– Непременно заеду, милая, – обещал Маркел с порога послав распутнице незримую бабочку воздушного поцелуя. Ничуть не умилившись этим трогательным расставанием, черствосердечный офицер надёжно затворил дверь, без сожаления оставив девушку в печальном омуте одиночества.

– Прости, Юр, за беспокойство, – проронил Сердобов, покаянно отирая склонённую шею.

– Ерунда, – махнул упитанной ладонью Самарин, всепрощающе поморщив короткий, похожий на еловую шишку нос. – Ты главное больше не хулигань, – попросил Юрий с наивной верой в несбыточное чудо.

– Очень постараюсь, – побожился Маркел, чистыми, невинными глазами прощаясь с добрым и верным товарищем.

Отражая на дымчатых боках смутные пятна прохожих, уныло жмурившиеся дома и неисцелимо увядавшее солнце, вальяжный автомобиль представительского класса неспешно гарцевал по суетному городу, когда из кармана модного пиджака, вдруг завальсировала нежная классическая симфония. Рассеянно оглянувшись на скромную пиццерию, гремевшую низменной попсой, Игорь скучающе взял мобильник.

– Господин Каргов, если не ошибаюсь? – осторожно поинтересовался деликатный голос незнакомого человека.

– Слушаю вас… – проронил Игорь, мысленно пытаясь воссоздать облик незримого собеседника.

– Широков вас беспокоит, в прошлую среду, помните ли, мы созванивались с вами? – вежливо произнёс торговец живописью, словно пытаясь извиниться за неожиданное вторжение своего звонка.

– Безусловно, Анатолий, вы тогда просили о встрече, – безгневно проговорил предприниматель, в чьей памяти хлопьями снежинок всплывали фразы забытого разговора. – Так вот, именно сейчас тот редкий случай, когда я ничем не занят, и мы можем увидеться, – изрёк Игорь, чьё пятидесятилетнее лицо смутно отражалось в боковом стекле.

– Есть недурное местечко, весьма располагающее к нашему разговору, – отозвалось по ту сторону связи бесхитростно и в то же время скрытно.

– Где? – спросил Каргов, лениво отвернув взор с пыльной, сутулой машины исчезнувшей позади.

– В выставочном центре около филармонии, – ответил Широков и в обходительном голосе его шампанским заплескалось удовольствие.

– Просветиться решили? – утомлённо и насмешливо бросил Игорь, в чьих затянутых ноябрьской распутицей глазах лепились, росли и пропадали бледневшие очертания Пензы. Угасавшее солнце должно было скоро погибнуть, потому что с запада, пятиглавым страшилищем, накатывалась на него безбрежная туча.

– Живописью любуюсь, – возразил Анатолий, как утончённый знаток и поклонник искусств, всесторонне презирающий омерзительно-пошлый авангардизм.

– А я не ценитель, – отрезал Каргов, скосив холодный мрамор глаз на блондинку наплевательски-разнузданно пристроившуюся к боку его автомобиля. – Но если вы так желаете, поглазеем на картинки, – неохотно согласился он, через зеркало взирая на пышный бюст девицы.

– Тогда до встречи, буду рад принять вас за своим столиком, – дружески сказал Широков, безвозвратно обрывая разговор и срываясь в пропасть слепого безмолвия.

Отороченные помпезным убранством коридоры, подмостки и павильоны выставочного собора не впечатлили Игоря, его смутило вавилонское смешение разговоров красок и лиц многолюдья непристойно разбросанного всюду. Размалёванная светскими одеждами толпа праздно бродила по длинным залам, обсуждая прекрасную экспозицию пензенских художников. Мужчины безостановочно срывали с блистательных подносов шампанское, разносимое быстроногими официантами, женщины хвастались нарядами, щедро сорили бестолковыми словами и улыбками, а все вместе почтенные посетители вернисажа ни черта не делали. За время, что бессмысленно теряли уважаемые любители художества, можно было оказать драгоценную помощь нуждающемуся, спасти чью-то жизнь и вообще, так сказать, совершить подвиг во благо всего человечества, но дурацкая болтовня, бесплатное шампанское и тупое шатание всех забавляло больше. Женщины к тому же умудрялись присутствовать в нескольких местах единовременно, потому запахами их духов благоухали даже мраморные колонны и, чертя твёрдую линию шага, Каргов в раздражении тёр нос, который бесцеремонно щекотали навязчивые ароматы.

– Я буду счастлива иметь эту картину. Она восхитительна и по цвету идеально подходит к нашей гостиной! – пропела стройная брюнетка своему коротковатому, но состоятельному спутнику. Оглянувшись на восхищённый цыплячий щебет, Каргов стал очевидцем того, как белая обтягивающая майка соблазнительно оголяла кремовый холмик левого плеча хозяйки, а чёрная, короткая юбка нахально раскрывала все прелести стройных ног. Бесспорно, красавица оценивала живопись исключительно по интерьеру своей гостиной, но погрешность эта, присущая многим дамам, ничуть не беспокоила её. Убедившись в этом, Игорь ступил на широкую, извивавшуюся террасу лестницы, крытую торжественным, красным ковром и мраморными ступенями уползавшую на второй этаж. Преодолев её, отуманенный бродячими мыслями Каргов, едва не столкнулся в холе с пышной блондинкой. Окутанная синим коктейльным платьем, любительница искусств крепко удерживала за руку толстобрюхого сына, умиравшего среди классических полотен от скуки и очевидно мечтавшего сбежать в ресторан быстрого питания к обожаемой Пепси-Коле и гамбургерам.

– Мам, пошли отсюда! – низким голосом пробурчал толстяк, мрачно раздувая хомячьи щёки. Но родительница не уступила его настойчивой просьбе, подтащив детину к сочному винограду, что по воле художника тяжкими изумрудными каменьями привалился к рубиново-алым яблокам, лакомой горкой румянящимся на серебряном листе подноса.

– Что ты Костя? Разве можно уйти? Смотри какая прелесть, всё как живое, прямо хоть бери и ешь! – с восторженным блеском в пресыщенных глазах увещевала женщина, но сын ещё угрюмее насупил светлые брови, сделавшись похожим на сердитый пирожок. Основательные материнские доводы, впрочем, совсем не обрадовали мальчишку, ведь слопать он жаждал отнюдь не беспритязательные фрукты, а хрустящие, жирные котлеты!

– Мам, пошли отсюда! – ещё более удручённо прогудел малец, когда Игорь высмотрел своего телефонного собеседника, среди каравана столиков, заносчиво обряженных в атлас. Зрелый мужчина, в бежевом костюме, тоже заметил его. С приветливой улыбкой искусствовед поднял изящный фужер, по кромку захлебнувшийся, сияюще-белым, искристым жемчугом изысканного вина.

– Рад встрече, Анатолий Генадьевич, – благоприязненно произнёс Каргов, подходя к столику и протянув крепкую ладонь.

– Взаимно, друг мой, взаимно, – отозвался известный в мире творчества собиратель живописи, дружественно пожав эту руку, и финансист присел на тёмное дерево элегантного стула. Полное, чуть румяное, лицо Анатолия Широкова с ямочкой на круглом подбородке, ярче подчеркнулось крупным носом и весёлыми, неопределённого цвета глазами. Запорошенные сединой волосы коллекционера, гладко зачёсанные к затылку и стянутые в тугой хвост, обманчиво выдавали его за художника. Эта незаурядная внешность, в очередной раз впечатлила Игоря, когда подоспевший официант поставил перед ним длинноногий бокал и выточенным жестом занеся над хрустальной кромкой бутылку, насытил кухонную утварь вином.

– Что-нибудь закажите? – почтительно осведомился молодой человек у новоявленного гостя.

– Нет, пожалуй, – невнимательно отказался Каргов, из-за чего услужливый труженик сервировки исчез подобно добродетели и союзнически скрестив ресторанные кубки, господа выпили за добрую встречу.

– Я хотел говорить с вами о моём деле. Через неделю открывается моя картинная галерея… – отставив алкоголь начал разговор Анатолий.

– Поздравляю, – загадочно и светло улыбнулся Игорь, поправляя бардовый галстук.

– Так вот в связи с этим мне и понадобятся ваши замечательные услуги, – сказал Широков.

– Цену я Вам уже озвучивал и у вас не возникнет никаких проблем, – напомнил Игорь и брови Анатолия задумчиво всплыли над переносицей.

– Ну что же… Меня вполне устраивает, – изрёк торговец искусством.