«Хотя какая разница», – подумал он про себя. Его ждет охота на зверя покрупнее. А зверь покрупнее ждет охоты на него.

Питер улыбнулся, дружески помахал ему рукой и пошел на другой урок, а Джастин собрался с духом и приготовился терпеть унижения. С течением дня скудное число его робких союзников все таяло. Благодарная публика радовалась новой шутке еще на шести уроках.

Ровно в три тридцать раздался звонок, и он пошел домой, хлопнул входной дверью и повалился в кресло. Оторвав глаза от кучи неглаженого белья, мать посмотрела на него с улыбкой:

– Как школа, дорогой?

– Ад.

– А как уроки?

– Пытка.

– А друзья?

– Гады.

Мать нахмурилась:

– У тебя неприятности, Дэвид? – Она задумалась и сморщила лоб. Если он не гомосексуал, то, может, страдает дислексией? В газетах писали, что дислексия (плохие обеды, переполненные классы, обилие мигрантов и безотцовщина) – один из основных источников проблем в современной школе.

– Дэвид, милый, в чем разница между Богом и Бобом?[3]

Джастин вытаращил глаза. Что за странный вопрос. Он и не подозревал, что его мать склонна к метафизике. Боб? Бог? Он вовсе не уверен, что знает, в чем разница.

Он протянул руку и для верности погладил длинную изогнутую спину своего боба-бога.

– К тебе что, пристают?

– Не пистают, не-е-е! Пи-ца! – вмешался его брат. Он бросил свою игрушечную обезьяну и стал махать руками, как крыльями. – Летать!

Джастин уставился на него, обескураженный невероятной догадкой (или это не просто догадка?). Ему и раньше часто казалось, что Чарли многое знает, только виду не подает. Малыш победно улыбнулся.

Джастин обернулся к матери. Заверил ее, что дело не в том, что к нему пристают в школе. К нему пристают – а то! – вот только не какие-то малолетние кретины.

Ее это не успокоило.

– Не двигайся, Дэвид, дай мне на тебя посмотреть. По-моему, у тебя тик.

Джастин вздохнул, встал, поднялся по лестнице и заперся в ванной.

Он сидел там до тех пор, пока тихое постукивание когтей по деревянному полу, глухой удар и мирное похрапывание Боба в коридоре не убедили его, что можно выходить.

Первую неделю в школе Джастин как-то пережил.

Благодаря Бобу он успешно играл роль среднестатистического члена подросткового сообщества, хоть и все чаще одинокого. Друзья перестали пытаться его разговорить: для начала, у него странная одежда, а еще он больше не откликается на свое имя, что их крайне раздражало. Все меньше людей заговаривали с ним перед школой, сидели с ним в библиотеке, звали его с собой на обед. Он и не думал, что быть другим человеком так одиноко. И все же как-то раз после физры Питер Принс выбрал соседнюю с ним душевую кабинку.

– Привет, – сказал он с улыбкой.

Джастин поднял глаза. Он был признателен за внимание.

– Привет.

– Где твой пес? – Голос Питера едва доносился из шумного потока воды.

Джастин решил, что ослышался:

– Прости, что?

– Твой пес.

– Пес?

– Ты сегодня без него, что ли?

Джастин смерил Питера взглядом:

– Очень, блин, смешно.

Питер высунул голову из потока. По его лицу стекали тонкие струйки воды. Он застенчиво улыбнулся:

– Я люблю борзых.

Джастин вытаращил глаза:

– Мой пес воображаемый.

– А-а, – с любопытством протянул Питер. – Необычно.

Джастин сунул голову под душ, а когда высунул, Питер все еще смотрел на него.

– Меньше забот, – подытожил он бодро. – В смысле, если собака воображаемая. Не надо ни убирать, ни кормить, ничего такого.

Джастин так и таращился на Питера, глядя, как тот поворачивает массивный старомодный вентиль, обертывается влажным сереньким полотенцем, размером с кухонную салфетку, и шлепает по неровной плитке к своему шкафчику, оставляя на полу мокрые следы.

На следующий день Питер нагнал Джастина по дороге из школы домой и поздоровался с ним. Глядя куда-то вниз, примерно в район левой лодыжки Джастина, Питер добавил:

– Как жизнь, Боб?

Боб подбежал и на ходу прижался к его ноге. Джастин глазам своим не верил. Граница фантазии и реальности исчезала с угрожающей быстротой.

Питер достал из сумки теннисный мячик и с силой кинул его вдаль. Пес метнулся вперед и понесся так быстро, что превратился в мелькающую точку.

– Ух ты, – довольно проговорил Питер, – какой красавец. Очень древняя порода. Их еще короли держали. А фараоны охотились с ними на львов.

Джастин взглянул на него.

– Только гепардам уступают в скорости. И сердце относительно веса огромное. Размером с человеческое.

Джастин задумался. Большое сердце, длинные ноги. Будь у борзых мозг объемом чуть побольше, они могли бы править миром. Он шел дальше, а его пес и Питер Принс припрыгивали рядом.

– Откуда ты столько всего знаешь про борзых?

Питер смутился:

– Я много читаю.

Некоторое время они шли молча. Питер размышлял о борзых, а Джастин – о Питере. У них на первый взгляд мало общего. Неужели Питер вообразил, что они могут стать друзьями? В прошлом Питер дружил с разными детьми, но, как правило, по взаимной надобности: попинать мяч, поиграть с тем, у кого игрушки получше. У Питера как будто не было корыстного повода привязываться к Джастину и Бобу. Ему просто приятно было составить им компанию.

У дома Джастина Питер помахал рукой и пошел дальше. Джастин смотрел ему вслед, но тот не обернулся.

«Ну ладно, – подумал он. – Хорошо хоть, Бобу он нравится. Они так спелись, будто сто лет друг друга знают.

Но Боб же моя собака!

Может, это заговор, – подумал он. – Может, они вместе работают. Может, Боб внедрил Питера к людям в качестве связного для подстраховки».

Он посмотрел на Боба. Пес умудрился протиснуться под кухонную батарею и теперь блаженно храпел в тепле.

«Я не могу доверять даже своей собственной воображаемой собаке», – подумал Джастин. Куда уж хуже?

Никто не спешил завоевать дружбу Джастина, и со временем он стал считать другом Питера. Питер не прибавлял ему популярности, но обладал сочувствием и умом, и Джастину нравилась его собачья преданность.

Их дружба привлекала внимание, как, впрочем, и все в средней школе.

– Эй, смотрите! Да это же Стивен Хокинг[4] и Джастин Психейс. – Припухлые мальчишки помладше вечно сидели на парапете за воротами школы, тыкая промасленную жареную картошку одноразовыми вилками, и глумились над всем, что движется.

Питер остановился и окинул их беспристрастным взглядом диагноста.

– Иногда я задаюсь вопросом, как устроен их мозг, – сказал он, нагнав Джастина. – Возможно, существует некий механизм, который вырабатывает серотонин, когда пытаешься унизить другого. Этим можно было бы объяснить природу травли.

– Может, они просто недоразвитые. Может, их еще зародышами в утробе поразил синдром кретинизма.

Питер улыбнулся:

– Вполне возможно. И все-таки есть над чем задуматься.

– Вот и думай.

Проходя мимо очередной компании глумливых мальчишек, Питер споткнулся, ловко выставил локоть и столкнул с парапета одного из заводил. Парень свалился назад с приятным шмяком, и из него полилась безудержная брань. Джастин и Питер бросились бежать.

Через пару кварталов они сбавили темп и рассмеялись.