Женя оторвал листик с нацарапанным на скорую руку телефоном и протянул парню. Так и не дождавшись ничего в ответ, ещё раз внимательно посмотрел на него, развернулся и медленно зашагал обратно к ОБНОНу, во дворе которого он оставил свой автомобиль.

Было уже одиннадцать часов, когда машина остановилась, и тёплый, даже, можно сказать, нежный голос Олега произнёс:

– Приехали.

– Спасибо, Олег.

Люси с трудом выбралась из машины. На улице так хорошо. Медленно шагая к подъезду, она всё отчётливее понимает, что не хочет идти домой. Прямо как в тот злосчастный сентябрьский вечер. Автомобиль уже через минуту скрылся за поворотом, и девушка остановилась, посмотрев ему вслед, постояла немного и пошаркала к низенькой скамейке. Посмотрев на окна, с грустью подумала о том, что дома, наверное, уже все спят. Во всех окнах темно.

Достала из новенькой сумочки почти полную пачку синего Bondа и зажигалку. Подкурила и закинула пачку обратно. Откинув сумочку на скамейку рядом, опустила голову, подперев лоб левой рукой, и горько заплакала. Здесь и сейчас её никто не услышит. Слёзы, сдерживаемые и скопившиеся за долгое время, наконец полились нескончаемым потоком.

Какой же наивной дурой нужно быть, чтобы мечтать в её положении о нормальной жизни и о любви такого прекрасного человека, как Евгений Дмитриевич! Сегодня ей напомнили, кто она такая и где её место.

Когда девушки приехали в сауну, она ещё не знала, что это, в сущности, за место такое и зачем их сюда привезли. Вначале всё было замечательно. Восемь мужчин, среди них Юрий Сергеевич, выглядели добрыми и приятными, угощали девушек фруктами и сладостями. Потом все вместе пили на брудершафт, ходили париться, прыгали в холодную воду, опять пили и ели… А потом началось что-то невообразимое. Трое мужчин разошлись по отдельным комнатам, каждый с девушкой в паре. Жизель с двумя самцами отправилась в парилку. И когда уже Люси решила, что её никто не выбрал, рыжий толстогубый жердяй вдруг завалил её прямо там, не обращая внимания на Юрия Сергеевича и другого мужчину. Чуть погодя, стало понятно почему. Оба вскоре присоединились, заваливая её то на одного, то на другого, то на стол, то на спинку дивана, имея всяк и везде.

Выкурив одну сигарету, взяла вторую. Потом третью. Однако нужно было идти домой. Слёзы уже высохли, дыхание восстановилось, и Люси тихонько пошла, думая о том, что нужно было еще тогда, в тот уже такой далёкий вечер, покончить с этой жизнью раз и навсегда.

Ночь прошла в бессонном метании по кровати. Взбаламученный событиями минувшего дня мозг отказывался отключаться и выкидывал из забытья каждые пятнадцать-двадцать минут. В конце-концов, без четверти шесть Женя уже мастерил бутерброд, пока закипала вода. Когда сыр ровными ломтиками был аккуратно разложен поверх масла, блестящий стальной чайник засвистел, оповещая хозяина о том, что ему пора заваривать чай.

За окном только-только занялся рассвет.

Шеф будет либо к вечеру, либо уже завтра, поэтому, пока есть время и возможность, нужно наведаться к другу в УгРо. Вопросы в записной книжке увеличивались довольно быстро. Кроме загадочного исчезновения девушки (если это вообще имело место быть) очень интересно было узнать судьбу расследования тех странных убийств, которые Алиса так смело приобщила к делу Люси.

И совсем уж непонятна тишина вокруг зверского убийства Степана. Ведь если его действительно зарезали, должно было проводиться серьёзное расследование.

В дежурной части только заступила смена Сирко (Берёзкин припозднился, столкнувшись с капитаном у входа), поэтому туда не имеет смысла заглядывать. Слыша поднялся на третий этаж, прошёл мимо начальственных дверей с гордо вещавшими об этом табличками, миновал следственный отдел и нырнул в коридор, резко опустившийся на пол этажа. Знакомые панели старого доброго УгРо, в котором временами приходилось проводить сутки напролёт.

До знакомого кабинета оставалось несколько шагов, когда справа резко открылась дверь и на него практически налетел высокий (не меньше его так точно) сбитый брюнет в свитере и чёрных джинсах. Оно и неудивительно – здесь всегда холоднее, чем на улице, особенно весной, когда стены ещё не прогрелись, а отопление ощущалось лишь на бумагах в виде числителей.

Со старшим оперуполномоченным Приходько капитан пару лет назад несколько месяцев работал, можно сказать, одной командой.

– Ё… – воскликнул вылетевший из кабинета истребитель. – Жека?! Здорово! Какими судьбами?

– Здорово, здорово, – Евгений пожал протянутую руку. – Убьёшь и не заметишь.

– Да ладно тебе. У вас там что, опять жара? Михалыч не звонил, не предупреждал.

– Я, собственно, без его ведома. По личной инициативе, – признался капитан.

– Ну, проходи, раз так, – они зашли в кабинет, к которому Слыша собственно и направлялся. – Давненько вы нас не вспоминали. Что там у тебя?

– Убийство на Чкаловском в начале марта. Парня зовут Степан. Есть такое?

– Щас глянем. Вообще, да, было, с ножевым. Бондаренко Степан, малолетка. Он, кажется, светился в БНОНе, также несколько приводов было по мелким кражам, – брюнет открыл шкаф, в котором все полки завалены массой папок и бумаг, порылся немного и сказал, – посиди, я сейчас.

Минут через десять вернулся и с порога:

– Да, убийство произошло второго марта за сорок минут до полуночи. Убитый – Бондаренко Степан Семёнович, семьдесят восьмого года рождения, проживал с братом и родителями. Брат его и нашёл. Убийца не он – это точно. Обвиняет одного из прокурорских близнецов, но там глухо всё. Доказательств никаких, орудие убийства не найдено. И кстати, слышал, дело закрыли уже.

– Я так понимаю, тебе и не дали особо рыться в этом деле?

– Правильно понимаешь. Уже на следующий день Осколков затребовал материал, и пятого дело отправилось в прокуратуру.

– Ни дознания, ни допросов не было что ли? – с сомнением в голосе спросил Слыша.

– Нет, ну как не было. Саныч пообщался только с братом покойного, но всего разок и так, по-быстрому. Больше никого не вызывал. Сказал, что до праздника хочет слить в прокуратуру, чтоб меньше головняка было. Странно, вообще-то, – пожал плечом рослый детина, – он зубами выгрызал себе мокрухи, а тут будто рад был сплавить…

– Ну, неудивительно, если учитывать деток прокурорских… пусть один, но фигурирует…

– Так сам ведь, помнится, не так давно грозился их на чистую воду вывести, – с добродушной ухмылкой прервал его Приходько, – не всерьёз конечно.

– Ясно. А фамилия Романько не мелькала там, случайно? Или Максимович?

– Неа. Точно нет.

– Ну, понятно. Можно поизучать?

– Держи, – опер не стал возражать, и тоненькая папка упала на стол перед капитаном, – только недолго. До оперативки успеешь?

– Да, конечно.

– Кстати, как у вас там дела? Всё тихо, мирно? Раз ты возишься с левыми делами?

– Да… пока тихо. Михалыч на выезде. Завтра только вернется.

– А, ну тогда понятно.

– А нож хорошо искали? – спросил, изучая материал.

Не получив сразу ответа, поднял голову. Приходько, похоже, вспоминал или что-то обдумывал и, наконец, ответил:

– Искали. Точно помню. Н-но…

– Что но?

– Да так. Знаешь, как оно. Сено кругом разбросано, темно. Кто знает, может, тогда сразу недосмотрели, а к обеду, когда уже я ездил с Лёхой, так уже и прибрать могли ножичек-то.

– А ты ездил к месту преступления непосредственно в ночь убийства? Или Осколков сам выезжал?

– Сам. Я после суток был как раз. Утром как приехал, так и получил дельце с порога, чтоб не расслаблялся.

Времени на то, чтобы выписать все необходимые данные, много не понадобилось. Уже без четверти девять Женя сидел за своим рабочим местом с чашкой кофе, бесцельно перебирая бумаги на столе.