Литмир - Электронная Библиотека

– Что ты накинулся на бедную девочку? – она загородила Настю собой. Та схватилась руками за шею. Это добавило матери твёрдости в голосе: – И пусть пройдёт её шея. Ты ведь не изверг? Должен понимать? − Головокружения дочери и страшные прострелы у неё в шее казались матери убедительным поводом для опеки. Анатолий кисло сморщился. Мари, подпирая косяк и грызя карандаш, хмыкнула. Оглянувшись на младшую дочь, Ухов приободрился.

– Прекрати всё за неё делать! – он заглянул за жену: – А ты, Настя, зря так себя ведёшь: мышц не будет, начнутся проблемы с позвоночником.

– Они у меня уже есть, – дочь канючила, продолжая держаться за шею. Мари теперь улыбалась. Раиса стояла щитом насмерть.

– А раз уже есть, то шла бы плавать, если теннис тебя не устраивает. Хочешь, поговорю с Мишей, и он отвезёт тебя на неделю на Чёрное море?

– Не хочу я на ваше море… − Настя заплакала. «Отец – алкаш и деспот, Машка – противная, а мама, когда нужны деньги на новый брючный костюм или туфли-лодочки, разговаривает с папой совсем другим тоном, − жалела она себя. − Неделю назад, в день рождения папы, я от боли не смогла наклониться, даже чтобы проследить в духовке за противнем с колбасками. А эта смеётся! Дрянь! Сама каждое утро ждёт, пока мама с гелем зачешет ей взъерошенные волосы то набок, то назад. Как гадко и подло присваивать мамино внимание, которое должно быть оказано мне…».

Ревность Настя стала испытывать не вчера и не случайно. Превратившись из единственной дочери в старшую, тринадцатилетняя Настя с ужасом поняла, что теперь де-факто принцесс в семье будет две. Крепкая и широколобая малышка пищала в кроватке, стоило матери удалиться на шаг, постепенно перерождая в Насте желание поскорее иметь братика в неприязнь к сестре. Родители, сами того не замечая, способствовали этому. По утрам теперь не было на столе пышной овсяной кашки с добавленными в неё свежими сочными фруктами, заботливо принесёнными мамой с рынка. Никто не варил на полдник горячий шоколад, напоминая, что теобромин благоприятно влияет на нестабильную нервную систему подростка. Отец, обещавший Насте во время отпуска в Испании совместные заплывы на надувных матрасах, свой даже не накачал, а дочкин проболтался без дела, так как таскать матрас на пляж девочка ленилась. Испанию Настя возненавидела и всё ждала возвращения в Южный в надежде, что в привычной домашней обстановке всё станет по-прежнему. Но не тут-то было! По возвращении из Калейи оказалось, что единственная спальня квартиры мала для того, чтобы вмещать и двуспальную кровать, и кроватку для младшенькой. Вот когда впервые Раиса пожалела о проданной однокомнатной квартире: можно было бы временно оправить Анатолия жить туда, а Настю устроить в большой комнате на его диване.

– Давай-ка поскорее покупай новую квартиру, – приказала она мужу, пиная ватный матрас, спешно приобретённый для Насти. Он плохо вписывался в загруженную мебелью кухню.

– Да ты офигела?! На что я тебе её куплю? Все деньги промотали в вашей грёбаной Испании. – Ухов точно знал, что накопить на новую квартиру скоро не получится.

– Ты, муж, идиот, или как? Если ты знал, что у тебя нет денег, зачем продавал недвижимость? Это же всегда верный вклад. − Апеллируя, Раиса активно трясла бутылочкой со сцеженным молоком. Прикладывать Мари к груди посоветовала всё та же Сюзанна, объясняя, что кормящая мать – это благородно и к тому же способствует ее омоложению. Категорически отказавшись от вскармливания в Испании, в Южном Раиса побежала по врачам в поисках таблеток для увеличения секреции молока и засела за «раздойку» при помощи вакуумной груши, закатывая глаза от ломоты сосков и тянущих болей в животе. Молоко вернулось, но его было мало. Да и ребёнок, привыкший сосать из соски без всякого усилия, быстро уставал и бросал сосок. Ругаясь на врачей и возможную мастопатию, Раиса сцеживалась после каждого кормления, докармливая Мари смесями.

Глядя на вспененное в бутылке молоко, Анатолий гневно раздул ноздри. Мудрые мысли, которые он, прежде чем продать квартиру, не раз пытался донести до жены, а ещё та циничность, с какой она говорила теперь, бесили. Он мгновенно стал багровым.

– Ты что, Раиса, дура? Зачем я только тебя послушал! − От отчаяния Ухов был готов рвать на себе волосы. Раиса, кинувшись, закупорила ему ладонью перекошенный рот и, глядя с ненавистью, прошипела:

– Конечно. Зачем? Ты разве не знаешь, что все бабы – дуры? Нужно свою голову на плечах иметь. Бизнессмееен!.. − В её презрительном тоне сквозили и неуважение, и нежелание понимать, как мужу тяжело держаться на рынке.

Молча наблюдая, как жена сунула бутылочку с молоком в холодильник и вальяжно вышла из кухни, Анатолий осел на диванные подушки гарнитурного уголка.

– Трындец. – Он тяжело уронил голову в ладони. Материализм сделал в стране своё дело, уничтожив духовность. Вся некогда пылкая любовь Раисы улетучилась, заставляя в первый раз задуматься, каким же отныне будет их семейное будущее. Именно после того разговора в мужчине стало зреть безразличие к женщинам вообще, а к своим в частности. А ещё Анатолий понял, что ему нужно как можно скорее снова выровнять бизнес. Он настолько приучил семью ни в чём не нуждаться, что от недостатка средств для удовлетворения множащихся потребностей жены и дочерей ощущал себя никем. Промучившись после Испании неделю в кухне на матрасе (Настя после первой же ночи категорически отказалась спать среди ножек стола), Анатолий заплатил деньги и отправил старшую дочь на тренировочные сборы. Это было хоть временное, но решение вопроса. Слёзы и жалобы на то, что она будет скучать, отца не тронули.

Двенадцать лет спустя мало что поменялось: отец кричал, мать защищала Настю, а она рыдала.

– Вот! Довёл ребёнка… Как всегда! – упрекнула Раиса мужа.

Анатолий равнодушно посмотрел на часы и махнул рукой на дверь:

– Ладно. Поесть у нас готово? − Через несколько минут начинались заключительные серии «Пандоры». Поняв, чего хочет отец, Настя забрала посылку и вышла. Мари ушла, посвистывая. Раиса фурией метнулась на кухню. Оттуда она появилась, неся мужу «его тарелку» – зелёный салат, который днями жевала сама, и толсто нарезанные ломти копчёной колбасы, сыра и хлеба. Бухнув посудину на стол, Раиса желчно пожелала мужу приятного аппетита.

– Спасибо, – отозвался Анатолий, потирая ладони. Настроение Насти его никак не смутило, претензии Раисы – тем более. А про Мари отец вспоминал только тогда, когда случайно встречался с ней на общей территории. Любые проблемы, дома или вне его, мужчина привык решать очередной сунутой купюрой. В стенном баре Ухов припас на вечер коньячок, который он потом «заглянцует» сухим красненьким. Плотно закрытая дверь и обидевшиеся на него жена и дочь гарантировали непроникновение на его территорию. Налив золотистый напиток в пузатенькую рюмочку и взметнув глаза к небу, мужчина прошептал тост, залпом опрокинул алкоголь в рот и зажмурился от удовольствия. Вечер обещал быть приятным.

11

Двадцать второго июня две тысячи тринадцатого года природа зарёй так и не разродилась, и день не удался. Ночной туман сменился серостью, отчего в Южном было неуютно и зябко. Из-за резкого похолодания посреди лета Настя лежала в родительской спальне с закрытыми глазами, стараясь не двигаться. Мать, пытаясь расшевелить, заставляла её то поесть, то помыться… Мари и отец раздражали. Отец – особенно. Возвращаясь домой угрюмый и злой, он закрывался в зале, громко включал телевизор, и из-за толстых стен доносились крики с экрана, кашель и другие физиологические звуки выпивающего. Для отца Настя словно перестала существовать.

Жизнь казалась девушке пустой и ненужной. На тумбочке лежали таблетки, которые теперь надо было пить горстями: кроворазжижающие, иммуностимулирующие, антидепрессанты и транквилизаторы, а ещё болеутоляющие и противовоспалительные. От нечего делать Настя стала выковыривать их из упаковок и складывать в одну горку. Мари, читавшая что-то в Интернете, то и дело оглядывалась на сестру, но ничего не говорила. Невыраженный, меланхоличный взгляд Насти шатко граничил с плачем и требованиями любить её и заботиться о ней побольше. Она нарочно громко вздыхала, шумно поправляла лангеты, охала, шуршала упаковками от таблеток, но Мари что-то списывала карандашом с экрана, потом тёрла надпись резинкой до дыр, опять писала, опять тёрла, не реагируя на сестру «Крыса. Поди, рада радёшенька, что я останусь на всю жизнь калекой», − злилась на неё та. Мрак за окном способствовал тому, чтобы на глаза Насти наворачивались слёзы.

11
{"b":"674270","o":1}