Её уверенный голос озвучил ложь столько легко, как у меня самого на тот момент ни за что бы не получилось. Я очень удивился прозвучавшей убеждённости. И с ещё большим удивлением осознал, что движения пальцев Эветты по колену не просто выражение беспокойства, а тайный язык. Она требовала от меня достать нож и зайти за спину хозяина дома. Это было разумным планом. Но, наверное из-за того, что хорошая идея принадлежала не моему уму, я остался стоять на месте как вкопанный. Гастон тем временем наконец-то расслабился и после тяжёлого вздоха приказал:

— Чтоб к открытию лавки эта вонь полностью испарилась! Клиентов отпугивать вам не дам, — он сурово погрозил пальцем. — И чтобы в дальнейшем такие чудейства здесь только с моего разрешения свершались. А приедет сударь Алхимик, знайте, очень серьёзно с ним поговорю!

После этих слов он вышел из кухни и из дома. Скорее всего решил, что приятнее станет досматривать сны в постели вдовы, нежели искать прищепку для носа. Дверь хлопнула чрезмерно громко. Я аж поёжился от звука, а затем с непониманием посмотрел на Эветту.

— Почему ты не сказала ему, что мэтр мёртв?

— Потому что тогда бы он выгнал нас и точно в Храм настучал, — ответила она и поджала нижнюю губу.

— Разве?

— Сам подумай. Сказать такое означает признаться, что единожды мы ему уже солгали. А мастер Гастон не станет помогать лжецам.

— Но ведь мы и есть лжецы.

— Ты думаешь?… Хотя, возможно, — подумав, заключила она. — Мы много кто есть, и много кем притворяемся. И однажды разберёмся с истинным обликом. По нраву ли он будет или нет, но в самом деле! Разберёмся! Ибо кто мы прежде всего, Арьнен?

— Не знаю.

— Упрямцы!

Её глаза загорелись огоньком. А мне, как бы ни хотелось чего-либо сказать, говорить в ответ было нечего. Так что мы приступили к молчаливой уборке, которую закончили почти что с рассветом. Эветта, и так едва держащаяся на ногах от алкоголя, мешком рухнула на свою постель, не снимая платья. А я, не чуя себя от усталости, не стал спускаться на кухню, а лёг на прикроватный коврик, стянув у подруги одеяло. И сразу же провалился в не запомнившийся сон, завершившийся на вопле:

— Подъём!

Мастер Гастон безжалостно растолкал нас. Эветта, которая сносно вела себя в хмельном состоянии, похмелья не выдержала. Она со стоном ухватилась за голову, и её всё же вырвало в ночной горшок.

— А ну-ка подъём! Хватит мою кровь пить!

— От неё меня бы вывернуло на изнанку, — прошептала девушка, прежде чем согнулась от нового позыва рвоты. Созерцать подобное было мне не по нраву. Самого замутило даже. Поэтому я, стараясь отвлечься от каприза собственного организма, обратился к нежданному визитёру:

— Что стряслось, мастер Гастон?

— Что стряслось?! Я захожу в дом, а на моём прилавке стоит котёл. Слава всем богам без вашего вонючего варева! А рядом с ним на моём любимом праздничном блюде голова барана. И это называется порядок?!

А-а-а! Пока на кухне шла уборка, я вынес в соседнее помещение две самые важные составляющие для варки будущего наваристого бульона. Было бы глупо выкидывать голову, купленную у мясника целиком из-за отказа продать только рога. Но я так устал, что не только ничего не стал варить, но и забыл о том, что вообще намеревался это сделать!

— Ох. Совсем не подумал об этом.

— Конечно. Ты же будущий маг! А вам с ученичества положено думать не о людском, а о своём. Овечном.

То ли во всём были виноваты самобичующие мысли о злосчастном, и наверняка уже стухшем, баране, но мне тогда показалось, что последнее предложение следовало воспринимать как одно слово.

Глава 7.

— Никак справился? — удивился Гастон, когда спустился на мой зов. А там, осмотрев дверь, сурово воскликнул: — Джинна, что ли, какого в мой дом призвал, негодник?!

— Нет. Сам.

— Сам, — задумчиво повторил мастер и, пока женщины накрывали на стол, отвёл меня в сторонку. — Ты же магии учился. И до этого говорил, что она тебе молодость продлила. Что изменилось?

— Ничего.

— Нет, меня не проведёшь! — погрозил он пальцем. — Только дурак за всякую работу хватается. Умный занимается своим делом и, когда надо, платит тому, кто чему другому жизнь посвятил. А ты умный!

Его палец уткнулся мне в центр лба и надавил. Это было неприятно. В таком наставительном тоне ко мне уже давным-давно не обращались, но я всегда признавал право мастера Гастона так себя вести. Наверное, считал его за отца в каком-то смысле.

Хотя, мой ответ прозвучал всё равно грубо и резко:

— Не могу я дверь починить самостоятельно, что ли?!

— Можешь. Только тот Арьнен, что я знаю, скорее бы упыря-плотника из могилки поднял, нежели за топор взялся. Такая простая работа не для тебя. В ней нет вдохновения.

— В ней есть спокойствие, — надменно ответил я. Затем поразмыслил и добавил. — Во всяком случае, я так думал.

— Что с тобой приключилось, малец?

— Я не могу использовать магию.

— Ты же меня вылечил.

— Растратив всё, что во мне оставалось.

— Вот для чего тебе нужна Эветта, да? Думаешь, она поможет вернуть силу?

— Знаю. Встреча с ней разрешит это.

— Наконец-то ты начал говорить правду.

Мастер Гастон довольно потрепал меня по плечу, но вместо облегчения от возникшего между нами мостика дружбы я испытал полностью противоположное чувство. Мастер же искоса хитро взглянул на меня и, тихонько посмеиваясь, предположил:

— А вдруг это судьба тебе, Арьнен? Недаром же ты талантом к рисованию наделён. Да и ведь не куда-то тебя дорога жизни привела, а именно в Юдоль. Милостиво протянула возможность во второй раз стать моим подмастерьем и пожить по-человечески… Пойдёшь ко мне в ученики?

— И снова нет, — широко улыбнулся я, представляя такую нелепую перспективу. — Не для меня это.

— Дарил бы своим трудом людям радость. Смотрели бы они на кувшины, тарелки да чашки. Тебя добрым словом поминали.

— Точно не про меня это!

Я не выдержал и рассмеялся. «Поминать добрым словом». Это надо же! Как-то непривычно было бы такое услышать после всех проклятий и дальнейшей мёртвой тишины.

— Зря ты так, — вроде как обиделся Гастон и, помолчав немного, добавил. — Твоё право, как тебе жить. Настаивать не смею… Но подумать ты подумай. Поразмысли. Я был бы счастлив от твоего согласия.

— Так уж и счастливы? — искренне удивился я. — Сами же изо дня в день повторяли, что у меня несносный характер вместе с привычкой совать нос не в свои дела и непрменно выражать о них своё мнение. Да и неужели других учеников посговорчивее не найдётся?

— Мальчишек способных — хоть отбавляй. Но они мальчишки, — посетовал мастер с искренним сожалением. — Те, кто постарше, уже либо какое другое дело осваивают, либо бесталанны.

— Какая разница кого учить?

— Для меня нынче очень большая. Ведь не гроши нужны от родителей за плату за обучение. Нет, они тоже, конечно, не помешают. Дом ремонта требует… Посмотри вокруг. В достатке ли живу?

— Нет. Не сказал бы.

— Вот! А ведь не просто большое семейство прокормить как-то надо. Все девицы. Каждой платье, к платью ленту, к ленте шпильку! И заботиться о них некому. Оба моих ученика, кому можно было смело передать всё имущество вместе с ответственностью за судьбу внучек, погибли на войне. На мужа Аннет нет никакой надежды.

— Разве она не вдова? — удивился я. Женщина носила траурное платье.

— Можно сказать, что и вдова. Только при живом муже. Он всё наследника ждал. И как Катрин, последняя его надежда, народилась, так тот и года не прошло мою дочь выгнал. Пришла ко мне под ночь с младенцем, бьющимся в лихорадке. Ступни в кровь сбиты. С Варжени пешком босая шла по осенней слякоти. Герда и Мишель как зверята к ней прижимались. Сначала всё плакали. Потому что страшно было вне родительского дома. Война как раз вот-вот бы настала, да ещё и отец родной проводил словами, чтоб не смели к нему и носа совать. За все года так и не справился узнать, что же там с его родными детьми!