— Видение мне было, видение! — исступленно настаивал Коль Пертц, глядя на меня мутными глазами честного идиота. — Сам святой Софоний ко мне приходил!

— Софоний?! — я так и знал, что между этими двумя делами была связь! — Когда? Где?

— Так это, на той неделе, в пятницу! Шел я по берегу Высьего озера, место там у меня потайное было для…. для прогулок, а тут он как вышел передо мной! — студент-богослов широко раскрыл глаза, словно заново переживая увиденное. — Я думал стрекача дать, а он как заговорит: «Стой, отрок! Прими мое благословение!». Я как положено, колена преклонил, а старец снова молвит: «Езжай в Глорихейм, призови мне порождение из преисподней, чтобы я мог заново от скверны грешников очистить!»

— Прямо так и сказал?

— Ну да, и адрес дал.

— И ты сразу согласился?

— Так святой же! Он сказал, что избран я, денег оставил и еще обещал. Да и прав он, что скверны вокруг развелось немерено! За бутылку можжевеловой уже полдуката дерут, исчадия!

— А как выглядел твой святой?

— Так как на картинке в житие! Точь-в-точь! Поэтому, я его сразу и узнал!

«На самом деле идиот или так искусно притворяется?»

Мог ли некто, зная о недалеком уме горе-студента и слабости его к дурман-траве выдать себя за этого святого Софония и внушить слабоумному то, что требовалось этому самому некто? Ответ на этот вопрос был положительный, и даже кандидатура на должность этого «некто» имелась. Вот только зачем магистру Кельпиру нужны были демон и маска? Ради того самого доклада? Аргумент, конечно, был слабый, да и чересчур активно наводил меня на эту мысль дядюшка магистра — не мешало бы того самого проверить. К тому же, если Кельпир получил маску и, наверняка, уже знал, о провале затеи с демоном, то почему до сих пор не покинул Глорихейм? Да, вопросов все еще было больше, чем ответов. Поэтому, допрос магистра ни откладывать, ни, тем более, отменять было нельзя — да и мне самому любопытно было взглянуть на это молодое богословское дарование.

Весть монашке о том, что еду допрашивать Кельпира, я отправил, уже выходя ранним утром из казенного мотодиля перед зданием городской библиотеки — небольшая месть за вчерашнее, жаль было только, что не удалась. Госпожа легат — я чуть было не перепутал ее с прогуливающейся рядом вороной — поджидала меня у подножья лестницы — ночевала она там, что ли? — и, едва кивнув мне в знак приветствия, первой направилась внутрь здания.

Искомого магистра в библиотеке не обнаружилось, и за два часа ожидания я несколько раз пожалел о том, что решил ночевать в Управлении и из-за этого пропустил завтрак. Чтобы не терять зря времени, я наказал помощникам найти мне все богословские издания, в которых имелись изображения святого Софония. Большим разнообразием те не отличались — практически все художники-богословы представляли старца в виде благообразного старичка, одетого в безразмерную белую хламиду. Или никто из них не видел фреску, имеющуюся в Шаньском монастыре, либо то изображение по каким-то причинам — а у меня было подозрение, по каким именно — не считалось каноническим. Отличительной чертой Софония, что выделяла его из сонма похожих старцев, было подобие рогатого шлема на голове, видимо, обозначающего ту самую маску. Единственный неутешительный вывод, который я мог сделать из этого, заключался в том, что изобразить из себя этого святого мог кто угодно.

Действительно, кто угодно. Я смотрел на посетителей, входящих в библиотеку и видел, что надень я на любого из них белую хламиду и парик из седых волос, то в темноте да под воздействием дурман-травы никакой богослов такого ряженого от святого Софония не отличил бы. Взять хотя бы того напыщенного молодого человека, весь внешний вид которого говорил о том, что в библиотеку он попал совершенно случайно, перепутав ту либо с модной лавкой, либо с одним из новомодных клубов, в которых джентльмены, имитируя занятость, обсуждали светские сплетни. Если нацепить на того паклю, а на плечи накинуть занавеску, то…. Додумать я не успел, так как доселе молчаливая госпожа легат — сидевшая с такой прямой спиной, словно проглотила швабру — вскочила и быстро засеменила в сторону новоприбывшего.

— Магистр Кельпир!

Надо же. Если я и удивился, то совсем немного. Стоило присмотреться, как фамильное сходство с братом Шеором становилось очевидным. Непонятным оставалось только, что заставляло людей с такой внешностью выбирать себе подобную профессию. Впрочем, гораздо больше меня удивило то, что монашка соизволила приподнять полы своей шляпы, явив, наконец, окружающим свое лицо.

А ничего так, вернее, ничего особенного. Да и взгляд, направленный на так называемого магистра, откровенно раздражал. Можно было подумать, что она влюбленная поклонница, а не, хоть и навязанный, представитель следствия!

Мне узкое и длиннополое одеяние идти не мешало, поэтому достиг подозреваемого я в считанные секунды и, пока монашка с магистром не опомнились, доверительно произнес:

— Следственное Управление, господин Кельпир. Пройдемте!

Выражение физиономии магистра со снисходительно-презрительного тут же сменилось на затравленное, отчего мне подумалось, что навязываемые мне его дядюшкой подозрения вполне могли иметь под собой определенные основания.

— Пройдемте! Пройдемте! — я практически затолкал даже не пытающегося упираться модного франта в кабинку для индивидуальных занятий. Такая каморка предназначалась для одного, максимум двух, посетителей, поэтому, когда туда набились еще мои помощники с госпожой легатом, в ней стало невозможно развернуться без того, чтобы наступить на чью-нибудь ногу. Видимо это и оказало отрезвляющее действие на господина магистра.

— По какому праву?! — возмутился он, осознавши, что оказался сразу в прямом и переносном смыслах прижатым правосудием к стенке.

— Вы были знакомы с братом Наиром, монахом обители святого Шания? — в свою очередь строго вопросил я. Глазки магистра забегали, он покраснел, затем побледнел и кинул затравленный взгляд на госпожу легата. Та по-прежнему смотрела на светило богословской науки влюбленным взглядом, чем привела того в еще большее замешательство. На его лице поочередно отразились сомнение, удивление, а последним какая-то раскованная уверенность, совершенно мне не понравившаяся.

— Да, знаком! — с вызовом ответил Кельпир на мой вопрос, при этом пытаясь отползти от меня вдоль стенки в самый угол.

— А что вы делали вчера с четырех до восьми утра? — поинтересовался я, шагая вслед за ним. По оценкам экспертов именно в это промежуток времени был убит монах.

— Как что?! Спал, — удивился магистр и кинул очередной затравленный взгляд на монашку.

— И кто может это подтвердить?

— Кто?! Если кто в мою комнату в гостинице заглядывал, тот и сможет, — буркнул богослов, прилагая все усилия, чтобы вжаться в стенку, но с его габаритами это было трудновато.

— Значит, никто, — удовлетворенно отметил я, но был внезапно прерван решившей вмешаться в ход допроса монашкой.

— Вы же сами видите, что ваши подозрения бессмысленны, господин Винтерфилд! Магистр! — обратилась она уже белому как мел племяннику монастырского эконома. — Высказанные вами идеи поразительны!

— Мои? — слабо откликнулся тот.

— Ваши! — подтвердила госпожа легат. — Как вы догадались, что Лионские Тезисы можно интерпретировать в таком нетрадиционном ключе? А связка с откровениями Ракисса, сподвижника святого Софония?!

— Ах, это, — выдал измученную улыбку богослов и посмотрел с затаенной надеждой в сторону двери. Его реакция на монашку была мне в чем-то понятна — почти всякий испугается такой фанатичности в глазах — но превращение допроса в теологическую дискуссию я не одобрял.

— Какие были у вас отношения с братом Наиром, господин Кельпир? — спросил я, оттесняя представительницу Ордена. Однако такой двойной напор оказал на магистра еще более пугающее действие. Став белее покрашенной в тот же цвет стены, он выставил перед собой словно щит тоненькую папочку, с которой явился в библиотеку.