Здесь можно было, например, встретить человека с мешком золотых монет, сотни три, достоинством по десять рублей каждая. Совершенно не скрываясь, он предлагал обменять их на советские рубли, американские доллары или английские фунты. Нередко на ’’бирже” появлялись и представители Госбанка, по мере необходимости они покупали или продавали собственную или иностранную валюту. Часть пассажа, где производились валютные операции, была отгорожена от публики, и за вход нужно было платить приблизительно пятьдесят центов. Помню, женщина, сидевшая у входного турникета и продававшая билеты, обычно держала перед собой на столе заряженный пистолет: в те времена иметь деньги в Москве было все еще опасно.
В действительности, ’’черная биржа” играла важную роль в процессе стабилизации советской валюты, одного из чудес в области современных финансов, хотя мир, может быть, и не понимает этого. О восстановлении курса марки принято говорить как об исключительном достижении. Но Германия —это современное государство с развитой промышленностью, пользовавшейся могучей поддержкой американских банков, в то время как Советский Союз добился стабилизации своей валюты исключительно собственными силами.
Заслуга в этом принадлежит Григорию Сокольникову, тогдашнему наркому финансов, позже возглавившему Всероссийский нефтяной синдикат, и Шейнману, тогдашнему председателю Госбанка.
Зимой 1921 года после подписания нашей асбестовой концессии я впервые посетил Шейнмана, только что назначенного председателем вновь организованного банка. Я встретился с ним в маленькой комнатке в здании на Кузнецком мосту. Здание реконструировалось, и мне пришлось осторожно пробираться между тачками с кирпичом и строительным раствором. Шейнман в то время занимался подбором служащих для своего учреждения, которое позднее, несмотря на скромное начало, превратилось в гигантское учреждение.
Он казался удивительно молодым для занимаемого поста, его оптимизм произвел на меня глубокое впечатление. Сначала мы обсудили возможности перевода фондов из Америки в Россию. Затем он, улыбаясь, сказал: ’’Доктор Хаммер, я слышал, вы - первый американский концессионер в Советском Союзе. А что, если вы станете также первым иностранным вкладчиком советского Государственного банка?”
Как раз в это время я начинал испытывать необходимость в советской валюте, поэтому я предъявил свое кредитное письмо, открыл долларовый счет и получил сберегательную книжку под номером один (не помню, скольким миллионам рублей соответствовал тогда мой первый вклад в пять тысяч долларов).
В то время общая стоимость быстро обесценивающейся советской валюты в переводе на иностранную не намного превышала тридцать миллионов долларов. Искусно применяя систему купли-продажи на ’’черной бирже” (естественно, как дополнение к быстрому росту благосостояния, последовавшему за объявлением нэпа), Государственный банк к середине 1924 года смог заменить ’’совзнаки”, как назывались тогда обесцененные банкноты, ’’червонцами” — обеспеченными золотом рублями, стоимость которых, как и довоенной валюты, составляла пятьдесят два американских цента. К концу 1928 года всего было выпущено приблизительно 1800 миллионов рублей, стоимость которых в иностранной валюте составляла более 900 миллионов долларов.
Летом 1923 года в Москве на территории бывшего дворца Сан-Суси, подаренного Екатериной Великой своему любовнику графу Орлову, проводилась грандиозная сельскохозяйственная выставка. Наша фирма хорошо к ней подготовилась, и я с гордостью вспоминаю развевающийся над нашим павильоном американский флаг. К этому времени мы представляли в Советской России не только Форда, но и многие другие американские фирмы, поэтому нашими экспонатами были не только тракторы Фордзон и автомашины Форда, но и другое оборудование американского производства.
В конце лета 1923 года мы задумали превратить наше растущее коммерческое предприятие в обычную корпорацию, действующую на концессионной основе. 14 июля заместитель наркома внешней торговли Фрумкин подписал с нами контракт. Нарком Красин согласился на его заключение только после получения от меня гарантии, что годовой импорт из Америки будет эквивалентен экспорту из Советского Союза. Мы гарантировали минимальную сумму экспорта и импорта в один миллион двести тысяч долларов, что составляет общий годовой товарооборот в два миллиона четыреста тысяч долларов. Контракт был заключен на год, и в него была включена статья, предусматривающая ежегодное возобновление.
В течение двух лет, с 1923 по 1925 год, наш общий товарооборот составил двенадцать с половиной миллионов долларов. Импорт в основном состоял из оборудования, автомашин, тракторов и других средств производства. Вывозили мы самые разнообразные товары, но главным образом пушнину. Для этого по всей Сибири и на Урале были организованы скупочные пункты, как когда-то на американском Западе. Поздней осенью охотники приходили за авансом — продуктами питания, одеждой, ружьями и снаряжением. Весной они возвращались со шкурками норки, соболя и бобра, которые в конце концов оказывались на плечах элегантных дам Парижа, Лондона и Нью-Йорка.
Однако в 1925 году положение изменилось. Перед окончанием второго года действия нашего экспортно-импортного торгового соглашения я снова пошел на прием к Леониду Красину.
Вежливо, но достаточно твердо он объяснил мне, что теперь торговля за границей ведется через советские организации, такие, как ’’Аркос” и вновь организованный ’’Амторг”. Однако он добавил, что советская власть ценит огромную помощь, оказанную нами в трудный организационный период для налаживания русско-американской торговли, и выразил надежду, что нам удастся найти в Советском Союзе другие, не менее прибыльные области деятельности.
Я рассказал ему о предложении английской судостроительной корпорации продавать через нас Советскому Союзу суда.
Мгновение подумав, Красин нахмурился. ’’Нет, — сказал он, — мы надеемся наладить собственное судостроение. Сейчас, доктор Хаммер, нашей стране необходимо развивать промышленность. Почему бы вам не заняться этим? Нам приходится ввозить из-за границы многие товары, которые следовало бы производить на месте”. Я обещал подумать и как можно быстрее дать ему ответ.
Серьезно обдумывая предложение Красина, я никак не мог принять окончательного решения. Вопрос решился случайно. Я зашел в магазин канцтоваров купить химический карандаш. Продавец показал мне обыкновенный графитный карандаш, который в Америке стоил бы два-три цента. К моему величайшему удивлению, цена за него была пятьдесят копеек, то есть двадцать шесть центов.
’’Простите, но мне нужен химический карандаш!” — сказал я.
Продавец сначала отрицательно покачал головой, но затем смягчился.
’’Раз вы иностранец, я продам вам один, но их у нас так мало, что, как правило, мы продаем их только постоянным покупателям, которые берут также бумагу и тетради”. Он пошел на склад и вернулся с самым обыкновенным химическим карандашом. Стоил карандаш рубль, то есть пятьдесят два цента.
Я навел справки и выяснил, что карандаши в Советском Союзе — страшный дефицит, поскольку их приходится ввозить из Германии, До войны в Москве работала небольшая карандашная фабрика, принадлежавшая каким-то немцам, но она давно закрылась. Ее собирались переоборудовать и расширить, превратив в государственную карандашную фабрику, однако к лету 1925 года дело не пошло дальше проектов.
Я решил попытать счастья, занявшись производством карандашей. Мы договорились, что если Концессионный комитет примет наши условия, мы дадим ему залог — пятьдесят тысяч долларов наличными в качестве гарантии, что начнем производство карандашей в течение двенадцати месяцев после подписания контракта, и в первый же год работы выпустим их на миллион долларов.
Концессионное соглашение было разработано в рекордно-короткий для Советского Союза срок — три с половиной месяца (на подготовку концессии на приленские золотые прииски ушло около двух лет, и почти столько же времени потребовалось на заключение японцами концессии на рыболовство в советских дальневосточных водах). Эта сделка была заключена, несмотря на серьезную оппозицию государственной организации, ответственной за производство карандашей, которая отвечала за пуск завода, принадлежавшего раньше немцам. Она организовала в печати кампанию против ’’иностранных капиталистов, старающихся прикарманить русское добро”. Я не обращал на это внимания, однако напомнил Концессионному комитету о нашей выданной наличными гарантии и обещал приступить к массовому производству карандашей быстрей этой государственной организации, хотя она начала налаживать производство карандашей гораздо раньше нас.
