— Позавчера. — Она чувствовала, что её жизнь в данный момент становится ещё более заполненной, будто ей закрашивают в раскрасках, заполняют пустоту.

Он склонился и зарылся носом ей в затылок и, убрав волосы в очередной раз поцеловал в шею, давая возможность привыкнуть и к виду, и к ощущениям.

Дальше началось что-то совсем из другой оперы, из соседней реальности — Иван начал её трахать. Да именно нечто подобное Арина представляла, когда встречала это слово. Парень сразу понял, что у неё не хватит физических сил сдерживать его толчки, поэтому чуть подвинул вперёд, обнял собой сзади и тоже схватился руками за станок.

Арина смотрела на себя, на своё томное, с примесью страдания лицо, и на его — искаженное мукой и страстью, и чувствовала, что медленно сходит с ума. Хотя, почему медленно? Вполне себе живенько на неё напала некая дикая разнузданность — она выгнула спинку как кошка, подставляя ему вход во влагалище ещё более удобно, и впервые в своей жизни начала издавать сексуальные звуки.

Наверное, стонала, а может, рычала, но не исключено, что рыдала или молилась.

Арина чувствовала, будто её туго-натуго закручивают, словно резьбу на каком-то напоре. Девушку одновременно и засасывало в саму себя, и выворачивало наизнанку. А когда парень оторвал одну руку от поручня, полез ей между ног и надавил на клитор, внутри что-то провернулось, и резьбу сорвало. Напор хлынул во все стороны, грозясь затопить. Девушка закричала и уже плохо видела себя в зеркале — внутренний мир всё-таки погрёб под собой внешний.

Не мудрено, что момент, когда Иван схватил её в охапку и принялся толкаться в неё, изливаясь с нечеловеческими, звериными воплями и стонами, она прожила как в бреду.

Выйдя из неё и сам дыша натужно и рвано, Беспалов крутанул девушку к себе, потому что и не надеялся, что она способна сейчас к координации.

— Моя… сладкая… моя… Ты — моя, Кнопка, ты мне веришь? — покрывал сильными, жадными поцелуями её лицо, лихорадочно и беспорядочно стискивая ладонями. — Для меня.

Она обвилась руками вокруг его шеи. Ей показалось, что ещё чуть-чуть, и он скажет ей самые главные слова.

Но этого не произошло.

Арина чувствовала себя прошедшей чрез Чистилище. Её будто прокрутили в кухонном комбайне с применением психотропных веществ.

— А теперь… — чуть постояв на подкашивающихся ногах, он уложил девушку на ложе, — закрой глаза… — принялся водить по ней руками, гладить и целовать куда попало, — и не открывай. Прислушайся к себе. Погрузись в себя. А я сделаю всё остальное.

Из огня да в полымя. Сомкнув веки и опять почувствовав его внутри своего тела, своего желания, и от этого возбудившись по новой, хоть, казалось уже нет сил, Арина действительно погружалась куда-то в преисподнюю, проваливалась, а перед глазами мелькали картинки её с Иваном в зеркале. Стыд и неуверенность с неё сняли, словно новую защитную плёнку. Она почему-то только сейчас становилась женщиной — как оказалось, лишиться девственности, это ещё не всё. Стать женщиной, это не то же самое, что любовницей, а сделаться любовницей, не означает создать хороший союз в постели с мужчиной, которого любишь.

И вот сейчас, лёжа под Иваном, Арина всё это начинала понимать. Даже сквозь сумрак и толщу возбуждения, девушка вспомнила, как интересовалась хоум-видео и слегка улыбнулась.

«Каким же я была ещё ребёнком». — Она открыла глаза, повернула голову к зеркалам и увидела там своё измождённое, счастливое лицо.

«И как я теперь буду в них смотреться?» — окинула она взглядом стеклянную стену.

За эти пять дней Арина прожила отдельную маленькую жизнь. Поэтому, когда настала пора идти в школу, умирала отдельной маленькой смертью.

Только и оставалось что утешаться воспоминаниями об этих, поистине волшебных каникулах. Таких ярких и незабываемых, но, увы, прошедших.

Забвение и гармония, уединение и интимность, безмятежность и, конечно же, любовь. Когда Иван не строил из себя жутко строгого и крутого опекуна, эдакого знатока и властелина человеческих душ, то внезапно открывалось, что он просто обалденный. Да-да, именно обалденный, и находиться с ним рядом — неповторимо.

«Мальчик — отвал башки», — вспомнилось Арине выражение. Она словно пребывала в самой нереальной сказке, в которую можно поверить только имея душу ребёнка. Ангела.

Парень смешил до слёз и много знал. Не давал скучать и лениться, да и сам всё время был чем-то занят.

Целовал сладко, сжимал в объятьях сильно. Впивался в губы зачастую совершенно внезапно, иногда даже резко, грубо и с наскока. А когда его бесконечные, точёные пальцы обвивались вокруг талии и хорошенько сжимались, Арина почему-то очень жалела, что на ней не свадебное платье. Её воображение брало разгон как у Bugatti Veyron, и она сразу представляла себя плотно затянутой в белый тиснёный корсет, а вокруг её осиной талии вот эти вот сильные, знакомые, любимые руки. В них она бы могла, наверное, и умереть.

Они с Иваном почти не выходили из дому — девушка вязала опекуну носки к надвигающейся зиме и готовила вкусные котлеты, а он работал с файлами в ноуте, звонил, разговаривал и иногда даже кричал.

Пересмотрели «Бесславных ублюдков» и «Свадьбу в Малиновке».

Много беседовали. Про будущее ЕГЭ, поступление, учёбу, экономические Университеты, куда собралась Арина. Иван рассказывал о своём студенчестве, об американцах, их умении правильно выстраивать профессиональное обучение, неподражаемом юморе и толерантности: явной и скрытой.

Один раз Арина предложила прочесть Ване её сказки про фею Конфею. Парню, кстати, не понравилось — какая-то девчачья, цветочная муть — но разве он мог дать ей это понять? Да ни в коем случае! Проще и умнее заснуть. Тихо, мирно, почти незаметно и несравнимо безопасно.

— А ты любишь читать? — спросила его немного обиженная Арина чуть позже.

— Да, — ответил вполне честно.

— И у тебя, может быть, даже любимая книга имеется?

— А как же! Я бы даже сказал: настольная.

— И какая же?

— Пятьдесят оттенков серого.

Он вообще много прикалывался и дурачился.

Одним из вечеров взялся дрессировать Дрю с Арбузом, чтобы они не разбрасывали корм и ели строго каждый из своей чашки. Арина чуть не умерла от смеха, как на хозяина посматривали кот и кошка — опасливо так, как на животное, от которого не знаешь, чего ожидать ещё.

— Так, стоять, Казбек! — отодвигал чашку Дрю Иван, когда к ней направлялся Арбуз. — Куда? Не твоё.

Тут начинала возмущаться Дрю, а поскольку, как и любая женщина, соображала несравнимо быстрее мужчин, молнией кидалась к чашке Арбуза.

— И ты туда же, — отбирал у неё кормушку Ваня и подталкивал к ней кота. И так продолжалось до тех пор, пока животные перестали соображать, их будут кормить вообще или нет? Им дадут нормально поесть, как они привыкли, или их продали в цирк братьям Запашным? В рабство. Зверьё начинало жалостливо посматривать на девушку, может хоть она образумит странного хозяина и вдолбит в его буйную голову, что они всё-таки тупые и спрашивать с них нужно, как с тупых, а не вот это вот всё.

Весьма органично ушел Беспалов и от уборки по дому, затеянной Ариной.

— Когда ещё этим заниматься, как не на каникулах, правильно? — поставила она ведро тёплой воды в холле и принялась мочить в нём тряпку «против пыли», как называла её Марго.

Иван сориентировался молниеносно. Как чемпион Олимпийских игр в дисциплине: «Отлынивание от уборки и мытья полов». Мультикратный.

— Нужно с одним чуваком встретиться. Перетереть, — быстро переоделся и проследовал в коридор, переступая через протянутый шнур пылесоса. — Я скоро! — сдёрнул с вешалки пуховик и показательно позвенел ключами от машины.

Девушка повздыхала над судьбой своей горькой, покачала головой о своих делах своих скорбных, да делать нечего, не в грязи же сидеть.

Кстати, вернулся Беспалов с кулёчком итальянских конфет «Lindor» и детектором валют в руках.