На работу хожу. Мать сказала, хватит на диване лежать. Жрать надо. Сама ходит на свой завод, а там уж давно денег не платят. Какая, блин, разница, на диване лежать или на завод за так ходить. Но меня тут пристроили электриком в ЖЭК. Из меня, конечно, электрик, как балерина. Но ничего, ходим с Палычем. Палыч пьет беспробудно, но зато в электрике соображает. Он мне говорит, чего куда тыкать. Я тыкаю.

Случилось это в общем-то буквально через пару-тройку дней после описываемых выше событий, но формально все-таки уже наступил месяц май. Было очень жарко, я сидела на балконе в красной майке и короткой джинсовой юбке и пила специально доведенный до состояния «холодный» чай. Готовых холодных тогда в продаже еще не было, и они совсем нескоро появятся. Лет через десять как минимум, а то и больше.

Мне было лень шевелиться. Слава богу, этого и не требовалось – на дворе стояли майские праздники. Зазвонил телефон, не мобильный, обычный. До мобильных было, конечно, не десять лет, но тем не менее…

Звонил Женька! Это ж надо. Я обрадовалась, потому что уже посмотрела несколько раз наши школьные фотографии и полностью согласилась с Аней по поводу его внешности. И даже успела посожалеть, что сразу это не просекла и как-то по особому не повела себя при нашей встрече. А тут такое совпадение – он мне все-таки звонит!

Я радостно щебетала в трубку о том, что у меня все в порядке, а на вопрос о том, чем я сейчас занята, бодро отрапортовала, что особенно ничем. Женька отреагировал правильно и пригласил сходить в кафе-мороженное.

Ради этого пришлось пожертвовать спокойным сидением на балконе. Был брошен на полчашке чай, быстренько была помыта голова, подкрашено лицо и только одежда осталась прежней (на мою красную майку и короткую юбку мужчины всегда реагировали отлично). Женька жил от меня в двух шагах, поэтому всю операцию я провела в рекордно сжатые сроки.

Во время нашей последней встречи Саша сказал мне:

– Я чувствую, что ты больше не хочешь со мной встречаться. Если это не так, то позвони мне в течение недели. Если ты не позвонишь, то я буду считать, что мы расстались.

– Хорошо, – ответила я.

Теперь, спеша на свидание с Женькой, я считала себя девушкой свободной – в течение означенной недели я Саше не звонила, а значит, мы расстались.

В тот день Женька мне понравился еще больше. Я оценила по достоинству его голубые глаза и то, как он ими на меня смотрел. Вечером я поспешила сообщить Машке о новой влюбленности, не поленившись дойти до ее дома через несколько кварталов.

– Ну ты, мать, даешь, – вздохнув прокомментировала мой рассказ подруга, продолжавшая периодически встречаться со своим бедным студентом, – впрочем я не удивлена.

Машка была не удивлена, так как считала меня ветреной особой. И мне никак не удавалось доказать ей, что совсем это не так! Просто не попался мне еще, видимо, мужчина, которого бы я сильно полюбила. Так сильно, чтобы встречаться с ним долго.

В мае от любви отвлекало только одно – учеба. Я пыталась сдать все, какие только возможно предметы досрочно, получив «автоматы», но это хоть требовало и меньше усилий, чем сами экзамены, но тем не менее каких-то требовало. Женька звонил, мы встречались, я бодро отвечала на семинарах и параллельно думала о том, куда бы поехать летом.

* * *

Соседка моя теперь встречается еще и с Женькой из нашего же класса. Удобненько-то как! Сразу двое. Женька, надо сказать, парень крепкий, но тут надо будет, раз – неожиданенько. Впрочем, они подождут. Нашел еще из района съехавших. В уме всех держу. И сразу так не буду по башке еще кого-нибудь бить. Пусть забудется тот случай. Хотя все в разных районах. Не сообразят. Связь не установят. Меня не зря по башке били в армии. Толк вышел. Сейчас иногда еще током бьет. Не всегда могу нормально тыкать, куда Палыч велит. Иногда бьет. Но не сильно. Нормально. Может тоже даже полезно для ума и общего здоровья.

В сессию мне оставалось сдать всего два экзамена. Я пыталась не расхолаживаться и готовиться. Женька отчасти мне в этом помогал, так как у него-то была вся целиком сессия впереди, и встречаться очень часто нам не удавалось.

Тем не менее, мне как-то не думалось. У нас шла вовсю поцелуйная стадия, поэтому думать я могла денно и нощно только «о нем и о нем». Я лежала на своем диване и слушала музыку. В основном Цоя. Он барабанил мне по мозгам звездой «по имени Солнце» и меня это почему-то настраивало на романтический лад. Я гоняла пленку туда-сюда, так как на другой стороне был записан первый диск, а он мне нравился меньше. Приходилось, дослушав до конца вторую сторону, перематывать все назад. Но это было не страшно – несколько минут тупого рассматривания магнитофона – и вот «стоп» и поехали снова-здорова. Еще, конечно, хорошо романтически лежалось на диване под «Наутилус». Бутусов очень надрывно кричал в микрофон «Я хочу быть с тобой и я буду с тобой!», и мне хотелось плакать в подушку от неразделенной любви. Любовь, правда, была разделенной, но взрыднуть все равно хотелось. Учебники валялись нетронутыми…

В конце месяца мы наконец вздохнули свободно – все, что нужно было сдано, и мы получили свои честно заработанные каникулы. Еще раз обмусолив все возможные варианты отдыха, остановились на Дагомысе. Нам показалось, что это круто. Денег, правда, хватало только на поезд в плацкарте и съемную комнату – на авиабилет и дом отдыха мы не рассчитывали. В тот момент нас уже потряхивало друг от друга конкретно. С Сашей мне целоваться нравилось, но не более того. С Женькой же было трудно не перейти к «более того» сразу, без особых прелюдий.

В девушках я уже не ходила чуть меньше года. Вся наша теплая компания лишилась невинности примерно в одно время и по одному сценарию. Сценарий был прописан для нас Анькой, которая провозгласила в свое время, что невинность надо терять к двадцати годам, не позже. А самое главное, терять ее надо было с тем, кого не очень сильно любишь, чтоб потом с ним на всю жизнь не остаться – с этим первым и не дай бог последним. Мы посмеялись и … так все и сделали. Не нарочно, просто так вышло.

У меня, например, случился курортный роман, который закончился ровно с окончанием отдыха. Я честно рассчитывала, несмотря на Анькины предупреждения, на продолжение, но его не случилось. Сама Анька выбрала из своих многочисленных кавалеров самого на ее взгляд опытного, да еще и наименее в нее влюбленного. Она открыто ему объявила о своих намерениях сделать его своим первым мужчиной и, захватив из дома чистые трусики, поехала к молодому человеку домой. Машка долго чего-то мудрила, но потом к осени призналась, что и она уже того-с, не девушка. Ухажер тоже исчез в неизвестном направлении.

С тех пор повторения сексуального опыта не случилось. Да и до Саши я особенно ни с кем не встречалась серьезно, а с самим Сашей как-то не сложилось.

Теперь проблема была опять в том, что негде. Женька жил с мамой, я с родителями. И все как-то не складывалось освободить помещение. Даже если все «шнурки» куда-нибудь сваливали, по каким-то причинам явки проваливались. Мы так и останавливались на целовании, сильном целовании и совсем уже сильном целовании. Далее либо неожиданно возвращались родители, либо в дверь звонила подруга, либо случалось еще какое-нибудь стихийное бедствие. Учитывая тем более не очень частые капитальные отлучки старших товарищей из дома, картина складывалась неприглядная.

Ну и мы, конечно, волновались перед поездкой. Все-таки почти целый месяц вдвоем, первый раз, можно сказать кинутые на произвол судьбы. Дома мы оба, естественно, наврали, что едем с друзьями в большой компании. В эту компанию вошли все известные нам особи мужского и женского пола, чтобы потрафить родителям обоих полов. В моей компании, в частности, якобы присутствовала Машка (уезжавшая в то же время с родителями в Светлогорск), Анька (уезжавшая чуть ранее нас в Болгарию) и Марина (остававшаяся в Москве, но жившая совершенно в другом районе и вообще малознакомая моим родителям). В Женькиной, конечно, находился ближайший друг Илья, а также Андрей и Дима. Координация их перемещений была уже на совести Женьки. Совершенно точно уезжал Илья. Он вместе с нами прибыл на перрон, но только отправился со своими институтскими друзьями не до Сочи, а куда-то в сторону Крыма.