Глянув на Настю, увлечённую дракой внизу, Мари почесала толстый нос; мама снова будет недовольна. С приходом тепла комары долетали даже до шестнадцатого этажа. Анатолий заказал раму с сеткой заранее, ежедневно напоминая, что её надо вставить. Раиса, планируя сделать это каждое утро, спозаранку убегала на ближний Кооперативный рынок за свежими продуктами. По дороге она непременно заскакивала в любимые бутики – итальянский и французский. Приглаживая в примерочных чёрные волосы, тугие и длинные, и разглядывая свой яркий макияж, Раиса, млея, выслушивала уверения продавщиц в том, что её предки точно жили когда-то в одной из этих стран. Иначе откуда было взяться глазам цвета малахита на браслете, надетом на тонкое запястье? Не говоря уже о безупречном вкусе, с каким подбирала себе одежду эта женщина, стоящая на пороге пятидесятилетия. Воодушевлённая, Раиса выпархивала из магазинов, и, проходя по Центральной (показываться на других улицах, где публика и эстетика «не те», не имело смысла), часто ловила восхищённые взгляды. Дочери подражали матери как могли, а она, уверенная, что достигнуть схожести с ней невозможно, опекала их с любовью матери-наседки. «Ты не доверяешь им даже спускать воду в туалете», – упрекал Анатолий жену в самоуправстве, доходящем порой до абсурда. В доме всё держалось на воле, требованиях и планах Раисы. Мужчина, критикуя жену, мирно почивал у фонтана ее неиссякаемой энергии, Настя снимала с себя ответственность даже думать самой о малейшей проблеме, а Мари усыпляла бдительность матери убеждениями в послушании, ни у одного из домочадцев не было малейшего желания ссориться с родительницей. «Я так люблю тебя, мамочка», – приникала Настя к материнскому плечу. «Мамулечка, ты у нас настоящая француженка», – подсовывала Мари обложку того или другого из многочисленных журналов мод с прикроватной тумбочки. Анатолий тоже знал, чем можно подсластить жизнь супруги-домохозяйки, и справлялся с этим довольно неплохо.

Итак, предстояло повесить сетку от комаров. Настя приложила рамку к проёму открытого окна и стала аккуратно вставлять её по периметру в приготовленный зазор. Мари сзади держала табурет, на котором стоит сестра. Рама вошла, но, подуй ветер чуть посильнее, она могла свалиться внутрь балкона. Необходимо было ее вбить.

– Держи крепче, – вздохнула Настя; любая работа была для неё наказанием. Постукивая по раме кулачком, она заметила внизу мать, идущую с кем-то под руку. Близоруко сощурившись, девушка пожалела, что отказалась от очков, рекомендованных офтальмологом ещё два года назад, посчитав их пугающим признаком угасания.

– Маша, посмотри, это мама? − Вопрос был специально завуалирован: маму-то Настя как раз узнала.

– И Киселёв, – подтвердила Мари, всмотревшись и нахмурившись: – Интересно, зачем это мама тащит твоего мужа к нам, если вы с ним в ссоре?

– Потому, что мужчину, зарабатывающего деньги, нужно кормить.

В ответе сестры проскользнула интонация матери. Мари вздохнула. Глянув на неё, Настя надула губы:

– Тебе что, жалко, если Миша съест тарелку окрошки?

Мари всегда зверела от этой её капризной мимики. Схватив с постели, что была совсем рядом, подушку, девочка вдохнула запах матери. Редкие духи от Фрагонара Раисе привезли из Грасса на Лазурном берегу.

− Ничего мне на жаль. Лови! – девочка кинула подушку сестре.

Пытаясь её поймать, Настя потеряла равновесие. Её крик заставил Мари зажмуриться. Открыв глаза, девочка увидела сестру на полу. Её ноги были неестественно сложены. – Ох-ох, – проговорила Мари себе под нос. – Похоже, у тебя перелом, и теперь мама станет возить тебя в колясочке.

Улыбка молнией черкнула по лицу воющей Насти.

2

1989. Сентябрь

Дом с «анжеликами» строили почти десять лет, а заселили меньше чем за два месяца. Первые три подъезда уже отгуляли новоселье, в то время как в трёх последних всё ещё жужжали дрели строителей, и вход в них загораживал мусор отделочных работ. Семья Уховых вселилась в пятый подъезд в середине лета 1989 года. Раиса восторгалась прекрасной двухкомнатной квартирой, видом с балкона на сквер у дома и скоростью лифта. К удивлению новосёлов, его запустили в первый же день официального заселения.

Квартиры в этом престижном доме получали люди известные: профессора, ведущие врачи, воины-афганцы, знаменитые спортсмены-олимпийцы и даже один Герой Советского Союза. Уховы здесь оказались потому, что тот квартал в пригородном посёлке, где они жили раньше, пошёл под снос. А так как мэрия планировала строить там элитный микрорайон, на обещания не скупились. Анатолию, заплатив взятку, удалось «выторговать» в райисполкоме квартиру на самой Центральной. Часто, приезжая в город по выходным и отслеживая, как движется строительство, Уховы представляли, где расположатся их окна и что из них будет видно: Оперный театр на Центральной, куда выходят окна первого подъезда или кинотеатр «Юг», что стоит напротив «верхней планки «П» по улице Сергиева? А лучше всего − скверик со стороны Казачьей; он просматривается из двух последних подъездов. Так и получилось − лучше всего. Отчего Раису не расстроил даже последний этаж. Их квартира была однозначно фантастической! Годовалая Настя, едва начавшая тогда ходить, весело топотала ножками по нешлифованному паркету. Останавливаясь на пороге балкона по крику: «Куда? Без мамы нельзя!», она улыбалась, а после предупреждения папы: «Унитаз – это жутко грязно», спешила шаловливо дёрнуть в туалете ручку. У бабки с дедом такого не было − у них вообще туалет плохо работал, отчего все, дети и взрослые, ходили во двор или в ведро. Родители Ухова и его младшая сестра, с которыми молодые тогда теснились в одном доме, получили двухкомнатную квартиру в доме из старого фонда и тоже неподалёку. Зайдя к свёкрам, Раиса отметила прекрасную кирпичную кладку, потолки в три с половиной метра и внутренний дворик закрытого типа.

− Отлично! − одобрила она потенциальное наследство мужа.

Через пару месяцев после заселения, прогуливаясь с дочерью по скверику под окнами, Ухова увидела на детской площадке девочку в красивой шляпке.

– Боже, какая прелесть! – воскликнула Раиса, разглядывая совершенство, связанное крючком, с большими полями и перехваченное лентой. Мама девочки улыбнулась в ответ:

– Здравствуйте! Ваша дочь тоже изумительна.

Извинившись за неловкость, Ухова представилась. Уже через несколько минут она знала, что Катя Иванова – её ровесница и соседка по дому из четвёртого подъезда, а дочь её зовут Вера. Катя была преподавателем родного языка и литературы в престижной школе. Её муж Егор работал в Горсовете. Квартиру в их доме Ивановы получили как молодые специалисты из столицы. О переезде на периферию Катя совсем не сожалела − своя трёхкомнатная квартира взамен съёмной однокомнатной и удобное расположение жилья относительно работы перевешивали столичные престиж и значимость. А ещё женщину радовало насыщающее тепло юга. В столице в октябре всегда уже было сыро, пасмурно, нередко мог идти дождь со снегом, а в Южном в это время температура поднималась днём до двадцати градусов и постоянно светило солнце.

Ухова, в свою очередь, поделилась своей историей про квартиру и мужа, «неплохо зарабатывающего кандидата технических наук». Избегая расспросов о том, где трудится Анатолий, она пожаловалась, что дочь не хочет учиться ходить, и в год у неё всего четыре зубика. Маленькая Вера для двух с половиной лет прекрасно говорила и не могла устоять на месте.

– Не волнуйтесь вы так, Раиса, – улыбнулась Катя. Соседки сидели на лавках перед большой асфальтированной площадкой, в дальнем углу которой стояла карусель, – очень скоро ваша Настенька научится даже бегать. Это я вам говорю как педагог. А насчёт зубиков? Разве вы видели когда-то детей без зубов? Прорежутся. Зато поглядите, какая она у вас красавица уже сейчас!

Раиса согласно кивала и смотрела с благодарностью. Своя девочка казалась ей самой прекрасной, и то, что другие восхищались ею, льстило. Вот только не верилось ей, что Вера ходить начала в десять месяцев, хорошо говорить – с полутора лет, а теперь, в два с половиной, уже знала наизусть «Айболита» и «Бармалея». Заметив это сомнение, Катя подозвала дочь.