Ричи отступил и замер у приоткрытой двери. Хуторская кухня, окуренная благовониями, служила теперь штабом священникам. На разделочном столе раскатали карту, Ричи доводилось и раньше подобные видеть. Рядом с картой сидел не по церковному узким задом на разделочном столе командир, тот самый, в тяжелых сапогах. Черен он был, как ворона, вроде тех, что копошились на мусорных кучах за деревнями. Как-то они с Вереницей, когда совсем нечего было есть, все же не рискнули закусить лошадьми, но ворон наловили и недурно приготовили. По вкусу птицы оказались в точности, как и та помойка, на которой их добыли.

Ричи отряхнулся, стал закрывать дверь, стараясь сделать это как можно тише. Ну и пусть он уже не подельник бандита Вереницы, все равно, врываться прямо посередь совещания походного церковного войска, это слишком. За такое и безгрешное дитя на виселицу могут отправить. Именем господним.

Это не Ричи так думал, он вдруг понял – в голове у него, грустным своим голосом нашептывает Сид Вереница, первый по эту сторону Пустоши безбожник. Богохульный проводник, вот как его звали порой люди, коим довелось пить с ричиным напарником.

- Ты чего, сынок? - услышал Ричи у себя за спиной и от неожиданности подскочил, ударился о плохо оструганный косяк, всадил повыше ладони целый пучок заноз. Затряс рукой, одновременно пялясь на того, кто успел к нему подкрасться.

Священники в кухне вскинулись, и Ричи ощутил на себе тяжелые их взгляды. По коже как холодом мазнуло, как льдом за воротник. Из-за спины выступил, покровительственно отстранив его, широкий в кости, в бурой рясе священник с красной лентой поперек массивного плеча. Ричи закусил губу, не зная, орать ему или извиняться. Красные ленты носили палачи, особый род священников, допущенных вершить божью справедливость у виселиц.

Они с Сидом как-то смотрели казнь, причем вдохновителем похода, как ни странно, выступил именно Вереница. Разрядился в тот день, как на ярмарку, и то, это если в роли скомороха. Карабин свой начистил так, что сверкало за пол-улицы. Ричи, такого внимания приготовлениям не уделивший, поглядывал то на напарника, то на окружавших их фермеров и не находил различий. Кругом был праздник, который вовсе не казался праздником ему самому. Если кто-то умирает, это не совсем повод вот так отмечать, в этом Ричи был твердо уверен, хотя ни за что бы не полез на эшафот биться с палачом, чтобы освободить жертву.

Вешали бандита, какого-то коренастого мужичонку с кривыми, как у летающего волка, ногами. Тюремное рубище, сработанное не иначе как из отслуживших свое, совсем вытертых мешков, некрасиво задралось, когда священник-палач, чинно дождавшись оглашения списка грехов некого Аля Степного, выпнул колоду у того из-под ног. Бандит засучил в воздухе босыми кривопалыми ногами, а потом замер. Ричи, который от зрелища оторваться не мог, лишь через несколько минут оглянулся – как среагировал на картину Вереница.

И увидел, что напарника на месте нет. Удивленный Ричи был подхвачен отхлынувшей от эшафота толпой и донесен ею почти до трактира, где,  уцепившись за коновязь, разглядел чуть поодаль широкий зад Изверга. Свое исчезновение Сид никак не объяснил, но предложил посидеть в трактире и послушать, какие будут новости. Вечером выяснилось, что отряд священной инспекции, желавший немедленно отбыть из Косой деревни, столкнулся с неожиданными трудностями – не иначе как Нечистый попортил всю сбрую, да мало того, из обоза куда-то исчезли конфискованные в местном приходе еретические книги. Книги позже обнаружились у Вереницы в чересседельных сумках, когда Ричи неловко оные сумки сдернул и вывалил в ковыль все содержимое.

- В чем дело, сын мой? – спросил палач, с искренней заботой глядя на сползающего по косяку Ричи.

Видел он перед собой обветренного, с шелушащейся на щеках кожей парнишку, который выглядел явно моложе своего истинного возраста, а без отягощающих обстоятельств виде старого ружья и молчаливого Сида Вереницы, и вовсе сошел бы за фермерского нахаленка. За коего его и приняли, как быстро сообразил Ричи и потупил взор в район немытого пола.

- Дурно, - выдавил он сквозь зубы и нисколько душой не покривил.

Палач прихватил его за плечо и легко поднял на ноги, привалил к стенке.

- Ничего, бывает, - хохотнул он. – Мал еще самогоном баловаться, вот и дурно.

Ричи кивнул. Самогоном он баловался стабильно лет с тринадцати, и даже тогда не считал себя слишком молодым для такого дела. Поскитайся-ка на морозе с недельку, воду пить потом не захочется.

- Водички надо, - решил палач. – Ну-ка, обопрись.

Ричи, тайно похихикивая над тем, какая бы физиономия была у Вереницы, увидь он его, ведомого испить водицы священником-палачом, потащился вслед за избавителем своим вглубь прокуренной благовониями кухни.

Таращиться на святых отцов, а на их карту тем более, было опасно, но удержаться он не мог, смотрел исподтишка, особенного на Черного, уже прозванного мысленно Вороном.

Тот был тощим, в короткой рясе, из-под которой выглядывали ватные штаны, неровно упиханные в меховые сапоги. Выглядело это забавно и очень знакомо. Ричи заключил, что Ворон устланным шкурами волков саням, в каких обычно передвигаются святые отцы, предпочитает седло. Больше ничего в командире примечательного не было, ни единой яркой черточки, за которою мог бы уцепиться взгляд. Черный да и черный, волосы убраны под стянутый с подбородка капор, а вот усы с бородой уже седые, видно, и, правда, старик, родился задолго до Этого.

- На, пей, сынок, - палач тыкал в него ковшом. – Святая вода.

- Благодарю, отче, - поспешно отозвался Ричи, принял воду, стал пить, не спуская взгляда с Ворона. Тот молчал, сложив на впалой груди костлявые руки. Ричи решил, что святой отец был недоволен вторжением и теперь ждал, когда оно закончится. Терпеливо, но уж точно без должного смирения.

Ричи подтолкнули в спину, на этот раз в сторону двери. Палач повел его обратно, придерживая за плечи.

- Ты чей, парень?

В том, что заговорил Ворон, сомнений не было.

- Ничей, отче. Сирота, - ответил Ричи. Палач, уловив, очевидно, какой-то сигнал, развернул его лицом к Ворону  и в таком положении закрепил. Руки на ричиных плечах неожиданно сделались такими тяжелыми, что у него едва не подогнулись колени.

- А зовут как?

Соображать, своим ли именем представляться, у Ричи времени не было.

- Ричи, отче.

Ворон вздохнул:

- Господь с тобой, Ричи.

- Аминь, - подтвердил палач и быстро поволок его к выходу.

Палач оставил его в коридоре у самой лестницы наверх, то есть достаточно далеко, чтобы ничего из происходившего на кухне до ричиных ушей не долетало. Напоследок священник потрепал его по волосам. Ричи, глядя на удаляющуюся спину в темно-коричневой, испачканной то ли в золе, то ли в муке рясе, понял, что перепугался чуть ли не до смерти.

И это притом, что священники, весь мобильный отряд святой инспекции, страшными не были нисколько. Ни палач, ни даже Ворон. Но Ричи боялся, по привычке, заранее. Потому что так нужно было, в старой его жизни.

А вдруг они не знают, что у него уже новая жизнь?

Ричи встряхнулся, побрел за вещами, твердо уверенный, что на Последнем хуторе не останется ни минутой дольше. Собраться, подседлать кобылу и двигать, хоть за Сидом на проклятый Юго-запад, хоть обратно на Север, к полярной ночи и большим деревням.

Пока возился с упряжью и распихивал по седельным сумам остатки припасов, Ричи все гадал: а по чью же душу прибыло святое воинство с палачом. Палача брали, если собирались кого-нибудь казнить. Для Сида, как бы ни старался тот насолить властвующей церкви, многовато было чести. Должен быть кто-то гораздо страшнее.

Ричи почесал голову – сено забилось под шапку.

Нет, точно не за Вереницей. Зачем гнать его аж досюда, если можно было спокойно прихватить еще на Севере? Сид ведь и не прятался особенно.

Да и никто из встреченных ими за последние месяцы бандитов не годился, половину Сид прикончил лично, разумно и не без повода, вторая половина и вовсе были мелкими жуликами. Может быть, странный мужик из трактира? Нашумели-то порядочно…