– Я так понимаю, тебе и не дали особо рыться в этом деле?

– Правильно понимаешь. Уже на следующий день Осколков затребовал материал, и пятого дело отправилось в прокуратуру.

– Ни дознания, ни допросов не было что ли? – с сомнением в голосе спросил Слыша.

– Нет, ну как не было. Саныч пообщался только с братом покойного, но всего разок и так, по-быстрому. Больше никого не вызывал. Сказал, что до праздника хочет слить в прокуратуру, чтоб меньше головняка было. Странно, вообще-то, – пожал плечом рослый детина, – он зубами выгрызал себе мокрухи, а тут будто рад был сплавить…

– Ну, неудивительно, если учитывать деток прокурорских… пусть один, но фигурирует…

– Так сам ведь, помнится, не так давно грозился их на чистую воду вывести, – с добродушной ухмылкой прервал его Приходько, – не всерьёз конечно.

– Ясно. А фамилия Романько не мелькала там, случайно? Или Максимович?

– Неа. Точно нет.

– Ну, понятно. Можно поизучать?

– Держи, – опер не стал возражать, и тоненькая папка упала на стол перед капитаном, – только недолго. До оперативки успеешь?

– Да, конечно.

– Кстати, как у вас там дела? Всё тихо, мирно? Раз ты возишься с левыми делами?

– Да… пока тихо. Михалыч на выезде. Завтра только вернется.

– А, ну тогда понятно.

– А нож хорошо искали? – спросил, изучая материал.

Не получив сразу ответа, поднял голову. Приходько, похоже, вспоминал или что-то обдумывал и, наконец, ответил:

– Искали. Точно помню. Н-но…

– Что но?

– Да так. Знаешь, как оно. Сено кругом разбросано, темно. Кто знает, может, тогда сразу недосмотрели, а к обеду, когда уже я ездил с Лёхой, так уже и прибрать могли ножичек-то.

– А ты ездил к месту преступления непосредственно в ночь убийства? Или Осколков сам выезжал?

– Сам. Я после суток был как раз. Утром как приехал, так и получил дельце с порога, чтоб не расслаблялся.

Времени на то, чтобы выписать все необходимые данные, много не понадобилось. Уже без четверти девять Женя сидел за своим рабочим местом с чашкой кофе, бесцельно перебирая бумаги на столе.

– О, – словно вихрь, Сергей ворвался в кабинет и, устремив взгляд на чашку в руках капитана, расплылся в улыбке, – кофе с утра. Ты плохо спал?

– Да, есть немного, – крепко пожал коллеге руку и с сомнением посмотрел на чашку, будто сомневаясь в целесообразности приёма крепкого бодрящего напитка.

Направляясь к заместителю Гурову на оперативку, они завернули за угол и вдруг встали, как вкопанные. Кабинет начальника был открыт, и все медленно, но уверенно исчезали за крепкой дубовой дверью. Переглянувшись, приятели дружно пожали плечами и пошли туда же, куда и все.

Шеф стоял у окна, сцепив руки за спиной.

Мельниченко Григорий Михайлович – высокий поджарый мужчина с коротко стриженными волосами цвета воронова крыла, с небольшой проседью. Красивые чёрные глаза слегка скошены книзу, высокий открытый лоб, длинный прямой нос и ровные полные губы со слегка спадающими уголками. Это волевой человек с крепкими нервами. Занимая ответственную должность и имея в подчинении целый отдел с личным составом, всегда владеет ситуацией, может выслушать, может влепить выговор, но никогда не срывается и не выказывает неприязнь или другие негативные отношения к провинившемуся. Мало кому доводилось видеть его в гневе, но ходят слухи, что лучше этого не видеть. Все его уважают, кто-то даже питает тёплые чувства, но в то же время все стараются миновать участи попасть на ковёр к этому, с виду безобидному, стражу безопасности страны.

Неожиданное возвращение начальства не предвещало ничего хорошего. Ленивую сонливость как рукой сняло, в воздухе повисло тяжёлое молчание. В конце концов, Григорий Михайлович повернулся к вошедшим и довольно бодрым, дружелюбным тоном произнёс:

– Все собрались? – обвёл тяжёлым взглядом присутствующих. – Ну, приступим.

И приступили. Без каких-либо вступлений, приветствий, как обычно, коротко и по делу. Несколько человек сделали попытку показать свою готовность с чётким докладом, скажем честно, абсолютно безуспешную, поскольку никого сегодня слушать начальник не собирался.

Вместо этого он сам подошёл к большой карте Украины, гордо разместившейся по всему периметру стены, и полностью, без каких-либо излишеств и отклонений от дела, раскрыл суть задачи, возложенной областным начальством на их небольшую службу.

Всё это хорошо, подумал Женя, но похоже, расследование придётся отложить. Аккуратным почерком записывая в блокнот сведения и необходимую для работы информацию, льющуюся кратким, но чётким потоком из уст шефа, он вдруг понял, что отсрочка расследования – не самое худшее. Когда Григорий Михайлович приступил к разнарядке, его фамилия выстрелила одной из первых. И всё бы ничего, если бы не нужно было ехать в другой город на неопределённое время. Это значит, что все планы полетели к чертям.

Когда уже почти все покинули кабинет, начальник окликнул его и Ступнёва Дениса. Дверь закрылась, и они подошли к большому столу из красного дерева, возле которого, опираясь на крышку, уже стоял подполковник Мельниченко.

– Ну что, орлы мои, готовы к выезду?

– Так точно, товарищ подполковник, – бодро ответствовал старший лейтенант Ступнёв.

– Всегда готовы, товарищ подполковник, – вяло ответил капитан. – Выезд завтра утром?

– Отставить, капитан! – шеф сказал негромко, но в его голосе слышалась сталь. – Выезд немедленно! На сборы даю два часа, не больше! Ступнёв, можешь идти, – подполковник сел и, тяжело выдохнув, посмотрел на Евгения, – а ты останься.

Дверь закрылась, и они остались одни. Некоторое время оба молчали. Слыша то и дело опускал глаза, пряча виноватый взгляд, а Григорий Михайлович смотрел на него, не отрываясь.

– В чём дело? – наконец прервал гнетущую тишину начальник. – У тебя что-то случилось?

– Никак нет, то…

– Вот только давай без официоза, – немного раздражённо прервал его Мельниченко, – рассказывай, что там у тебя. Вижу ведь, что что-то не так. Весь помятый, скукоженный… Ты себя в зеркало вообще видел?

– Григорий Михайлович, я серьёзно – у меня всё в порядке. А вид такой, потому что сидел долго, копался в делах, вникал…

– Ну заливай, заливай. Ладно, не хочешь говорить, не надо. Но, – голос шефа стал жёстче и выше на тон, – поехать тебе придется! Уж извини, свои дела отложишь на потом.

– Есть, – спокойно ответил капитан, уже собираясь уходить.

– Лина заходила? – вдруг спросил начальник.

Женя на миг замер, застигнутый врасплох неожиданным вопросом:

– Нет, Григорий Михайлович, – он старался избегать прямого контакта глаз, – не заходила. Я могу идти собираться?

– Да, – снова вздохнув, сказал шеф, – иди. Перед отъездом зайдёте ко мне с Денисом.

Пасхи как и не было. В этом году Люси впервые осталась дома, отказавшись от семейного паломничества в церковь. Вставать затемно и плестись через весь город только для того, чтобы на тебя попало три капли святой воды? Нет уж. И без того нет сил ни дышать, ни передвигаться. Даже жить не хочется. Да и какой смысл ходить раз в год ловить каждый взмах попа, если веры нет? И откуда эта вера вообще возьмётся, когда беды одна за другой преследуют, а вокруг нет ни единой близкой души, которой можно высказать всё накопившееся внутри?

Такие мысли преследовали её все выходные. Даже после праздника Люси не могла отделаться от них. Душа металась в поисках оправданий. Последний выезд стал ударом, от которого оправиться, казалось, нет никакой возможности. Чаще стали проскакивать мысли о суициде.

Даже добрая порция алкоголя не помогла ей справиться с истерикой в последний вечер вызова. Она помнит это отвратительное выражение удовлетворения на лице ненавистного блондина. И постные довольные мины остальных клиентов. Помнит каждый момент происходящего этой злосчастной пятницей. А Юрий Сергеевич только сидел и наблюдал в сторонке.