Северный ветер рвёт ваши тени – Че Гевара, Вальтер, Гарри Поттер и Ленин,

Контрреволюция добра и гуманна, но очень туманна и непостоянна,

Есть в демократии что-то такое, до чего не приятно касаться рукою,

Хрипит перестройка в отвоёванных кухнях, ждёт когда эта стабильность рухнет… – вымолвил он и переступив через мутную рытвину лужи, безбоязненно зашагал по чащобе разбойничьих задворок.

И только, и только, осенний дождь в окно!

О сколько, ты знаешь, сколько, мне без тебя дано? – еле слышно пропел Сердобов, вкушая премудрую горечь водки и всего себя отдавая дождю.

Утонул наш Титаник, в шампуне и водке,

Тусуясь на майках дешёвой рекламы,

Попса носит модные косоворотки,

Пробитые кровью погибшей Нирваны,

Поглупевшее время, заела икота,

Я тоже буржуй и у меня есть холодильник,

Пятнадцать гитар, осень, ночь и будильник,

Но мне не до сна, изо рта лезут ноты, – изрёк Маркел, рассматривая перед собой мрачные обличья воспоминаний и скитавшуюся вместе с ним ночь.

Дураки называют нас совестью рока,

Циники видят хитроумный пиар,

А я не желаю дохнуть до срока,

У меня в глотке рвёт связки дар,

Всё возвращается на круги своя,

Рок-н-ролл это когда-то ты, да я!

Но контрреволюция вечно с тобой,

Лежит в постели третьей ногой,

Сексуальной ногой, виртуальной ногой, да уж… – разочарованно вздохнул он, глотая просветляющий хмель алкоголя и теряясь в поэзии дождя и кривых зеркалах пропащего захолустья.

И только, и только осенний дождь в окно…

О сколько, ты знаешь, сколько мне без тебя дано!

И только, и только осенний дождь в окно…

О сколько, ты знаешь, сколько мне без тебя дано!

И только, и только осенний дождь в окно,

О сколько, ты знаешь, сколько мне без тебя дано… – вторил Маркел, касаясь дождя, сливаясь с его отшельнической душой и пропадая, растворяясь бесследно в этом несчастном дожде.

Океан ослепительной белости размывал чёрные берега потёмок. Растерянно перебирая босыми ногами Семён Эдуардович Жуляк шёл к белейшему чуду и, оно ласково объяло розовое, изнеженное дорогими маслами, шёлковыми халатами и восхитительной пеной джакузи, тело набожного работника торговли. Разомлелый он блаженно полоскался в этой сказочной неге, но внезапно, по какой-то чудовищной издёвке, исполинской башней, выгромоздилась из-под земли отрезанная голова Феди Грязного. Ощерившись отвратительной улыбкой посинелых губ, она злорадно прокричала ошеломлённому свояку: «Просыпайся Сёма, ты не в сказке, ты в аду!!!»

– А-а-а-а-а-а-а-а… – завопил Семён Эдуардович захлёбываясь неописуемым ужасом, под дьявольский хохот мертвеца. Тогда несчастный праведник низвергся в кромешную яму и проснулся в тёмной, грязной, холодной темнице. Беспомощно забившись в ошмётках тьмы он жёстко треснулся затылком, брякнулся на спину и умер. Но перевалившись на четвереньки, с мучительным стоном, гражданин Жуляк в изумлении обнаружил, что, ещё жив и темень не сожрала его. Завертевшись неуклюжей жабой, воскресший принялся озираться, вдруг за частоколом решётки узрев незнакомца. Красавец, лет тридцати, по происхождению очевидно цыган, беззаботно сидел на голом полу привалившись спиной к прутьям соседней камеры. Одетый в простецкие джинсы и поношенную, светлую рубашку он безмятежно курил сигарету, незлобливо посматривая на богобоязненного торговца. В этот миг, ужас превратил Семёна Эдуардовича в мерзкую лужу слякоти и, побелев, как пагубная дорожка кокаина, набожный завсегдатай церкви попятился в сторону, задрожав драной тряпкой.

– К-кто? К-кто здесь?.. Кто вы? – трясущимися губами пролепетал Жуляк, испуганно глазея на статного парня, совершенно не представляя, кто он таков и что зовут его необыкновенным именем Кало.

– Я благотворитель, предлагаю таким замечательным людям как ты приятное, товарищеское общение, – миролюбиво отозвался неизвестный, стряхивая иней сигаретного пепла, но Семён Эдуардович почему-то не поверил ему, заволновавшись больше прежнего. Однако же пытаясь не обделаться со страха, узник всё-таки вскарабкался на ноги.

– Что происходит? Где я? – проблеял Жуляк, потея дрожащим хребтом.

– Это моя любимая загородная вилла, мрачновато конечно, но мне нравятся приглушённые оттенки, – беззаботно ответил парень, выпустив в потолок гривастую струю дыма. – Да не волнуйся ты так, дружище, я просто пригласил тебя в гости, убивать мне совершенно не хочется, – поспешил успокоить собеседника Кало, вытащив из-за пояса грозный клык охотничьего ножа и рухнувший на колени торговец мигом превратился в бесплотную кучу, дрожащей мордой уткнувшись в пол.

– Прошу не… не… не убивайте меня! Умоляю пощадите… – надорванным, плачущим голоском проскулил Семён Эдуардович.

– Да не бойся ты, сегодня я уже зарезал троих отвратных выродков, поэтому убивать мне больше не хочется. Так что расслабься и вообще у нас дружеская беседа, не так ли? – вновь миролюбиво уведомил благотворитель, однако Семён Эдуардович отчего-то забеспокоился ещё сильнее, с мычанием поползя к дальнему углу.

– За что… за что вы меня сюда посадили? – проскулил он, обливаясь слезами. – По какому праву? – с тщедушным негодованием возглашал узник, не осмеливаясь даже оторвать дрожащую шкуру от сумрака.

– За чудеса, – поведал цыган, остриём ножа коснувшись горошины брильянтовой серьги в своём ухе. – Наркотики чудесная штука, не так ли? – проронил он, загадочно улыбнувшись.

– Наркотики? Какие наркотики, вы о чём? – пролепетал торговец, вздрагивая рыхлыми, розовыми щеками.

– Те самые, что приносят много волшебных моментов, – одобрительно заметил Кало, нерадиво отбросив прочь выкуренную сигарету и Семён Эдуардович даже перестал дрожать, поражённый тем, что этому жуткому незнакомцу известно его тайное занятие.

– А… а… а я… – попытался Жуляк перемолоть окаменевший разум, чтобы чем-то оспорить хлёсткое утверждение неизвестного, но толковые мысли пленника разлетались сбрендившими мухами. – Я в церкви пожертвования делал… – зачем-то бросил набожный поклонник Христа в своё оправдание, не понимая, что такого сказать ещё.

– О-о-о, я тоже этим увлекаюсь, когда нечаянно прикончу кого-нибудь, по неосторожности или в запале, – радостно возвестил Кало, благостно перекрестившись, и Жуляк едва не обмочился. – Веришь ли, попы все огрехи отпускают, особенно за хорошие деньги!!! – пояснил цыган лукаво усмехнувшись и сводя Семёна Эдуардовича с ума.

– Отпустите меня… что хотите для вас сделаю… – исступлённо заблеял он, сгорбившись гадкой тварью.

– Это просто замечательно, приятель, мне как раз нужна твоя помощь. Здесь в соседнем помещении прибраться надо, – провещал черноволосый красавец.

– Что пожелаете, всё исполню!!! – расплевался несокрушимыми клятвами узник, по-собачьи завиляв хвостом пресмыкательства.

– Ну тогда пошли, – изрёк Кало оторвавшись от пола и направившись к своему гостю. В этот миг Семёну Эдуардовичу померещилось, что цыган собирается его убить и торговец залязгал дрожащими зубами, но Кало всего лишь отворил дверь. Жуткая клетка неохотно раскрыла свою железную челюсть и, пытаясь набраться смелости, Семён Эдуардович трусливо затоптался на месте, но затем, согнувшись, выбрел из темницы в никуда. Застеленный подвальным мраком коридор потянулся безобразной пещерой, изрытой запертыми решётками. Озираясь оторопелой крысой, Жуляк в ужасе различал, как за этими оковами, молчат и глазеют на него, безразличными, измученными глазами такие же заключённые, как он сам. Правда эти люди уже напоминали теней и казались иллюзией.

– А э-это кто? – прощебетал тогда Семён Эдуардович, оглянувшись на своего необыкновенного провожатого.

– Ожидающие смерти, – беспечно ответил Кало, дружески подмигнув какому-то призраку и темень позади цыгана радостно оскалилась в адской улыбке. В эту минуту, боязнь разорвала наркоторговца, уставившись в мертвящие глазища ухмыляющегося сумрака, Жуляк стало мерещиться, что его ведут на казнь. – Вот и пришли, – между тем произнёс Кало, остановившись перед пустой клетью.