. Конечно же, всей своей позой, своим голосом и взглядом, своим видом и жестами, она требовала — забыть, что такое совесть, или поиметь ее в действительности. — Вы заняты друг другом так страстно, когда дама в вашем присутствии скучает в сторонке… А ну-ка быстро разошлись по углам и не надо так сверкать очами друг на друга!

Ее восклицание возымело эффект — или Киприда решила сжалиться над своей вернейшей служительницей.

— Спасибо, — молвил Кит своему актеру, и без лишних расшаркиваний поцеловал его в губы — так же, как еще недавно целовал саму Френсис.

Размышлять о причинах его удивительной любвеобильности, одарившей сиянием даже бедняжку Винни, чьи мысли занимал один лишь Дик Бербедж, Френсис не хотелось. Она уселась поудобнее, и, наматывая прядь волос на палец, приготовилась любоваться открывающимся ей зрелищем.