— Твою мать! — не сдержался скрипач. — А я Гурьеву обещал, что выйду на работу. С такой рукой я же играть не смогу.

— С такой рукой, — расстроенно заметила я, — надо срочно идти к травматологу. А заодно неплохо было бы проколоться от бешенства.

— Он не бешеный, — мотнул головой Ник, — это другое. Это была не собака. Вернее, в тот момент это была не только собака.

Я ничего не могла понять, мне казалось, что от всего пережитого у моего героя снесло крышу, и хорошо бы, если временно. Но Ник, заметив мое сомнение, продолжал настаивать:

— Это был человек. Неужели ты сама не заметила этого? Этот взгляд… Не собачий был это взгляд, человеческий, осмысленный…

— Оборотень, что ли? — язвительно поинтересовалась я. — Когда мне ожидать вампиров и зомби?

— Да нет же, — он совсем забыл про раненую руку и в сердцах ударил кулаком по столу, дернулся от резкой боли и уже гораздо спокойнее объяснил, — не оборотень, другое. Человек в этом случае не меняется, он всего лишь переносит свое сознание в другое тело, в нашем случае в тело собаки. Сам же хозяин пса в это время сидит у себя дома и находится без сознания. Черт! Не знаю даже, как тебе это объяснить. Этот метод часто практикуется в шаманизме, ничего сверхъестественного.

— Ну да, — согласилась я, сопровождая свои слова дурацким смешком, — ничего, если не считать того, что ты бешеную псину теперь принимаешь за человека. Сам подумай, откуда у нас в городе взяться настоящему шаману? У нас здесь все больше шарлатаны всех мастей.

Я тщательно обрабатывала его раны зеленкой и стрептоцидом, с огорчением отмечая про себя, что без «волшебного» вмешательства врача здесь никак не обойтись. Как минимум надо наложить швы на самые страшные раны, не говоря о том, что просто необходимо сделать рентген, чтобы убедиться, цела ли кость. Но его самого, похоже, собственные болячки волновали гораздо меньше, чем бредовые шаманские идеи.

— Говорю же тебе, этим псом управлял человек, вернее, сознание человека. И я абсолютно уверен, что он не напал бы ни на кого другого, только на нас. А вообще-то, как я успел заметить, его интересовала ты.

Я даже замерла от неожиданности, потом возмутилась:

— Это почему же я?

— Потому что преследовать он начал тебя, а я неудачно навязался. Ну как ты не обратила внимания, что сначала собака не собиралась нападать, иначе она сразу же напала бы, но она оттеснила нас к заброшенному дому, немного еще попугала, чтобы мы не вышли раньше времени, и успокоилась.

— Да, кстати, — вспомнила я, перебинтовывая ему руку, — а что там случилось, почему ты вдруг так изменился, когда этот альбинос что-то там шепнул своей девице?

— Потому что я услышал, что именно он сказал, — ответил он таким тоном, что мне стало не по себе. — У меня ведь идеальный слух.

Я насторожилась.

— Что именно?

— Он сказал: «Их сюда загнал зверь Учителя, но девка не одна, и нам лучше позвать остальных. А еще лучше отложить это на потом. Время у нас еще есть».

Я замерла от неожиданности. Учитель? Неужели те, кого я приняла за наркоманов, — это на самом деле чертовы сатанисты? «Старый и Белый!» — вспомнилось внезапно. Белый! Альбинос. Наверное, он потому и не решился ничего произнести вслух, чтобы я не узнала его по голосу, как и Старого. И наверняка там, наверху, были другие. Мы вовремя успели уйти из проклятого дома. Когда же его наконец или снесут, или отремонтируют и заселят нормальными людьми?!

— Но если ты прав, то почему они так рано зашевелились? — спросила я удивленно. — Ведь до полнолуния еще куча времени.

— Боюсь, что они оказались сообразительнее, чем мы о них думали, — грустно признался Ник. — Они поняли, что ты можешь улизнуть в самый неподходящий момент, а на поиск новой жертвы у них могло бы не хватить времени. Решили подготовиться заранее или…

Я ждала, что он еще скажет, но он молчал. Пришлось его немного поторопить:

— Что «или»? Что ты хотел сказать, Ник?

— Или их кто-то спровоцировал. И я, кажется, знаю, кто именно.

— И кто же?

— Он, — коротко ответил Ник. — Так он хочет меня подтолкнуть к решительным действиям.

Он горько усмехнулся, и я почему-то не стала уточнять, к каким именно действиям дьявол хочет подтолкнуть скрипача. Интуиция подсказала мне, что дело касается именно меня.

Ник подошел к окну и долго смотрел вниз, высматривая во дворе черную большую собаку, но ее и след простыл.

— Странно это, — задумчиво произнес он, — кто же этот Учитель? Откуда у него такие способности?

Я молча пожала плечами. Что я могла ему ответить, если сама ни разу не видела этого загадочного человека, только слышала его голос? Однажды он меня спас, но, как оказалось, приговор по-прежнему в силе, меня не помиловали, а лишь оставили на сладкое.

Ник схватил меня за плечи и стал трясти. Я видела, что он встревожен ничуть не меньше, чем тогда, когда Золотой Жорик угрожал его матери, поэтому молча терпела такое не очень-то джентльменское отношение к себе. Голова у меня болталась из стороны в сторону, как у китайского болванчика, который когда-то был у бабы Сони. Этот болванчик прожил долгую жизнь и до сих пор сидел бы на полке, укоризненно мотая головой, если бы я его однажды нечаянно не разбила.

— Может, хватит меня трясти? — жалобно попросила я. — Голова оторвется.

Он как будто очнулся ото сна, отпустил меня и потребовал:

— Маша, ты должна уехать отсюда немедленно. Я даже не подозревал, насколько все опасно.

— С ума сошел! — возмутилась я. — А учеба? Не хватало только мне хвостами обрасти, или, еще хуже, попрут меня из университета и правы будут. Нет, Ник, извини, но этого я себе позволить не могу.

— Жизнь дороже, — зло сказал он. — Ты не должна так рисковать.

— Хорошо, — покорно согласилась я, — не буду. Я уйду жить к маме. Это тебя устроит?

Он задумался, перебирая все возможные варианты развития событий, и выпалил:

— Нет, не устроит. Тебя могут схватить по дороге. Ты вообще не должна выходить из дома до тех пор, пока опасность не минует.

Вот чудак человек! Ему объясняешь, что это нереально, а он стоит на своем. Интересно, как я потом буду объяснять, почему прогуляла без малого месяц? Расскажу страшную сказку про собаку-оборотня или про дьявола, поселившегося у меня за стенкой? Да меня после этого в дурдом упекут, скажут, что переучилась.

— Не могу я, — в голосе у меня зазвенели слезы, — понимаешь, не могу и все. Если меня отчислят из университета, как я родителям в глаза смотреть буду? Они же расстроятся. Да и мне самой не хотелось бы вылететь, мне нравится учиться.

— Значит, — заявил он, — я буду тебя каждый день провожать и встречать. Надеюсь, что, когда ты не одна, они напасть не посмеют. А в последнюю неделю ты съедешь к матери и все, не спорь.

Я и не собиралась с ним спорить. Мне было приятно, что он так беспокоится обо мне, но только теперь защитник из него никакой. Когда еще его рука заживет, если вообще ему удастся восстановиться. «А вдруг, — испуганно подумала я, — он больше никогда не сможет играть на скрипке? Он никогда мне этого не простит».

— Только, — робко возразила я, — тебе сначала надо будет все-таки сходить к врачу. Не нравится мне твоя рука.

Он рассмеялся.

— Маша, да не нужен мне никакой врач. Как ты не понимаешь, когда вернется дьявол, все заживет, как на собаке. Не стоит даже об этом переживать.

— А если он больше не вернется? — спросила я с сомнением.

Ник мечтательно закатил глаза и прошептал едва слышно:

— Об этом я даже мечтать не смею. Вернется, никуда он не денется. Он слишком долго искал подходящее тело.

Ник сидел в полумраке при слабом, колышущемся свете свечей. Где-то случилась авария, и весь двор погрузился в темноту. Вдали светились окна чужих домов, полыхала всеми цветами радуги реклама, а здесь, в их дворе, невозможно было ничего разглядеть даже на расстоянии полуметра. «Вот и наступил конец света, причем в самом прямом смысле этого слова», — подумал он с грустной улыбкой.