- Мы можем сбросить балласт, - предложил Гайнанов. - Продать несколько убыточных предприятий, а вырученные средства направить на завершение наиболее перспективных проектов.
- Проблема в том, что убыточные никто не хочет покупать, - заметил Казарин. - У меня есть несколько предложений. Но все они касаются фирм, положение которых ни у кого не вызывает сомнений. Например, нашу нефтяную компанию. Или завод по производству стекловолокна.
- Долю акций корпорации в алюминиевой промышленности готовы купить хоть сегодня, - вставил Лебединский. - Вырученных средств хватит, чтобы частично покрыть убытки и выправить положение. Все равно в ближайшее время мы не сможем активно участвовать в этой сфере бизнеса.
- Разумно, - согласился Казарин. - Но мне кажется, что не следует торопиться с продажей. По меньшей мере, до того времени, пока мы не убедимся, что нет иного выхода.
Председатель Правления как никто другой знал что ожидать значительных поступлений от предприятий корпорации, как и притока капиталов со стороны, не приходится. С другой стороны, акции, о которых упоминал Лебединский, в большинстве принадлежали Великому (а теперь Бачуриной) и корпорации были переданы лишь в доверительное управление. Сам Казарин не имел с этих акций почти никакого дохода, и их продажа не могла отразиться на его финансовом благополучии. Использовать же акции как средство давления при выработке политики российской алюминиевой промышленности, как это делал Петр Алексеевич, Казарин считал нереальным. Слишком крупные фигуры принимали участие в этой игре, чтобы чувствовать себя рядом в безопасности. Поэтому председатель Правления приветствовал бы продажу акций с тем, чтобы вырученные средства пустить на исправление положения дел в возглавляемой им корпорации. Да и Лебединский получил бы с этой сделки неплохие проценты: к нему давно подкатывались с предложением убедить Великого продать акции, суля за услугу огромные деньги, и знание Казариным подноготной этой сделки превращала банкира в преданного союзника председателя Правления. Лебединский и сейчас солидаризировался с Казариным практически по всем вопросам. Но хороший компромат привязал бы его еще крепче.
И все же Казарин посоветовал повременить с продажей акций. Ему не хотелось, чтобы его собственная заинтересованность в подобном исходе дела сразу же бросалась в глаза.
- До выплаты процентов по алюминиевым акциям осталось полтора месяца, - проговорил после долгого раздумья Зотов. - Мы подождем.
- Через полтора месяца цена может упасть так, что сумма полученных выплат не покроет разницы, - горячо возразил Лебединский. Его торопили с продажей.
- Все равно мы не можем решать этот вопрос без Бачуриной, - подвел черту Зотов.
- Тогда следует напомнить ей, - настаивал Лебединский, - что собрание акционеров не за горами. И от нас потребуют отчет о состоянии дел и план выхода из нынешнего кризиса. Перед акционерами мы должны предстать с реальными предложениями.
* * *
У Любы Ходосеевой неожиданно появилась новая подруга. В квартире двумя этажами ниже поселилась художница. Познакомились они случайно, в подъезде: художница выносила этюдник и задела им Ходосееву, испачкав пальто краской.
- Вот дьявольщина! Какая же я неловкая! Ну ничего, сейчас все исправим.
Женщина едва не силком затащила Любу в свою квартиру, сняла с нее пальто, усадила на диван и удалилась. Было слышно, как она чем-то гремит на кухне. Новая знакомая вернулась буквально через пару минут с чашкой чая и пирожными.
- Угощайтесь пока, а я отлучусь.
Ходосеева выпила чай, но к пирожному не притронулась. Не столько потому, что не хотела, сколько из глупой застенчивости. Хозяйка все не появлялась, и Люба принялась рассматривать квартиру. Книжные полки были заполнены книгами по искусству, биографиями великих художников и красочными альбомами. И повсюду - картины: на стене, стопками на полу, даже под диваном, откуда торчали уголки холстов.
- Любуетесь моей мазней? - в дверях комнаты стояла хозяйка с пальто в руках.
- Почему же мазней? - вежливо ответила Ходосеева. - Наверное, ваши картины хорошо покупают, раз приобрели квартиру в престижном доме.
Художница рассмеялась:
- Деньги мне достались от бывшего мужа. Откупился, подлец, при разводе. Кстати, мы так и не познакомились. Мария Свиридова - художник и феминистка.
Последние слова Свиридова произнесла с вызовом.
- Любовь Ходосеева, - представилась Люба, добавив: - Домохозяйка.
- Ходосеева? Так наш мэр, наверное, ваш муж? Сволочь редкая.
Люба уставилась на художницу, не зная как реагировать на ее слова: возмущаться или соглашаться. Свиридова, конечно, была права но ведь Женя - ее муж.
- Удивляюсь, как красивым женщинам не везет на мужей. А если она еще и как человек из себя что-то представляет, то вообще падлюка достается. Из четырех моих мужей - трое были негодяями чистой воды. Пробу негде ставить. И лишь один, предпоследний - так себе, вода на киселе. Мужики как вид вымерли. То, что мы имеем, - это прожорливый мерзавец с членом. Да и тем большинство похвастать не может. А амбиций! Я, бык с яйцами, всех забодаю! - Свиридова внезапно оборвала свою пламенную речь и произнесла уже более спокойно: - Не обращайте внимания. Я еще от развода не отошла. Через месяц-другой опять стану видеть в мужчинах достоинства. Хотя бы в роли самцов. А потом опять влюблюсь... Грустно, правда? Дуры, мы бабы, дуры. Ну, все, пойдемте на кухню пирожные есть. А для кого нам, скажите, фигуру беречь?
Люба задержалась у новой знакомой на целых два часа. Беседовали о мужиках, о последней передаче "Я сама", и больше всего - об искусстве. Говорила в основном Свиридова. Но и Ходосеевой удавалось время от времени вставить удачные замечания. Особенно в том, что касалось художников прошлого. Ведь Люба когда-то интересовалась живописью, и даже сама пыталась рисовать.
-Как приятно, что среди соседей оказался интеллигентный и образованный человек, - на прощание сказала художница. - Будет с кем пообщаться. Заходите почаще, но только без мужа.
Вернувшись домой, Люба, к удивлению застала в квартире супруга. Впрочем, он собирался уже уходить - стоял перед зеркалом и поправлял волосы.
- Где это ты шастаешь? - поинтересовался Ходосеев, не из любопытства, а просто, чтобы показать, что заметил появление жены. И не дожидаясь ответа: - К ужину не жди, у меня сегодня важная встреча. Так что задержусь.
* * *
Таня отложила в сторону последнюю из просмотренных папок и взглянула на часы. Скоро ужин.
- Извините за вторжение, Татьяна Николаевна... - на пороге кабинета появился руководитель службы безопасности.
- Вы что-то хотели сообщить, Ян Эдуардович? И, наверное, как всегда, неприятное.
- Угадали. Мы не могли бы пройти для разговора в ваш кабинет?
В доме имелось два кабинета: один, ранее принадлежавший Великому, в котором они сейчас находились, и второй, самой Бачуриной, которым она в последнее время не пользовалась.
- А почему бы нам не поговорить здесь? - поинтересовалась Татьяна, но поднялась с кресла, даже не ожидая ответа. Она уже знала, что Ян ничего не делает просто так. - Хорошо, пойдемте.
В приемной, смежной с кабинетом Бачуриной, кроме секретаря, находился знакомый Тане молодой человек из охраны.
- Добрый день, Саша, - приветливо поздоровалась Таня с одним из тех, от кого зависела ее безопасность.
- Здравствуйте, Татьяна Николаевна.
Бачурина удивилась, зачем Тормис выставил у ее кабинета пост. Но промолчала.
- Так что вы хотели мне сообщить? - спросила Таня, усаживаясь в кресло за рабочим столом.
- Посмотрите, пожалуйста, на это, - Тормис протянул на ладони несколько крошечных предметов, по виду напоминающих радиодетали.
Бачурина посмотрела на Яна, не понимая, к чему тот клонит.
- Это "жучки" - подслушивающие устройства. Мы обнаружили их во время проверки столовой и в вашей спальне.
