— Да уж, это не весёлая история. Однако, не чувствую за собой ни малейшей обязанности чужую вину выправлять.

— Я не разжалобить тебя хочу! Ни к чему ожидать невозможного.

— А…

— Никак не уяснишь, что я тебя не по общепринятым меркам оцениваю? Думаешь, что такой простой человек как мастер Гастон не может распознать, что там за мысли в твоей чуднόй голове копошатся, да?!

— Верно.

— А я могу! И из-за этого объясняю, почему мальчишку какого в ученики ни за какие коврижки не возьму! — вдруг резко огрызнулся он. — Этому дому мужчина требуется. Хозяин. Тебе же нужен семейный очаг!

— С чего вы так уверены в этом, мастер Гастон? Откуда вам знать, что мне нужно?

— Мои глаза очень много раз теряли зрение, Арьнен. Но слепцом я никогда не был.

— Пора за стол, — смущённо напомнила об ужине Герда.

Её приглашение своевременно завершило неприятную беседу. Кроме того, все были уже голодны, а запах вокруг витал божественный. Кролика Аннет потушила целиком и выложила на длинное блюдо. Так что он в украшении из гарнира выглядел не менее величественно, чем царь на троне. Баклажаны отдельной закуской стояли подле. Их зажарили, выложив после поверх густой соус из сметаны, чеснока, зелени и потрошков. Порадовала и тарелка со свежими овощами, в меру политыми растительным маслом и посыпанными крупной солью.

Семейство вместе со мной устроилось на громоздких стульях. Мишель только припозднилась, ибо, ойкнув, вскочила со своего места, чтоб поставить на стол кувшины с вином, что я принёс. Оба они ещё были запечатаны.

— Мы с мамой решили, что будет лучше использовать вишнёвую настойку, — пояснила Герда и, словно мастер-повар при известном ресторане, авторитетно добавила. — Она придаёт мясу особый оттенок вкуса.

— Аромат-то точно! — чувствуя, как потекли слюнки, довольно сказал я.

Кроме кружки пива в таверне «У Храппа», мне в ближайшие недели не доводилось ни есть, ни пить. Было как-то некогда, а разум привык не обращать внимания на требования желудка. Большую часть времени организм получал питание синтезом необходимого из окружающей среды. Малоприятно, конечно, зато и крайне малозатратно по времени. А время я ценил больше, нежели хорошую трапезу.

После нескольких робких вопросов о магической стезе к этой теме больше не возвращались. Рассказывать происходившие со мной истории стало бы глупостью, а вести дискуссию по научным вопросам окружающие не могли. Так что ответы вышли столь односложными и скучными, что разговор сам собой перетёк в другое русло. И то ли до этого я злой такой был от голода, то ли ещё что, но, поев немного, мне определённо легче стало поддерживать беседу.

— А когда я про странствия услышала, то так и подумала, что ты бард! — горячо созналась раскрасневшаяся от вина Аннет. — Так и думала, что сейчас возьму метлу и как вымету вон! Чтоб только пятки сверкали!

— Мама разлюбила бардов, когда один из них начал ухаживать за мной, — смущённо потупив глаза, сказала Герда и отпила крошечный глоток вина из кубка.

— Конечно, разлюбила! Ведь до этого он ухаживал за сколькими твоими подругами? Ну? И что по итогу? Люблю то одну, то другую, а из города уехал один. Все они охальники!

— Зато какие читают стихи… А вы пишите, Арьнен?

— Нет.

— Пишет. Ещё как пишет, — нагло прокомментировал Гастон, преспокойно обгладывая косточку. Даже не поперхнулся от моего взгляда. — Мне он свои произведения зачитывал.

— Ой! — воскликнула Герда и захлопала в ладоши. — Прочите нам что-нибудь из своего творчества. Пожалуйста!

— Хм, навскидку могу только несколько бессвязных строк. Я ведь действительно редко когда что записываю, — предупредил я и, прочистив горло, всё же продекламировал:

Не заснуть, хоть ночь. Воздух сер и спёрт.

Чистый лист возьму. Он во тьме сам чёрт!

Бледный луч от лун не осветит мрак.

Я сижу с пером в темноте… Чудак!

Не могу никак отыскать свечу.

Да и толку в ней, коль уже шепчу

Я во мгле напев своих новых строф?

Вдохновения пыл передал мне штоф.

Превратит слова в строки грех стиха,

Обожжёт огнём… И вновь ночь тиха.

— Это великолепно, — с придыханием сделала свой вывод Герда и попросила. — Прочтите ещё о любви что-нибудь. Пожалуйста!

— Нет. О любви я никогда ничего не сочинял.

— Жаль. У вас бы хорошо получилось. Вы самый настоящий бард!

— Мне сложно считать это комплиментом, потому что я полностью солидарен с мнением вашей матери. Все барды — отвратительно наглые, раздражающе самоуверенные и самые бессовестные типы на свете, — сознался я и уважительно склонил голову, поглядев на предовольную от этих слов Аннет.

— Да чья бы корова мычала, — ворчливо, но очень тихо, а потому и не вполне внятно произнёс мастер Гастон, продолжая как ни в чём ни бывало обгладывать кость.

— Что? Что вы сказали, дедушка?

— Я сказал, Мишель, что раз такой характер у всех бардов, то наверняка его порождает склонность творить всё по своему разумению, а не как положено добропорядочному человеку. Чтоб по заказу да за определённую плату.

— А я вот думаю, — вертя кубок в ладонях, вымолвила Герда, — что если бы вы, Арьнен, узнали какого барда поближе, то переменили бы своё мнение.

— Увы, но с одним из них мне довелось регулярно общаться. И своё суждение я основываю именно на этом знакомстве.

— Вот, дочка! Не хочешь услышать мать, так послушай мага. Ничего хорошего от барда не жди никогда!

— Зато с ними так весело, — произнесла девушка со знакомой моему слуху глубокой затаённой тоской. — Настолько, что и не вспомнить, что когда-то грустилось.

— Весело? — хмыкнула Аннет. — Они так и тянутся к юным девицам потому, что нет ничего для них милее дурного дела погубить невинность! Их распирает злость, когда они видят, что существуют ещё чистые цветы. И обманом, и лестью, и коварством сеют они в сердцах любовь, чтобы после кровожадно вырвать её. Устроить свой кровавый пир. Потешаться, обращая ранее живую душу в камень! Или кто-то здесь считает, что я не права? Не так это?! А, гость? Что скажешь?

Моим искренним надеждам, что раз Арнео не появился до окончания ярмарки, то он уже радовал своим ликом какой иной город, было не суждено сбыться. Едва губернатор торжественно объявил о конце празднеств, как наглец явился посреди ночи и стал кидать мелкие камушки в ставни окна Эветты. Это прервало мои с ней тайные выкапывания лекарственных корешков из соседского огорода.

— Не обращай внимания. Покидает и уйдёт, — шепнул я ей возле уха.

— Не уверена. Погляди, он выбирает камни всё больше и больше. Так что либо вскоре ставни проломит, либо мастер Гастон проснётся и увидит нас. Из моего окна хороший вид на эти грядки. А луны нынче ясные.

— Да, ну. Уйдёт он!

Ага. Как же! Так и ушёл! Поняв безрезультатность вызова прекрасной девы простыми, а не драгоценными каменьями, Арнео встал на одно колено, тихо прочистил горло и тоненько запел. Из дома напротив нас высунулась любопытная женская головка и сразу же послышалась мужская ругань.

— Уходим отсюда! — похолодел я.

Корешков было ещё мало. Мы набили сумку только на треть, но оставаться на столь приметном месте и дальше не следовало. Так что, осторожно перебравшись через забор, пришлось быстро и скрытно обежать улицу да забраться в дом Гастона через предусмотрительно оставленное открытым окно на кухне. Эветта, подпрыгивая на месте, стянула с ног грязные огромные мужские сапоги, и на цыпочках поспешила к себе в комнату, ибо Арнео голосил уже весьма громко.

— Чего людям мешаешь?! — грозно шикнула она на певца, открывая ставни, и начала тяжко дышать, переводя дух.

— Разве я им мешаю? Ещё чуть-чуть, и они с восторгом понесут меня на руках!

— На кладбище, — добавил я мрачным шёпотом из глубины комнаты

Эветта тут же возмущённо посмотрела на меня, но Арнео продолжил свою речь, и ей стало некогда делать мне выговор.