1910–1921 – неоконченная поэма «Возмездие». 1918 – поэмы «Двенадцать», «Скифы», статьи «Интеллигенция и революция», «Крушение гуманизма». Работает в Гос. комиссии по изданию классиков, в Театральном отделе Наркомпроса, был назначен председателем Режиссерского управления Большого драматического театра. Выступал с докладами, статьями, речами. Из поэтических произведений после «Двенадцати» и «Скифов» было написано лишь стихотворение «Пушкинскому дому». 1921 – после тяжелой болезни умер в Петрограде. ЛИРИКА «Предчувствую Тебя. Года проходят мимо…» И тяжкий, сон житейского сознанья Ты отряхнешь, тоскуя и любя. Вл. Соловьев Предчувствую Тебя. Года проходят мимо – Все в облике одном предчувствую Тебя. Весь горизонт в огне – и ясен нестерпимо, И молча жду, – тоскуя и любя. Весь горизонт в огне, и близко появленье, Но страшно мне: изменишь облик Ты, И дерзкое возбудишь подозренье, Сменив в конце привычные черты. О, как паду – и горестно, и низко, Не одолев смертельныя мечты! Как ясен горизонт! И лучезарность близко. Но страшно мне: изменишь облик Ты. Фабрика В соседнем доме окна жолты. По вечерам – по вечерам Скрипят задумчивые болты, Подходят люди к воротам. И глухо заперты ворота, А на стене – а на стене Недвижный кто-то, черный кто-то Людей считает в тишине. Я слышу все с моей вершины: Он медным голосом зовет Согнуть измученные спины Внизу собравшийся народ. Они войдут и разбредутся, Навалят на спины кули. И в жолтых окнах засмеются, Что этих нищих провели. Анализ стихотворения Одно из ранних произведений Блока, имеющих социальную подоплеку. Это стихотворение – разговор автора с самим собой, его размышления. В стихотворении появляется ирреальный образ «кого-то недвижного», таким образом, в произведении выделяются реальный и фантастический планы. Необычайно ярко обрисованы образы людей, а в последней строфе – глубина социальных противоречий. Стихотворение насыщено образами-символами, олицетворяющими эпитетами («задумчивые болты»). Поэт широко пользуется приемом метонимии («измученные спины»), использует символику цвета (черный – зло; «жолтый» – написанный через «о», мертвенный, но в то же время олицетворяющий богатство, сытость). В символе «жолтый» присутствует и другой смысловой пласт, связанный с идеями панмонголизма (ницшеанская теория о крушении выродившейся цивилизации и приход ей на смену диких орд). «Дикими ордами» было принято считать кочевников Востока (отсюда желтизна в качестве символа вырождения западной цивилизации). «Желтизна» в таком контексте присутствует у многих символистов (напр., у А. Белого в его романе «Петербург»). Русь Ты и во сне необычайна, Твоей одежды не коснусь. Дремлю – и за дремотой тайна, И в тайне – ты почиешь, Русь. Русь, опоясана реками И дебрями окружена, С болотами и журавлями, И с мутным взором колдуна. Где разноликие народы Из края в край, из дола в дол Ведут ночные хороводы Под заревом горящих сел. Где ведуны с ворожеями Чаруют злаки на полях, И ведьмы тешатся с чертями В дорожных снеговых столбах. Где буйно заметает вьюга До крыши – утлое жилье, И девушка на злого друга Под снегом точит лезвие. Где все пути и все распутья Живой клюкой измождены, И вихрь, свистящий в голых прутьях, Поет преданья старины… Так – я узнал в моей дремоте Страны родимой нищету, И в лоскутах ее лохмотий Души скрываю наготу. Тропу печальную, ночную Я до погоста протоптал, И там, на кладбище ночуя, Подолгу песни распевал. И сам не понял, не измерил, Кому я песни посвятил, В какого бога страстно верил, Какую девушку любил. Живую душу укачала, Русь, на своих просторах, ты, И вот – она не запятнала Первоначальной чистоты. Дремлю – и за дремотой тайна, И в тайне почивает Русь, Она и в снах необычайна, Ее одежды не коснусь. Незнакомка По вечерам над ресторанами Горячий воздух дик и глух, И правит окриками пьяными Весенний и тлетворный дух. Вдали, над пылью переулочной, Над скукой загородных дач, Чуть золотится крендель булочной, И раздается детский плач. И каждый вечер, за шлагбаумами, Заламывая котелки, Среди канав гуляют с дамами Испытанные остряки. Над озером скрипят уключины, И раздается женский визг, А в небе, ко всему приученный, Бессмысленно кривится диск. И каждый вечер друг единственный В моем стакане отражен И влагой терпкой и таинственной, Как я, смирен и оглушен. А рядом у соседних столиков Лакеи сонные торчат, И пьяницы с глазами кроликов «In vino veritas!» кричат. И каждый вечер, в час назначенный (Иль это только снится мне?), Девичий стан, шелками схваченный, В туманном движется окне. И медленно, пройдя меж пьяными, Всегда без спутников, одна, Дыша духами и туманами, Она садится у окна. И веют древними поверьями Ее упругие шелка, И шляпа с траурными перьями, И в кольцах узкая рука. И странной близостью закованный, Смотрю на темную вуаль, И вижу берег очарованный И очарованную даль. Глухие тайны мне поручены, Мне чье-то сердце вручено, И все души моей излучины Пронзило терпкое вино. И перья страуса склоненные В моем качаются мозгу, И очи синие бездонные Цветут на дальнем берегу. В моей душе лежит сокровище, И ключ поручен только мне! Ты право, пьяное чудовище! Я знаю: истина в вине. |
