Как только Растущий обозначил контуры объекта изучения – кожу, мгновенно исчезло чувство соскальзывания в бездну этой ненасытной воронки. Если бы он был человеком, то мы бы сказали «пришел в сознание». Ему начали открываться закономерности развития такой кровной и в то же время такой отчужденной оболочки.
Взаимоотношения, в которых он пребывал со своей поверхностью, были свойственны и многим ее участкам, которые не только взаимодействовали физически, но и пытались постигнуть самое себя. Она была сама по себе как бы отдельным существом, мучительно борющимся само с собой. И что более всего удивило Растущего – она вела себя как изначальная и главная часть его существа.
Это был пока не очень-то понятный процесс: она тоже постигала измерение, его законы, знала многое о сложнейших языковых связях и о том, что именно собратья поддерживают гармонию измерения, и тем не менее считала себя… изначальной. Но почему?! Растущему всего лишь стоило поставить вопрос, как единственно верный ответ появлялся тотчас же.
Нет, она не считала себя изначальной частью Растущего. Она всего-навсего мыслила себя той сферой, тем самым контуром, очерченным им самим, за пределами которого в любую из сторон для нее простиралось непознанное, в том числе и замкнутая бесконечность в «стакане», и разомкнутая безбрежность мира собратьев.
Она сама для себя была как бы центром Вселенной.
Да, он мог сразу же узнать свое будущее, как это могла бы знать река: исток, притоки с их истоками, среднее течение и, наконец, исчезновение в море, испарение к облакам, стекание дождями в ручьи, в подземные воды – все это единое целое одного явления. Но река, имей даже она сознание, ничего бы не смогла предпринять против плотин, береговых укреплений, распахивания берегов и балок, против отводных каналов, переброски ее вод в иные моря, против взрезающих ее тело стальных винтов, против ядов, отбросов, стекающих в ее русло. Конечно же река и… сознание – это всего лишь предположительное сопоставление, но как еще обозначить образ Растущего, который по сути своей имеет десятки, сотни, даже тысячи аналогий в жизни людей, а по внешности примитивен и прост – напоминает обыкновенный валун…
Жизнь его кожи сродни жизни реки, но только не в пространстве, а во времени: в ней все одновременно и зарождается, и растет, и исчезает. Одним словом, Растущий. Образ дерева нам даже больше помог бы в поиске аналогий с ним: из семени поток стремится в корень и ствол, вытянулись ветви, давшие листву и семена. И теперь есть все: и кончина – старение корня, ствола, веток, и жизнь – побеги, листва, и рождение – семена с их крепкой памятью о целом дереве.
Да, этот образ подошел бы для описания Растущего, если бы не такое различие, как стали бы сравнивать: дерево – это «дважды-два», а он – теория относительности. И тем не менее у него особое отношение ко всему растущему. Можно было бы назвать это любовью, когда б кто его наделил каким-либо из высоких чувств. Но об этом его отношении – несколько позже. Это пока не столь важно, нежели то, что он узнал, изучая оконтуренную им область познания – оболочку. Именно с этой стороны может возникнуть неожиданное для нас воздействие, в равной степени счастливое и трагичное.
Прежде чем шаг за шагом подойти к знанию о своем будущем, Растущий отступил к тому моменту, когда кожа его только что образовалась. Все было просто до банальности: клетки возникли, делились, расслаивались, разрастались, покрывая постепенно его тело. В некоторых местах они слипшимися группками парили в своей среде, двигались, поглощали другие группы и были поедаемы иными сообществами, более агрессивными. В некоторых местах они прочно врастали в тело, став его неотрывной частью, росли, давали жизнь другим группам, отмирая сами. И даже не отмирали – в измерении Растущего не существует нашего понятия «смерть», они, рассыпаясь на составные части, перегруппировывались, становясь частями других тканей и клеточных сообществ, и оставались вечными. Ведь с этой точки зрения нет никакой разницы: миллион-другой частиц находятся в какой-либо комбинации или же каждая существует сама по себе, или объединяется с новыми группами.
Это знание потрясло Растущего. Так, наверное, обыкновенная дворняга, изумительным образом отличающая друг от друга тысячи запахов, благодаря чему по-своему представляющая себе окружающий мир, вдруг познала бы какую-нибудь политэкономию капитализма. Что бы произошло с ней – остается только гадать, а вот сердце Растущего дало сильный импульс. Когда-то, из-за такого же сжатия, слои оболочки его тела получили сквозные разрывы… Но это событие совершилось давно, еще, по нашим понятиям, в его юности. Теперь же никаких разрывов не произошло, хотя волнение от полученного знания заставило сжаться его сердце несколько больше обычного. Этого было достаточно, чтобы в коже произошли пока незаметные для него изменения. Так у нас при неожиданном воспоминании о чем-то давно забытом, но постыдном учащенно бьется сердце. Впрочем, у кого как: кто краснеет или бледнеет, а кто покрывается испариной. Тут конечно же необходимо наличие совести, о которой в применении к Растущему говорить не приходится, но что-то близкое к этому произошло.
И в этот момент он почувствовал множество точек в своей оболочке, которые были связаны между собой неизвестным способом, а главное, они были тем самым материалом, который направил познание в единственно верное русло. Сосредоточась на этих точках, Растущий словно бы настроился на ритм бытия оболочки. В целом она не изменялась: отдельные ее части старели, обновлялись и вновь старели. Но в некоторых местах возникали зоны активности. Комбинации миллионов частиц начали давать качественно новые группы тканей, ни с чем не сравнимые. И хотя внешне никак между собой связаны не были, похожесть их была бесспорной. Совершенствовались они за счет остальных тканей оболочки, никаким образом ей пока не угрожая. Толчком к совершенствованию служило всякий раз какое-то заболевание. Внутри активных начинались процессы брожения – так назвал непонятное для себя явление Растущий.
Если бы только ему удалось найти пути, непроходимые тропки, ведущие туда, где кладезь тайн этих самых активных, где конечно же можно было найти знание и понимание о процессе брожения, но Растущий двигался по этапам своей логики, и лучше было для людей никак ему не мешать. Зоны активных являлись для него силой враждебной, хотя и необходимой, и безумно любопытной. А в таких случаях обычно исследуют хитросплетения предполагаемой враждебности, чтобы обезопасить себя от возможной агрессии или суметь вовремя противопоставить ей крепкий заслон. Вот уж действительно – ха! ха! ха! Возможное, предполагаемое…
Растущий беспрепятственно приближался к цели своего познания. Ему стало известно, что после брожения ткань активных словно бы перерождалась. Она ни на йоту не изменялась в своем составе, но реакции ее на все окружающее становились иными, словно бы это была уже совсем не она. Да и перерождение таило в себе множество тайн. Ткань уничтожала самое себя, ликвидируя активные точки и заменяя их… новыми активными, возникающими в самых неожиданных местах.
Процесс перерождения вскоре несколько изменился. В пульсации замены старых активных новыми возникла аритмия. Сроки взаимозамены растянулись настолько, что какая-то их часть успела смениться по нескольку раз и, следовательно, много раз изменилась реакция на все окружающее в тех местах, где довлели новые активные. А те, которые еще продолжали пульсировать с прежних времен, воздействовали на свои участки ткани по-старому, и реакция этих участков на окружающий мир была резко отличной от новых. Постепенно таких «старых» участков становилось все больше и больше. Наступило опасное равновесие, когда процесс перерождения грозил прекратиться, чего по всем законам измерения не могло случиться никогда.
Растущий в недоумении приостановился на этом этапе. Дальше путь познания раздваивался. Это была точка открытия, которое оставалось всего только обозначить.
