Настроение упало до отрицательных значений. В принципе, он мог бы свалить отсюда вместе с Ариной хоть в сию секунду, но понимал, что не имеет права срывать всю компанию.

— Как ты оказался в кабинете? — протянул ладонь Васе для пожатия, когда шли по коридору в зал.

— Сначала ты нырнул где Тинкин кабинет, а потом Жорик. — Сжал и хорошенько тряхнул руку Ивана Базин. — Ну и я. На всяк случай.

— А её одну оставил?

— Обижаешь. Там Дамир с ними.

Они вошли в зал и остановились. За столиком сидела притихшая Арина и пытавшаяся с ней разговаривать Евгения. Мингалишев что-то листал в телефоне.

— А почему ты не сказал, что она не Марго? — поинтересовался Василий.

Беспалов брутально повёл ноздрями и вытер кончик носа.

— Марго слишком шустрая. Её уже в клубах узнают. Может, слух пойдёт что она «клубится», да её в училище не спустят с короткого поводка. Так надёжней.

Он заказал себе ещё выпить, после чего почти расслабился и даже сходил, пригласил на танец какую-то знакомую девушку.

— А почему её не приглашаешь? — отогнул на Арину большой палец Вася.

— Маленькая ещё, — покровительственно улыбнулся Иван девчушке.

При других обстоятельствах она бы на него неслабо спустила всех котов, но ей не давало покоя покрасневшее и даже немного припухшее пятно на его лбу, которое она рассмотрела даже в свете неоновых огней цветомузыки.

Чтобы слегка скрасить свою суровость и строгость воспитания опекун всё-таки разрешил подопечной попробовать «взрослый», «всамделишний» коктейль с алкоголем и выбрал знаменитый Б-52.

— Вообще-то, я хотела Кровавую Мэри, — пробубнила Арина, насколько позволяла музыка и шум разгулявшейся толпы.

— Пей, — ухмыльнулся ей Василий и, поднявшись, направился приглашать какую-то зацепившую взгляд девушку. — Кровавую Мэри я тебе сам могу дома сделать,

— Это Юля, — плюхнулся он на диван, когда вернулся. — Она мне нравится.

Беспалов уже знал, что Маринка Дально-Боя всё-таки оставила. Только в санаториях закончился сезон, тут же рассчиталась и отбыла к себе в Астрахань.

Когда ехали домой, Ивану позвонил отец. Даже сомневаясь, что до Степана Лавровича так быстро дошла цыганская почта о прецеденте в кабинете, парень на всякий случай отключил айфон.

«Не поеду завтра к нему, — размышлял он, вспомнив, что следующий день — суббота. — Береженого бог бережет».

Вернувшись в дом, Арина с Евгенией, прихватив с собой Дрю, сразу же ушли спать в девичью спальню, потому как школьнице с утра на занятия. Оставшись аптекарски чистой мужской компанией — включая Арбуза, поскольку закусывали копчёной колбаской — друзья выпили с Базиным, а тот, разогревшись алкоголем, принялся названивать Юлии. После чего вызвал такси и уехал к ней.

«Горбатого могила исправит», — беззлобно улыбнулся Беспалов, выключая свет в коридоре за другом. Он знал, что Василий скоро опять уходит в далёкий рейс колесить по стране и снова надолго.

Иван с Дамиром улеглись довольно поздно.

Беспалову очень хотелось отвезти утром Арину в лицей, раз уж он в эту субботу заделался домохозяином, но парень также понимал, что при встрече дорожная «жандармерия» благородства его порыва может не понять и оценить слишком предвзято. Эти точно не поверят на слово, что Иван Степанович практически не пьянеет, и состояние «нот кондишн» у всех разное. А вот права у него, к сожалению, только одни.

«Обязательно нужно её встретить, — решил опекун, проводив Дамира с Евгенией часов в десять утра. — Заодно заехать в Детский мир и этой прошмандовке тоже купить какого-нибудь собакена. А то ведь… ждёт».

По дороге с кладбища Арина рассказала ему, что Марго допытывалась, откуда у сестры новая игрушка.

— И как ты выкрутилась? — с предвкушением улыбнулся Иван.

— Я звонила дедушке и договорилась с ним. Сказала, что от него.

— А с тюльпанами? То же самое?

— Нет. С тюльпанами я сказала, что купила сама. Сделаю с ними сэлфи и отошлю Макарону. Скажу, что от тайного поклонника.

— Но ты же так не сделала, правда? — выгнул левую бровь опекун.

— Нет, конечно. Зачем лишний раз дразнить гусей, — молодо и заливисто засмеялась Арина.

Чтобы не навлекать излишней подозрительности своей скрытностью Иван в три часа дня припарковал машину прямо за железным забором лицея.

Девчушку узнал сразу по салатной шапке с меховым помпоном. Кстати, ему нравилось, как мать одевала девчат. Весьма.

Рядом с Ариной вышагивал Макарон, однако, к Ваниному глубочайшему сожалению и искренней скорби ничего крамольного не происходило — подростки просто шли рядом и даже не совсем близко. Проводив девушку до калитки ограждения, Гусев так и не приблизился к ней, а развернулся на месте и направился на парковку, где ему приветливо мигнула огнями чёрная Тойота Раф4.

«Т-т-твою мать, — скептически усмехнулся Ваня. — Да куд-д-да т-т-там».

В салоне Арина только улыбнулась, поздоровалась и, закинув рюкзак на заднее сидение, пристегнулась на переднем.

Иван тронулся с места, но лишь представил всю их дальнюю дорогу до дома, отъехал пару кварталов и, не долго думая, свернул в какой-то двор.

— Иди сюда, — остановившись, потянул девушку на себя. — Я до смерти соскучился.

И это была сущая правда.

Ничего вразумительного парень сказать не мог. Ни объяснить, ни описать. Им руководило и дёргало за ниточки властное, навязчивое желание. У него сложилось стойкое ощущение, что он распробовал, распознал, вкусил, пригубил, прикоснулся и пропал.

Охота — вторая неволя. Именно таковой она оставалась для парня до тех пор, пока вмешивались обстоятельства и болезненность ощущений у девчушки после её первого раза. Психология всё-таки тоже не лыком шита и в состоянии кое-что выставить против физиологии. Совесть, например. Сострадание.

Но только появилась надежда на благополучный исход периода, желание сделалось для Вани неволей первой. Первой и единственной. Его уже не пугали ни какие-то там статьи, ни угрызения совести, ни мать. С тем, что освободившись, она с него три шкуры спустит, он уже смирился и даже предвкушал. К тому же, ему было интересно взглянуть на поведение Арины в этом случае — встанет она на его защиту или нет.

Кстати, сейчас она целовалась с открытыми глазами.

— Почему… так? — улыбнулся он, отстранившись. — Тебе не… нравится?

Она даже задохнулась от желания возразить. Скорее всего, поэтому же и не подобрала слов, а только лишь объяснила:

— С закрытыми глазами я не вижу тебя. А я … я всё ещё не могу поверить. Ты всегда был моим сказочным Иваном Царевичем и… вот.

У него же складывалось обратное ощущение.

Когда он встречался со своим женщинами — ну, почти со всеми — то понимал, что они, даже при спонтанном сексе, всё-таки предполагали, что должно произойти и хотели этого. Знали на что шли, и их снедало нетерпение. Ване нравилось читать в их глазах отражение его желания «ол инклюзив», и тогда он верил, что именно это и есть большая ценность, это важно и продуктивно, и ничего лучшего на свете быть не может.

Тяга к Арине и чувства к этой девочке стёрли его опыт и убеждения, словно мокрой тряпкой — надписи мелом со школьной доски.

Девчушка понятия не имела, что её ждёт — рай или ад — каким образом это всё будет происходить, и что она сможет почувствовать. С завязанными глазами она шла за ним, а он просто вёл её за руку. Такое слепое доверие окрыляло и возбуждало неимоверно. Дарило подлинное, реальное счастье. То самое, которое пишется не мелом на доске, а любовью на каждом дне жизни, с занесением в каждый вздох, каждую улыбку совместного ребёнка, с заметками на полях мыслей о мимо проходящих красивых женщинах, и до безошибочного написания выучивается страшное слово «идиосинкразия», когда речь идёт о чужих прикосновениях.

Он не хотел её воспитывать или «лепить» под себя. Ему было приятней «поливать» её словно цветок и с интересом наблюдать, как тот растёт и раскрывается. А в том, что Арина чуть позже раскроется и сделает это довольно красиво, Иван не сомневался.