Дружно наклонились, подняли и понесли. Идти по вспаханной земле нелегко даже одному, а тут вчетвером, да с бомбой на палках…
Потихоньку выбрались с поля, передохнули в парке (тяжелая ноша лежала рядом на траве), потом опять разом подняли и побрели дальше. Вышли на улицу, которая вела прямо в центр города, к нашему двору. Пройти надо было немного – с километр. Бомба не крутилась, но палки прогибались, пружинили.
Шли, стараясь шагать в ногу, по тротуару, вымощенному плиткой: Сашка с Серегой впереди, мы с Игорем сзади.
– Стоять! Кому сказал – стоять!!! – Крик заставил вздрогнуть, мы чуть не уронили груз, резко затормозив. Бомба поехала по палкам вперед…
– Держать, держать! – рычал сзади мужской голос. Я оглянулся и увидел милиционера. Он стоял на крыльце отделения, в руках папироса, лицо красное от напряжения, от крика.
Игорь тоже повернулся:
– Стоять, держать! Что еще? Прыгать?!
– Прыгать. Прыгать?! – милиционер произнес уже тихо, вопросительно, как будто разговаривая сам с собой. Но его растерянность быстро прошла, он резко бросил в урну папиросу и направился к нам.
Что делают большинство мальчишек, учинив что-нибудь нехорошее, когда к ним быстрым шагом идет милиционер? Конечно, убегают. И нам не раз приходилось бегать, но это были другие ситуации. Теперь же мы, оцепенев, держали на пружинящих палках из желтой акации тяжелую бомбу. Она связывала нас, и было понятно, что никто не сможет ее отпустить и бросить на землю…
Милиционер подошел, но не вплотную: метров за пять остановился, приподнялся на цыпочки, присел, стал крутить головой, шмыгать носом, словно что-то вынюхивал. Мы стояли молча. Я чувствовал, как у меня затекают руки, а спина начинает болеть от напряжения…
– Дядя, – сказал Игорь, – ты нас долго не держи, мы же сейчас уроним…
– Что-о-о? Кого уроним?! Я вам сейчас уроню!
– Да не вас уроним, – уточнил Сергей, – бомбу уроним, знаете, какая она тяжелая?!
Серега потряс обеими руками свою сторону опасной ноши, бомба вздрогнула, зашевелилась, палки, на которых она лежала, тоже зашевелились, задергались и наши руки. Мы все одновременно задвигались, приседая, пытаясь остановить тряску и не уронить бомбу на землю. Милиционер сделал два небольших шага назад и зажмурил глаза.
– Держите ее, держите крепко, ишь как раскачали, держите, – он говорил скороговоркой, стоя на месте, поднимаясь и опускаясь на носках своих начищенных до сияния ботинок.
Я смотрел на ботинки: они были не новые, но очень ухоженные: черная мягкая кожа блестела, шнурки аккуратно завязаны, а концы спрятаны внутрь. Милиционер почувствовал мой взгляд, посмотрел на меня, на ботинки…
– Ты чего? – спросил он удивленно.
– Ботинки красивые, – ответил я, не отводя взгляда. Он неловко улыбнулся, напряженно глядя в нашу сторону. Бомба перестала двигаться, мы стояли, замерев, смотрели на милиционера и на его ботинки. Пауза была какой-то неестественной, но она изменила ситуацию.
Игорь, руки которого опять начали дрожать, обратился к милиционеру по всем правилам:
– Товарищ капитан, разрешите нам идти. Бомбу мы несем в музей!
– Музей?.. В какой еще музей, где этот музей?!
Капитан напрягся, его глаза из-под нахмуренных бровей пытливо осматривали каждого из нас.
– Где музей, ребята? – уже спокойно и дружелюбно спросил он.
– В школе, в школе музей, – затараторил Игорь. – Дядя, отпустите, больше не могу стоять, в туалет хочу… Может, подержите? – Игорь повернулся всем корпусом, показывая свои руки, покрасневшие от напряжения. – Держите!..
Капитан неожиданно резко метнулся к нему, перехватил палку, Игорь отпустил ее и понесся в кусты. Мы замерли вместе с милиционером. Тишина, запах одеколона, прокуренной одежды, обувного крема. Одним словом, пахло милиционером.
– Тяжелая! – Капитан, вздохнув, осмотрел нас. – Вы крепкие парнишки!
Игорь выскочил из кустов, подбежал, взялся руками за палку рядом с рукой капитана.
– Ну все, спасибо за помощь, мы пошли. Мы в музей пошли, – повторил он еще раз с нажимом.
– Да, а то закроется, – вторил ему Сергей.
Секундное замешательство, и нас отпустили. Мы быстро шли по опустевшей улице, рабочий день закончился, редкие прохожие удивленно и непонимающе, но чаще безразлично смотрели на нас. Только один пьяный дядька самым трезвым образом оценил обстановку. Это мы поняли позже. Он увидел нас с бомбой, смешно развел руки в стороны и попытался, качаясь на неуверенных ногах, перегородить нам дорогу.
– Куда несете?! Зачем? Отставить, положить… – Его монолог нас рассмешил, мы повернули к реке, прошагали берегом, и переулком вышли к нашим домам, окруженным липами, черешнями и дубами, во дворе росли яблони, груши, рябины. Эти деревья были частью нашей мальчишеской жизни.
Двор, родной двор детства… Эти вечные доброта и забота, уют, дорогие сердцу соседи, бабушки, дедушки, тети и дяди, и, конечно же, дети – малыши, сверстники и постарше. В сарайчиках хрюкают поросята, кудахчут куры, топочут в клетках кролики…
Двухэтажные дома стоят рядом, в приоткрытых окнах колышутся белые занавески, плывут волшебные запахи картошки, жаренной с салом и луком. Готовили на газовых плитах, но у всех на кухне были небольшие дровяные печки, хотя летом их обычно не топили. Под яблоней стоял стол, за которым в хорошую погоду наши отцы после работы играли в карты или домино.
По праздникам пели песни под гармонь. Иногда играли двое – дядя Вася и дядя Ефрем. Оба шоферили: серьезно-строгие всю неделю, по пятницам они позволяли себе расслабиться. Выпивали, садились рядом, брали в руки гармошки и… душа уносилась вдаль вместе с музыкой и песнями. В других дворах так не играли и не пели, поэтому вся улица нам завидовала.
В этот будничный вечер все было как всегда. Мужчины играли в карты, в песочнице копошилась малышня, женщины сидели на скамеечке и обсуждали огородные новости: у кого какой вырос лук, чеснок, хватило ли собственных огурцов на засолку и какие хорошие помидоры у соседки с тринадцатой квартиры.
Мы зашли во двор… У сараев лежала эстонская гончая дяди Жоры, соседа из пятой квартиры. Мы очень любили эту собаку – добрую, с большими мягкими ушами. Она гуляла по двору, скучая, пока хозяин был на работе, играла с совсем маленькими детьми, с презрением поглядывала на клетки с кроликами, разрешала курам клевать остатки еды из своей миски.
Так вот, Лада спокойно лежала, положив морду на лапы и посматривая умными коричневыми глазами на происходящее во дворе. Мы зашли гордо, шествуя в ногу, с бомбой на палках. Так во двор еще ни разу никто не заходил!..
Вдруг гончая подскочила, будто дюжина зайцев поднялась из травы, громко залаяла и бросилась в нашу сторону. Мужики, которые рядом играли в карты, вздрогнули от неожиданности, беззлобно выругались и разом повернулись в нашу сторону. Женщины смотрели на нас растерянно, мелюзга в песочнице побросала свои игрушки. Мы остановились посредине двора, Лада узнала нас, замолчала, подбежала, завиляла хвостом, начала обнюхивать наши ноги.
Пауза затянулась, немая картина – все смотрят друг на друга. Занавеска на первом этаже отодвинулась, в окне появилась баба Вера, охнула, ее синие глаза совсем потемнели, доброе раскрасневшееся лицо стало тревожным, она быстро задернула занавеску и прикрыла окно.
Первым пришел в себя дядя Коля – самый молодой из наших отцов, сильный и спокойный. Он не воевал, по специальности был каменщиком,
– Ну вы, ребята, даете… Вы что это такое притащили? На снаряд похоже…
За столом сидели шестеро мужчин, они смеялись и шутили, подначивали друг друга. Настроение у всех было прекрасное, и вот пришли мы, принеся с собой нечто ужасное. Это я понял, когда увидел бледное лицо дяди Лени, воевавшего с сорок третьего: он был командиром танка, потом – роты и танкового батальона, два раза горел, трижды был ранен.
Всегда веселый, любивший петь украинские песни, дядя Леня смотрел на нас, машинально перебирая карты (видно, как раз собирался раздавать), в его руках была вся колода. Он приподнялся, но вкопанная близко к столу скамейка мешала ему встать. Слегка согнувшись и вытягивая шею, дядя Леня не прекращал тасовать колоду.
