Text copyright © Meg Rosoff, 2006

© М. Сарабьянова, перевод на русский язык, 2018

© ООО Издательство «Альбус корвус», издание на русском языке, 2018

Издательство благодарит литературное агентство «Эндрю Нюрнберг» за содействие в приобретении прав на эту книгу.

Младший брат Дэвида Кейса недавно научился ходить, но не сказать чтобы достиг в этом деле совершенства. Он проковылял мимо брата к большому раскрытому окну в комнате старшего мальчика. Здесь, стараясь изо всех сил, он вскарабкался на подоконник, сложился, как гусеница, уселся на корточки и замер, нерешительно пошатываясь, задумчиво глядя на церковную колокольню в четверти мили от дома.

Он слегка качнулся вперед к бездне, и тут мимо пролетела большая черная птица. Она помедлила и посмотрела своим умным красным глазом в глаза ребенку.

– Почему бы не полететь? – предложила птица, и глаза мальчика расширились от удовольствия.

Внизу на улице неподвижно стояла борзая, повернув изящную светлую голову в сторону грядущей катастрофы. Собака чуть повела мордой и вздернула нос, послав тем самым невидимый импульс, который заставил ребенка податься на дюйм-другой назад, ближе к точке равновесия. Мальчик был спасен, но то, что с ним заговорила птица, настолько его пленило, что он вскинул руки и подумал: «Да, лететь!»

Дэвид не слышал, как его брат подумал: «Лететь». Нечто иное заставило его поднять глаза. Чей-то голос. Рука на плече. Шелест губ у самого уха.

Подняв глаза, Дэвид мгновенно оценил положение, крикнул «Чарли!» и кинулся через всю комнату к окну. Он схватил ребенка за капюшон пижамы с Бэтменом, прижал его к себе с такой силой, что чуть не сломал ребра, и повалился на пол, пряча лицо мальчика в безопасную впадину под подбородком.

Чарли сердито взвизгнул, но Дэвид его едва слышал. Задыхаясь, он отцепил брата и отстранил на расстояние вытянутой руки.

– Ты что делаешь? – кричал он. – Какого черта ты вытворяешь?

А что, сказал Чарли, мне надоело играть в игрушки а ты не обращал на меня внимания вот я и решил пойти получше рассмотреть этот мир. Я забрался на окно что было не так-то просто а когда залез то прямо обалдел оттого что кругом одно небо а тут еще мимо пролетела птица посмотрела на меня и сказала что я тоже могу летать а птицы со мной раньше никогда не разговаривали и я подумал что наверное она права потому что уж кто-кто а птица-то знает толк в полетах.

Да а еще на тротуаре сидела красивая серая собака и она на меня посмотрела и наставила на меня свою морду чтобы я не упал но как только я собрался прыгнуть и воспарить в воздух ты схватил меня и сделал мне очень больно и я рассердился потому что мне даже не дали попробовать полетать хотя уверен у меня бы получилось.

Мальчик объяснил все очень подробно и доходчиво, чтобы его наверняка поняли.

– Пи-цаа лети, – вот что он произнес.

Дэвид отвернулся. У него бешено колотилось сердце. Бессмысленно расспрашивать годовалого ребенка. Даже зная достаточно слов, брат не смог бы ответить на вопрос Дэвида. Чарли сделал это, потому что он всего лишь глупый ребенок, неспособный понять, что птицы не разговаривают, а дети не летают.

«Боже мой, – подумал Дэвид. – Опоздай я на пару секунд, он был бы мертв. Мой брат был бы мертв, а сам я был бы раздавлен, разбит, уничтожен чувством вины и всю оставшуюся жизнь слышал бы за спиной перешептывания: “Вон тот парень, который убил своего брата”».

Две секунды. Всего две секунды – вот что отделяет нормальную повседневность от полнейшей катастрофы.

Он резко сел, лихорадочно соображая. Почему это никогда не приходило ему в голову? Он может провалиться в люк или умереть от инфаркта. Сломать позвоночник в аварии. Подхватить птичий грипп. На него может упасть дерево. А еще бывают кометы. Пчелы-убийцы. Войны. Наводнения. Маньяки. Захороненные ядерные отходы. Этнические чистки. Вторжения пришельцев.

Теперь, куда бы он ни посмотрел, ему виделись трагедии, кровопролитие, гибель планеты, закат человеческой расы, не говоря уже об основном источнике тревоги – его собственных страданиях и муках.

Кто только выдумал настолько безнадежный сценарий?

Кто бы это ни был, он чувствовал, как его умом овладевает некая темная и зловещая сила, располагается как дома, словно мерзкий стервятник, глубоко вонзая острые когти в дрожащее серое желе его перепуганного мозга. Он подтянул брата к себе, стиснул его изо всех сил и прижал губы к его щеке.

А что, если…

Он почувствовал, как это «что, если…» обволакивает его лодыжки, подобно трясине, и тянет куда-то вниз, на самое дно.

Год назад Дэвида разбудил отцовский возглас:

– Дэвид, мама дома! Хочешь посмотреть на малыша?

«Не особо, – подумал Дэвид, зарывшись лицом в подушку. – Что я, младенцев не видел?»

Но родители уже в его комнате, улыбаются и издают нечленораздельные звуки над маленьким созданием с серьезным взглядом и совсем черными глазами. Дэвид вздохнул, сел и взглянул на новорожденного брата. «Ладно, посмотрел, и что теперь?» – подумал он.

– Он тебя, разумеется, пока не видит. – Его отец, как всегда, все знает лучше всех. – Новорожденные несколько недель не фокусируют взгляд.

Дэвид уже собирался лечь обратно спать, но тут заметил, что младенец смотрит на него со странным выражением сочувствия и превосходства.

«Я Чарли, – сказал взгляд ребенка, так же отчетливо, как если бы он произнес эти слова вслух. – А ты кто?»

Дэвид уставился на него.

Брат со всей учтивостью повторил вопрос помедленнее, будто обращался к слабоумному. Так все-таки, кто ты?

Дэвид нахмурился.

Малыш склонил голову набок, и на его лице промелькнула тень жалости. «Такой простой вопрос», – подумал он. Но если его брат и знал ответ, он не подавал виду.

Чарли это озадачило. Следующие несколько месяцев он пытался получить ответы от родителей, но отец вечно был на работе, а мать оказалась на удивление плохо осведомлена о своем старшем сыне. «Раньше он так не задерживался», – говорила она с горькой улыбкой, или: «Он мог бы почаще убирать у себя в комнате». Но ни слова о том, кто он. А когда она замечала, как Чарли внимательно смотрит на Дэвида, то думала: «Как мило. Братская связь».

Но никакой братской связи не было. Чарли сравнивал знакомого ему Дэвида с Дэвидами на семейных фотографиях по всему дому. Младшие Дэвиды выглядели более жизнерадостными и безмятежными. Они держали книжки, мороженое или велик и доверчиво глядели в камеру. Младшие Дэвиды пинали мяч, лазили по деревьям, задували свечи на именинном пироге. У них были четкие контуры и безоблачный взгляд.

Но Дэвид, которого Чарли знал, был дрожащим студенистым сгустком нервов. Новый Дэвид напоминал Чарли одну открытку, на которой изображение клоуна постепенно превращалось в канатоходца, в зависимости от того, как ее повернешь. Когда начались эти перемены, ребенок не знал. Судя по фотографиям, контуры его брата стали смазываться где-то между тринадцатью годами, когда он играл в футбол, и четырнадцатью, когда он перестал быть единственным ребенком на семейном портрете.

Немалую часть своей короткой жизни Чарли провел в беспокойстве за старшего брата. Вот и сейчас он бросил на середине игру в ослика и макаку, чтобы собраться с мыслями. Он понимал, что его недавняя попытка полетать была ошибкой. Похоже, она вытолкнула его брата за какую-то невидимую точку невозврата, и Чарли сожалел об этом. Он хотел все исправить, дать Дэвиду совет, как снова обрести твердую почву под ногами. Но брат никак его не слушал.