- Ну, откуда ты взялся?

Голос прозвучал убедительно. Конь, немного успокоенный, ткнулся носом в руку шерифа, но не обнаружив в ней никакого лакомства, замотал головой. Винсент понял, что Джерри прикармливал лошадь. И еще понял, что вот теперь действительно следовало начинать за Джерри беспокоиться, и, лучше всего, активно, потому что подросток в Пустоши, да еще без лошади – не лучшая комбинация для выживания.

Через несколько минут шериф уже ехал в Пустошь галопом по четко проторенной цепочке лошадиных следов в снегу. Огороды остались позади слишком быстро. Приоткрытые в светлое время суток ворота лениво обвисли.

А если смотреть на Крайнюю деревню со стороны Пустоши, она похожа на остатки очень древней крепости. Дурацкий шпиль, установленный возле трактира, видно даже из-за частокола кривых, как зубы мутанта, бревен и остатков телеграфных столбов. Смотровая вышка, эдакий нужник с окошком, насаженный на самое крепкое с виду бревно. А бревна в дефиците, лес существовал слишком давно. Спасибо и за эти телеграфные столбы, поставленные еще лет за двадцать до Этого, кое-где до сих пор  с крючьями проржавелого металла.

Обо всем этом шериф думал внимательно, отмечая каждую деталь без исключения. То, что давно знакомо - пятна лишайника на подгнивающих бревнах, и количество вонючих, очень грязных коз, объедающих веревки на воротах. Дальше – пара вросших в землю столбов, упавших треугольником. Условный конец Крайней деревни, дальше "треугольника" мирным гражданам уходить не рекомендуется. Пастбища, выгоны - оно все в другой стороне, там, где хоть на ширину деревни, но поближе к Северу.

И то, что появилось только недавно - поступь серого мерина, безошибочно читаемую по отпечаткам подкованных копыт в снегу. Плохо, конь возвращался по собственным следам, даже новой колеи не захотел пробивать в снегу. Но можно понять то, что и так ясно - в Пустошь он уходил с всадником – следы глубже - галопом, а возвращался налегке, неторопливой рысью.

- О-ой! Джерри! - кричал шериф, зная, что еще рано. Ветер дул ему в лицо с Пустоши, вышибая из глаз невольные слезы, а значит Джерри не услышал бы.

Следы серого мерина уходили за холм, на вершине которого торчали развалины, слишком обгорелые и жуткие, чтобы деревенские осмелились разобрать их на строительные материалы. Все, что выглядело получше, давно было растащено. Винсент остановил кобылу у этих развалин и огляделся, внимательно, напрягая сильно сдавшее с годами зрение.

- Поганец, - выдохнул он.

Во рту плескалась кислота язвы, в пояснице хозяйничал разбуженный бодрой скачкой ревматизм. Винсент почувствовал себя старым, и что самое худшее, бессильным. Какой смысл быть шерифом, если не можешь уследить даже за собственным четырнадцатилетним помощником-пасынком? Никакого, особенно если... Винсент напряженно всматривался в однообразно-белый пейзаж, прикидывая, как далеко еще зайдут следы в Пустошь, даже думая, что может оказаться на их конце. О чем угодно реальном, жутком и отрезвляющем, а нежно подкрадывающийся кошмар каждой ночи скалил зубы и ждал, когда можно будет приступить к почти нудному, ежедневному разрушению уже разрушенного.

Пустошь однообразна только на первый взгляд. Прожив рядом с ней несколько лет, Винсент многое научился понимать. Например, дня три назад ветер дул так же, как и сегодня, со стороны разрушенных городов. Пепел не заканчивается никогда. Хватает же его на двадцать лет, чтобы оставлять на снегу занятные, волнообразные узоры.

Шериф не понимал только одного - за каким лядом понесло Джерри так глубоко в Пустошь.

Летающий волк, гадко крякая, высматривал добычу с высоты. Винсент насторожился. Тварь одна, может статься, помышляла о падали, а значит, стоит посмотреть, куда она спикирует. В любом случае, хватит уже стоять столбом и переводить дух, делая вид, что нужно обязательно осматриваться.

Следы по-прежнему в снегу, не искаженные, плохо только, что полдневной почти давности. А арестант остался в избе, между прочим, без присмотра, замкнутый, накормленный, но все-таки вольный топчаном разломать окно или решетку.

Ну и пусть, - решил Винсент.

Так оно было бы и лучше, во всяком случае, святоши уедут его ловить, и уж точно не будет в деревне веселого праздника казни.

Кобыла запнулась и нервно затанцевала, вертя головой так, чтобы не дать шерифу завернуть поводья и усмирить бунт. Винсент не стал бороться, терпеливо выждал, пока пройдет у животного истерика, потом спешился и разгреб носком сапога снег. Что-то было под ним, и похоже, оказалось оно там аккурат перед последним снегопадом.

Кобыла боялась мертвецов, особенно вот таких, даже волками не погребенных. Глядя на человека, который перед смертью пытался сам себе выцарапать глаза, Винсент даже не удивлялся, что летающие волки побрезговали добычей.

Мертвец был в корне неправилен.

Обычно замерзшие в Пустоши люди выглядели совсем не так.

И следовало обязательно разобраться, вот только не с такой целью мчался шериф в Пустошь. Об этом напомнил и крик летающего волка, парившего чуть дальше на Юго-запад.

- Замечательно, - пожаловался кобыле Винсент, забираясь в седло с умением, которое только никогда не садившийся на лошадь примет за беззаботную легкость. На самом деле в каждом движении звенело напряжение, жалкая, трусливая попытка поменьше нагружать изгрызенную ревматизмом спину.- Покойник неучтенный валяется.

И усмехнулся. Кобыла ничего веселого не находила, но ее мнение шерифа не интересовало.

Летающий волк чуть снизился, так, что Винсент уже мог оценить размах его крыльев. Здоровенный, метра два будет, как раз такой, который с равным удовольствием стащит и теленка, и козу, и дите мелкое. Винсент ударил кобылу по бокам, зажмурился, ожидая последовавшего через долю секунды удара - когда лошадь прыгает с места в галоп, седло бьет особенно больно.

- Вот ты где, - прошипел он. – Выпорю, гада. Помяни мое слово, обязательно выпорю.

Когда следы в очередной раз переваливали через холм, мигнуло и осталось гореть тревожным сигналом понимание. Винсент прекрасно знал, что находится там. Несколько пожранных хлябью домов-скелетов и, словно бакен, застрявший посреди болота бетонный постамент. Болото уже замерзло, превратившись в сугроб.

Винсент ненавидел это место, потому что знал: домов ровно восемь, и они - десятилетней давности неудавшаяся версия Крайней деревни, а бетонная платформа - эшафот. Виселица уже сгнила и свалилась в трясину.

Но не мог же Джерри знать…

Крайняя деревня отступила на двадцать километров к Северу. Построили ее по незнанию сперва возле самого болота, а оно разрослось и сожрало сначала огороды, потом забралось в погреба домов, перекосило фундаменты. Когда съехали люди, заболотилась главная улица, и только эшафот с виселицей, любимое в те годы развлечение, еще торчал незыблемо.

Это-то Винсент рассказал, но вот некоторые подробности опустил, дожидаясь, пока пасынок повзрослеет. Тогда сам собирался выбрать момент, привезти парня к развалинам и показать все, как было. И казалось, удастся дождаться, потому что никакого интереса к этому месту Джерри не проявлял.

Волк завис неподвижно, а потом, победно завопив, нырнул вниз.

Винсент обмотал поводья вокруг левой руки, правой сорвал с ремня карабин. Хорошо, что зарядил его, мучаясь от скуки и предчувствий, еще утром. Предохранитель щелкнул надежно и правильно, грохот выстрела разнесло на несколько километров.  Волк развопился, значит, не сдох сразу, но, как надеялся мчавшийся к развалинам Шериф, все-таки промахнулся мимо своей добычи.

Летающий волк уродливой курицей прыгал неподалеку от вмерзшего в болото эшафота. Тварь издыхала, но если бы и нет, на избавление ее от мучений шериф не стал бы тратить патроны. Он уже увидел все. Во льду болота, оказывается, не таком уж прочном, зияли пробитые копытами серого проруби. Конь с размаху влетел в ловушку, заартачился и сбросил всадника головой о бетон.

Летающий волк, наконец, перестал кудахтать, запнулся и сдох с неловко подломленными под себя крыльями.