Под конец рабочего дня Глория была как выжатый лимон. День, не похожий на первые два из прожитых ею в подвале, подходил к завершению. На ужин она попросила только чай и джем. Чай опять оказался горьким, и лишь сладкий джем нейтрализовал его горечь. Сделав несколько последних глотков, Глория зевнула и буквально через несколько минут вовсе уснула.

Жизнь в «коконе» снова словно застыла. Лишь пара капель ещё тёплого чая из пищевой трубки тихо упали на её левую руку. Натяжение тросов, скрип механизма, и кресло с телом Глории медленно, издавая щелчки, стало опускаться вниз, складываясь в горизонтальное положение.

Закрывая все приложения на своём рабочем столе, Композитор в специальном журнальчике поставил новую запись от шестнадцатого января две тысячи тринадцатого года и отметку в виде специального знака, который обозначал на его выдуманном языке, что его мозг должен отдохнуть несколько дней, а может, недель, прежде чем снова сесть и пересмотреть мелодию рабочего дня. В этот вечер, согласно записи в журнале, он больше не садился за работу, не изучал проработанный материал и не ставил больше отметок или каких-то записей на полях или в компьютере.

Откинувшись в своём кресле перед выключенным оборудованием, он не сразу заметил, что оставил у Глории свет или то, что хоть чем-то напоминало его. Услышав шорох в кабинете хозяина, заспанная собака из гостиной подошла к нему и положила свою морду ему на колено, подставив спину для поглаживаний. Тяжёлый день подходил к концу.

Композитор тискал собаку между ушей и улыбался сам себе, удовлетворённый проделанной работой и в глубине души искренне радующийся таланту молодой и прекрасной Глории.

Есть только две формы жизни:

гниение и горение.

Максим Горький

В эту ночь Глории снился жуткий сон, в котором она лежала на спине во дворе на чём-то жестком, подставив своё юное тело утренним лучам солнца. Откуда-то справа от неё были слышны голоса знакомых ей людей, которые толпились у стола с барбекю. Смотреть на их спины не было никакого желания, поэтому в их сторону голову она не поворачивала. Из-за яркого света Глория закрыла глаза, позволив себе отстраниться от этого мира, растворившись в истоме.

Несколько раз к ней подходила мама, интересуясь, не нужно ли ей чего, но каждый раз Глория притворялась спящей. И откуда в ней столько холода по отношению к матери? Она была в гостях, поэтому на всё происходящее ей было по-детски наплевать, тем более на такие мелочи, как скоро будет готова еда, помещён ли алкоголь в холодильник.

– Я думаю, что мы для каждого отрежем тот кусочек, который пожелает, – послышался до боли знакомый голос откуда-то сверху.

Глория открыла глаза, но из-за солнца смогла увидеть только очертания чьей-то головы.

– Мэтт, что пожелаешь? – обратился всё тот же голос сверху к какому-то гостю.

– Давай я помогу? – прозвучал противный женский голос с другой стороны.

– Хорошо. Просто передавай тарелки и принимай заказы, кто что хочет.

– Мэтт пожелал с косточкой, – чуть ли не смакуя каждое слово, произнесла женщина, подавая чистую стеклянную тарелку.

Толстая женская рука с пухлыми пальцами резко обхватила голову Глории, словно арбуз, и с силой повернула влево. От неожиданности Глория открыла глаза. Взмах мужской руки откуда-то сверху, короткий звук металла, и что-то горячее Глория ощутила на своем затылке. Боли не было. Лишь панический страх овладел всем её телом; оно не хотело слушаться. Осознав, что её голова находится возле огромного резака, она закричала что есть силы, но её никто не услышал.

– Смотри, можно сделать вот так, и она никуда не скатывается, – ухмыляясь, произнёс женский голос, вернув голову Глории в исходное положение.

Из-за надреза на затылке голова словно зафиксировалась на поддоне огромного резака.

– Мистер, что вы делаете? – откуда-то снизу прозвучал голос какой-то девочки.

Женщина с толстыми руками похлопала прямо по глазам Глории и улыбнулась обладательнице милого голоса.

– Мы готовим мясо, – ответил мужчина. – Попробуешь это блюдо?

– Нет, – буркнула девочка. – Я не голодна и совершенно не хочу есть.

– А как зовут такое милое создание? – поинтересовалась женщина, облокотившись на голову Глории.

– Меня зовут Бенни.

«Бенни, твою мать!» – выкрикнула Глория, узнав по имени одну из своих знакомых. Но Глорию снова никто не услышал. – «Бенни! Безмозглая ты тварь, неужели ты не видишь, что за дерьмо тут творится?»

– Ты куда-то вроде бы бежала, не так ли? – не успокаивалась с вопросами женщина.

– Я играла с ребятами в прятки, но меня быстро нашли.

Я жду следующего кона. Филипп лучше всех спрятался. Мне кажется, его никогда не найдут.

– Филипп? – настороженно переспросил мужчина.

– Да, Филипп, – ответила девочка, звонко смеясь.

– И где он сейчас? – спросил мужчина, обхватив ладонью рукоятку резака.

– Да он на дереве, – ответила смеющаяся Бенни, указав пальцем на одну из веток дерева, под которым совершалось убийство Глории.

– Ловкий мальчишка, должно быть, – подвёл итог мужчина.

Глорию затрясло и, не ожидая от самой себя, прикусила руку женщине, но та продолжала стоять, как ни в чём не бывало. Тогда Глория завыла от безысходности что есть силы.

– А почему ты не с родителями? Ты вроде бы была вон с той девушкой? – Какой-то мужчина указал пальцами в толпу взрослых.

– Я ушла от них сразу же, когда они начали обсуждать современную школьную жизнь. Да что они смыслят в современных детях? – по-взрослому рассуждала Бенни.

«Ты тупая мразь, – зашипела Глория, прокусывая до крови, как ей казалось, руку толстой женщине. – Я ненавижу тебя, ты всегда была тупой и слепой».

Бенни убежала, даже не дослушав того, что хотела сказать женщина, которая продолжала прижимать рукой голову Глории.

– Фрай! Тебе какую часть? – обратился мужчина к

взрослым.

– Мне, пожалуй, грудку, если не сложно.

– Конечно, не сложно, Фрай.

«Фрай? Папа?» – подумала Глория. – «Папа, нет! Папа!»

Женщина снова неожиданно отвела руку в сторону, обхватив голову Глории слева, и повернула её до предела вправо, в сторону толпы.

Глория обратила внимание, что мужчина с ножом вообще не прикасается к ней. Она открыла глаза, хотела увидеть отца или изверга, который издевается над нею. Губы разомкнулись, из груди снова стал выходить истошный вопль, просящий о спасении, но всё было напрасно. Через долю секунды она сквозь режущий нутро звук металла, увидела в отражении окровавленного ножа своё изуродованное лицо.

Свежий ломоть плоти её лица, состоящий из части лба, переносицы и небольшой части носа, со шлепком упал на поддон резака. Дальнейшая его судьба осталась ей неизвестной – мешал нож перед глазами. Но через мгновение она услышала скрежет лопатки по столу, которой, видимо, поделили окровавленное месиво и отправили в барбекюшницу.

Мужчина, по всей видимости, не собирался останавливаться, поэтому, опередив свою напарницу, спросил следующего гостя.

– Дженнис, что пожелаешь?

Кровь заливала девочке глаза, а все звуки с этой секунды стали слышаться с бесконечным эхом.

Дженнис обернулась в их сторону, перед этим поинтересовавшись, что заказал Фрай, и попросила то же самое.

– У Дженнис хороший вкус, – заметила женщина с противным голосом.

– Просто они не знают, что мы вкусно готовим, – пошутил мужчина.

«Дженнис, Дженнис», – повторяла Глория имя, пытаясь понять, почему оно, как и Фрай, до боли знакомое, но страх и невыносимые звуки в ушах не давали ей сосредоточиться.

Лезвие ножа двинулось вверх, издавая противный скрежет от прикосновения к оголенным костям на лице Глории.

Они же оставляли тонкую белую полоску, не запачканную свежей кровью, на поверхности ножа. Часто моргая, чтобы хоть как-то очистить от крови глаза, Глория снова увидела проблески солнца. Кровь сочилась из ран и, стекая, обжигала ещё не израненные участки головы. Девочка увидела группу взрослых… Среди них – Фрая, стоящего к ней спиной, и силуэт хрупкой молодой женщины, которая поворачивалась в её сторону. Это была Дженнис, её мама!