Пока Глория ела, прижимая губы к пищевым трубкам, Композитор, сидя в кресле и пролистывая получившийся за день материал, пришёл к выводу, что проделанная работа оказалась очень продуктивной. В отличие от Глории, помимо приятной усталости он начал испытывать также чувство радости. Закрывая все приложения на своём компьютере, он обратил внимание, что Глория уже спит, запрокинув голову в сторону. Композитор потушил свет и всё оборудование в «коконе» Глории, после чего дёрнул рычаг, приведя в движение кресло девочки. Сопровождаясь тихим щелчком и скрипом, её кресло опустилось до пола. Прекрасное, юное создание погрузилось в глубокий сон. Чёрная пустота в «коконе», словно сговорившись с кожаными ремнями на руках и щиколотках, что удерживали пленницу, обволакивала её обнаженное прекрасное тело: сформировавшаяся грудь медленно вздымается, плоский живот опускается ниже с каждым выдохом воздуха. И если бы кто-то был сейчас рядом с ней, ему могло бы показаться, что от её дыхания запотевают полиэтиленовые стены. Ленивые звуки тишины застыли во времени до следующего момента, когда кто-то придёт и включит в её «коконе» свет. Тот, кто готов проделывать это много раз.

Комната Композитора была пропитана табачным дымом. Он подумал, что было бы неплохо на какое-то время покинуть рабочее место. Выйти во двор и погреться на солнышке, обзвонить некоторых знакомых и узнать, как у них идут дела. Ближе к вечеру он в первый раз за этот день поест, поймав себя на мысли, что рядом с ним нет никого, кто бы заботливо напоминал об этой необходимости. За час до заката солнца он возьмёт собаку и пройдётся с ней, наблюдая, как резво пёс пересекает заснеженное поле.

Взрослые слишком часто

живут рядом с миром детей,

не пытаясь понять его.

Андре Моруа

Глория давно знала о том, что ужасные сны могут сниться всем. Они нарушают спокойный сон людей вне зависимости от возраста и цвета кожи. Первый страшный сон ей приснился ещё тогда, когда ей было семь лет. Она не была из того редкого типа людей, которые имели склонность контролировать сюжеты снов, иначе, как ей казалось, она могла бы не просматривать одни и те же ужасные сновидения, заранее зная их сюжет.

Первый ночной кошмар для неё был самым мерзким. Увиденное в семь лет по телевизору выступление одного спортсмена на брусьях на летних Олимпийских Играх отложило неприятный отпечаток в её детском сознании. Он исполнял немыслимые упражнения, вызывая у зрителей стадиона неподдельный восторг и сомнительные взгляды судей. В одном из своих упражнений он заключил перекладину между руками и спиной и при этом находил в себе силы выписывать телом круги. Мускулистые руки спортсмена в максимальном напряжении были согнуты в локтях, а перекладина буквально вонзалась то в спину, то в предплечья, то в накачанный бицепс. Лицо спортсмена выдавало невероятное напряжение, зубы с искривлёнными губами были сжаты до предела. Возможно, это показалось только Глории, но когда спортсмен выбил плечевой сустав, он уже не мог больше скрывать боли.

После выступления он плакал. Он был динственным в том зале, кто не скрывал своих чувств, и маленькая Глория поняла, что это из-за боли от травмы.

В жутком сновидении Глории она была подвешена на стволе дерева. Всё, что ей помогало не упасть и не свернуть шею, были её руки, обхватившие ствол. Где-то внизу виднелась медленно отдаляющаяся чёрная гладь воды. Ствол дерева постепенно увеличивался в диаметре, и кора раздирала нежную кожу рук и тела. Глория хотела разжать руки и дать себе упасть в воду, но страх сделать это был непреодолимым.

И все же, когда держаться за кору уже не было сил, она падала вниз, а падая, не касалась воды; ей ещё ни разу не удавалось коснуться этой глади. Сон прерывался, и глаза открывались сами собой, возвращая её каждый раз в реальность.

Второй сон начинался с того, что Глория испытывала непонятную лёгкость. Она находилась в подвешенном состоянии над чёрной гладью воды, словно левитируя над бесконечной плоскостью. Расстояние между телом девочки и гладью постепенно сокращалось. Дыхание учащалось по мере приближения к поверхности воды, и когда Глория была совсем близко к ней, она могла видеть, как дыхание нарушает её отражение в воде. Ужас этого сна заключался в том, что стоило ей задержать дыхание, как на воде появлялся странный силуэт лица, вначале более похожий на размытый треугольник. Он становился чётким только тогда, когда в её легких практически не оставалось воздуха. Глория не боялась коснуться воды или упасть и захлебнуться, нет. Её тревожило не это. Но когда белый треугольник приобретал очертания лица, когда лицо обрастало деталями: седые волосы и брови, постаревшее лицо, но без морщин, аккуратная короткая борода, такая же белая, как и волосы на голове; когда, если Глории хватало дыхания, она могла различить глаза, – тогда, за эту секунду, она понимала, кто именно из её знакомых или родственников спрятан в старческом лице. Этот момент был как вспышка, скорострельная идентификация человека с последующим резким пробуждением в холодном поту.

Лишь несколько раз ей удавалось сдерживать себя, но всё равно воздух огромным потоком вырывался из её рта, уродовал отражение в воде.

Проснувшись ночью или утром, она не могла вспомнить того, чьё отображение скрывалось на поверхности чёрной глади воды.

Третий сон был, как ей казалось, довольно милым, однако таким же ужасным, как первые два. Место действия разворачивалось на узкой дороге между заборами, огораживающими дома, в одном из которых жила юная Глория. Зимой неместные эту дорогу вообще не замечали, ездить по ней могли только обладатели полноприводных и мощных автомобилей, да и те особой необходимости в этом не видели. Дорога связывала задние дворы нескольких домов и была местом, на котором дружные соседи устраивали иногда барбекю.

Этот сон Глории всегда снился от третьего лица: уходящая вдаль узкая, заснеженная дорога с неприступными для её роста сугробами у забора, куча детей, хаотично движущихся и орущих что-то, и редкие машины. Кому-то из детей удаётся заранее оповестить всех об опасности в виде движущегося автомобиля, после чего все разбегаются кто куда, но спасаются лишь те, кому удаётся взобраться на сугроб.

Потом дети снова выскакивают на дорогу, и так продолжается вновь и вновь. Снова неконтролируемая куча детей, снова мешанина из криков и голосов, калейдоскоп из лиц, некоторые из которых она узнаёт. И каждый раз Глории не удаётся залезть на сугроб, и каждый раз ей никто не протягивает руку помощи, и каждый раз её сбивает машина.

Сбивает, но она жива. Она стоит, зажмурив что есть силы глаза, а в ушах жуткий гул детских голосов, пронизанных паникой и страхом. Открыв глаза, она понимает, что машины проносятся сквозь неё, не нанося ей никакого вреда. Ни ей, ни кому-то ещё. Но в толпе снова рождается паника, а затем и хаос. И это повторяется снова и снова.

Пройдёт несколько лет, прежде чем Глория начнёт анализировать этот свой сон и придёт к выводу, что он хочет ей о чём-то сказать. Ей казалось, что там, на заснеженной дороге, ей надо было взять себя в руки, стать лидером и повести за собой хотя бы тех, кого знала. Покорить всем вместе неприступный сугроб и укрыться в безопасном месте.

Четвертый ночной кошмар вызывал в ней не столько состояние ужаса, сколько отвращение. В нём она видела пальцы своих рук, которые кто-то острым, как бритва, ножом надрезал вдоль. Первый надрез был под самыми ногтями. Когда лезвие ножа доходило до второй фаланги, нож надламывал отрезанный кусок плоти, который из-за эластичности свисал на пальцах, обильно заливая всё бурой кровью. Так продолжалось, пока все пальцы не превращались в кровавое месиво.

Глория никогда не переносила вида крови, но во сне она не могла оторвать взгляда от крепких рук, которые её терзали.