IX. The Courtyard It was the city I had known before; The ancient, leprous town where mongrel throngs Chant to strange gods, and beat unhallowed gongs In crypts beneath foul alleys near the shore. The rotting, fish-eyed houses leered at me From where they leaned, drunk and half-animate, As edging through the filth I passed the gate To the black courtyard where the man would be. The dark walls closed me in, and loud I cursed That ever I had come to such a den, When suddenly a score of windows burst Into wild light, and swarmed with dancing men: Mad, soundless revels of the dragging dead — And not a corpse had either hands or head! IX. Внутренний двор Тот старый град мне прежде был знаком; Стан лепры, где чужим богам хвальбы Под гонг звучат от метисов толпы Из склепов тайных на брегу морском. Взгляд окон блеклых полон был вражды В домах, где жили пьянь да нищета, Пока я шел по грязи чрез врата Во двор, чтоб человека там найти. Нависли стены хмурые вокруг, И проклял я, пришел что в сей притон, Когда зажглись десятки окон вдруг, Явив безумно пляшущих персон: Безмолвная пирушка мертвецов — И были все без рук и без голов! X. The Pigeon-Flyers They took me slumming, where gaunt walls of brick Bulge outward with a viscous stored-up evil, And twisted faces, thronging foul and thick, Wink messages to alien god and devil. A million fires were blazing in the streets, And from flat roofs a furtive few would fly Bedraggled birds into the yawning sky While hidden drums droned on with measured beats. I knew those fires were brewing monstrous things, And that those birds of space had been Outside — I guessed to what dark planet’s crypts they plied, And what they brought from Thog beneath their wings. The others laughed – till struck too mute to speak By what they glimpsed in one bird’s evil beak. X. Голубиная почта Меня в трущобы взяли, стены где Вздувает затаенный вязкий срам, И лица в скверне и нечистоте Подмигивают чуждым божествам. Сверкали тысячи костров вокруг, А с плоских крыш в зияющую высь Пускали птиц, замызганных как крыс, Под барабанов скрытых мерный стук. Я знал, что жуть варилась на кострах, Что были птицы космоса Вовне — Гадал о целях их межзвездного турне, О том, несли что с Тога на крылах. Смеялись все – но замерли столбом, Увидев нечто в птичьем клюве злом. XI. The Well
Farmer Seth Atwood was past eighty when He tried to sink that deep well by his door, With only Eb to help him bore and bore. We laughed, and hoped he’d soon be sane again. And yet, instead, young Eb went crazy, too, So that they shipped him to the county farm. Seth bricked the well-mouth up as tight as glue — Then hacked an artery in his gnarled left arm. After the funeral we felt bound to get Out to that well and rip the bricks away, But all we saw were iron hand-holds set Down a black hole deeper than we could say. And yet we put the bricks back – for we found The hole too deep for any line to sound. XI. Колодец Сет Этвуд прожил восемьдесят лет, Когда решил колодец углубить, И помогал ему лишь Эб бурить, А мы смеялись – вот рехнулся дед! Тут юный Эб вдруг тронулся умом — Беднягу посадили под замок. Колодец Сет заделал кирпичом И на руке артерию рассек. Мы с похорон пошли на Сета двор, С того колодца кирпичи чтоб снять, В нем оказался ряд ручных опор, Как глубоко спускались – не видать. Но кладка вновь была возвращена: Ничем мы не смогли достать до дна. XII. The Howler They told me not to take the Briggs’ Hill path That used to be the highroad through to Zoar, For Goody Watkins, hanged in seventeen-four, Had left a certain monstrous aftermath. Yet when I disobeyed, and had in view The vine-hung cottage by the great rock slope, I could not think of elms or hempen rope, But wondered why the house still seemed so new. Stopping a while to watch the fading day, I heard faint howls, as from a room upstairs, When through the ivied panes one sunset ray Struck in, and caught the howler unawares. I glimpsed – and ran in frenzy from the place, And from a four-pawed thing with human face. XII. Ревун Чрез Бриггс-Хилл в Зор совет был не идти: «Святой» Уоткинс, хоть давно уж мертвый — Повешен в тысяча семьсот четвертый — Оставил страшное на том пути. Но я пошел, когда же дома кров В плюще возник из-под скалы крутой, Не вспомнил даже о веревке той, А поразился: дом стоял как нов. Взирая на заката красоту, Я слабый рев услышал из окна; Вдруг луч пронзил покоев темноту И высветил обличье ревуна. Помчался как безумный я бегом От твари с лапами, людским лицом. |
