Родители были против подобного вложения денег. Они работали на государственных предприятиях и считали, что нам надо тихо-мирно заканчивать институты и идти куда-нибудь работать. То, что это «куда-нибудь» имеет весьма призрачные перспективы, особенно для Женьки с его инженерно-техническим высшим, для них существенной роли не играло.
Мы с Женей объединились и единым фронтом, как уже семья и совершенно отдельная ячейка общества, отстояли свое право на поездку. Мои родители и Женина мама поохали, пообсуждали всласть наш поступок, но вынуждены были смириться. Мы сидели в моей комнате и праздновали победу оставшимся после свадьбы вином.
* * *
Ой, свадебку-то видел. Шел как раз в продовольственный за подсолнечным маслом. Воняет оно – страсть! Но надо ж на чем-то и жарить. Тут мать права. А моя соседка выкатила из подъезда в этаком белом пышном платье, как из детских фильмов про сказки. Принцесса! Я встал, полюбовался. Думаю, живи, дура, пока. Такую красотищу даже жаль по голове бить. Но может чего и придумаю за годы-то тренировок!
Ноябрь, 1990 – февраль, 1991
Перелет в Китай проходил в дружеской пьяной обстановке. Весь самолет летел на Восток с одной целью, и в этом едином порыве пил за успех предприятия. Мы с Женей составляли небольшое исключение из общего правила – мы летели в свадебное путешествие, во-первых, и только во-вторых, в шоптур.
В Пекине нас поселили в дешевенькую гостиницу, с дрянными номерами, но зато она находилась недалеко от огромного рынка, забитого дешевыми китайскими товарами. Чего там только не было! Сначала мы пытались что-то выбирать, но товарищи нас быстро просветлили на этот счет: выбирать не надо, надо брать кучей. Кучу легинсов, кучу блузок, кучу юбок. Желательно на резинке, единого размера для всех комплекций, и разных цветов – чем ярче, тем лучше.
Тем не менее, мы не забывали, что путешествие свадебное. Кроме посещения рынка мы много гуляли по городу, фотографировались, ели палочками китайскую еду. Женя вел умные деловые беседы с «бывалыми» членами группы, выясняя, где и как все это купленное барахло лучше сбывать.
После этой поездки вдвоем мы в Китай съездили еще один раз, снова совместив приятное с полезным, и отметили там Новый 1991 год. Меня продолжало не тошнить, но в январе уж больно долгой была задержка месячных, и гинеколог вынесла свое заключение: беременна. Я задала очень интересующий меня вопрос:
– Почему меня не тошнит?
– А почему это всех должно тошнить? – вопросом на вопрос ответила врач. – Не тошнит, и Слава Богу.
Я испугалась, потом обрадовалась, потом опять испугалась и в этом полном смятения состоянии со стопкой направлений на анализы вернулась домой. Женьки еще не было – он после института обычно мотался по рынкам, следя за сбытом наших шмоток и налаживая новые контакты в этой «рыночной» экономике. Я терпеливо ждала, одновременно пытаясь найти у себя хоть один признак беременности, кроме отсутствия месячных. Признаков не было. Машку мучил токсикоз до сих пор, еще она периодически грохалась в обморок, и вообще ей свет белый был не мил.
Я же беременна оказывается была еще с Нового года и при этом бодро его отпраздновала в Китайской столице, прилетела обратно на Родину, сдала успешно (несмотря на полное отсутствие предварительной подготовки) зимнюю сессию и снова собиралась на каникулы лететь с мужем в полюбившуюся страну, столь славно и в больших количествах шьющую одежку. Надо сказать, шмотки разлетались быстро, причем часть из них продавалась по знакомым еще до попадания на рынок. Женька поставил себе цель купить нам квартиру и поэтому сбавлять темпы не собирался. В нем явно проснулся талант коммерсанта. Я с ним ездила за компанию, да и килограммов веса на двоих было положено больше.
К приходу Жени я уже твердо решила с ним лететь, несмотря ни на какое свое положение, так как признаки этого самого положения так и не давали о себе знать. Это были мои планы, которые рухнули менее чем через час.
Женька поужинал, и я потащила его к нам в комнату – делиться новостями. Меня обняли, поцеловали много-много раз, и … велели ну теперь уж, наконец, сидеть дома! Я не хотела сидеть дома! Но Женька проявил твердость – мне надо беречь здоровье, хорошо питаться и писать диплом. Про диплом было верно подмечено – его сдача надвигалась неумолимо, теперь у меня, правда, будет козырь – беременность, которая станет заметна к моменту защиты. А беременных у нас в институте побаивались и старались сильно их на экзаменах не мучить. Это было уже не раз проверено на залетавших в предыдущие годы однокурсницах.
* * *
Этот Новый год отмечали в ЖЭКе. Мужики собрались, тетки. Сели хорошо так отметили. Я много не пью, но в ЖЭКе обязательно надо. Иначе, вроде как, не свой. Палыч, как всегда, узюзюкался и ушел в запой. У кого если чего ломалось по нашей части после праздников, то я ходил один. Зато перепадало мне и бутылок и денег. Я старательно тыкал, иногда все сразу и чинил. Иногда не сразу, иногда вырубало другие квартиры зараз. Но так ничего. Все рады были, что я трезвый. Это ж редкость, когда из ЖЭКа и трезвый. То есть даже и не починил, а уже радость, что трезвый пришел.
«… совершено убийство. Несмотря на то, что нападение было осуществлено днем, свидетелей преступления нет. Убитый является студентом одного из московских вузов. Милиция пытается выяснить мотивы…» (Газета «Вечерние новости», 25 февраля, 1991 г.)
Весна-лето, 1991
Время летело быстро, несмотря на то, что меня теперь пестовали, холили и лелеяли и, несмотря на отличное самочувствие, держали под домашним арестом. Условно, конечно, под домашним – меня выпускали в институт (Женька, правда, пытался меня туда каждый раз провожать и встречать, это осложнялось тем, что он работал, и у меня была возможность посидеть иногда с подругами в кафе), меня выгуливали в парке. Женя мотался в Китай, к которому вскоре прибавилась Польша, работал, пытался как-то писать диплом, а я тухла дома в полном безделье.
Можно было, конечно, из дома слинять, но мой муж названивал мне домой из всех находящихся вблизи телефонов (до мобильных еще дожить надо было) и если меня не было дольше положенного, то он начинал дико волноваться и нестись домой на всех парах, чтобы узнать, не случилось ли чего.
В апреле родилась девочка у Машки. Родилась в страшных муках, в обыкновенном советском роддоме без излишних удобств, очень меня этим всем напугав. Вся семья в срочном порядке бросилась искать знакомства в приличных родильных заведениях. Все первые месяцы я вела себя тихо и спокойно, устраивая периодически своему мужу встряски только тем, что сбегала от его неусыпного контроля на какие-нибудь институтские тусовки, а тут у меня началась форменная истерика. И объяснялась она просто – по месту прописки роддом у меня с Машкой был общий. В нем рожать после ее рассказов я отказывалась категорически.
В итоге меня определили в Центр матери и ребенка. Рожать в нем было положено женщинам с патологиями, но по блату можно было и без них. Мне выписали направление, и я немного успокоилась.
Летом Анька, наша бывшая одноклассница, закончившая кое-как институт, по причине углубленного занятия продажей квартир, предложила и нам квартирушку недалеко от метро Белорусская. Квартирка была двухкомнатной, очень запущенной, но с другой стороны, и не очень дорогой, так как ее хозяева уже давно жили в Израиле и хотели сбыть свою жилплощадь побыстрее. Женька пересчитал накопления, коих оказалось немало вследствие активной торговли китайско-польским товаром, родители добавили, напрягшись ради такого дела, и мы совершенно неожиданно въехали в собственную квартиру.
На ремонт денег не было совсем. На мебель тем более. Все что стояло в обшарпанных стенах принадлежало давно съехавшим на Землю обетованную хозяевам.
18 августа мы первый раз ночевали на новом месте, а с утра девятнадцатого позвонил папа и сказал, что в стране переворот. Спросонья мы не совсем поняли, что случилось, но чуть позже Женька уже быстро начал собираться на работу. Они с друзьями к тому времени открыли в подвале маленькую фирмочку, в которой и занимались своим небольшим купи-продай бизнесом. Женька ехал «согласовывать действия».