— Давай, соглашайся, получится здорово, — сказала Тамара, видя моё сомнение, — Я снимаю на плёнку, по всей науке, поэтому фотографии получаются очень даже живые, не такие замыленные, как на цифровик. К тому же очень многое зависит от света, — объясняла мне она, услышав историю моих плохих отношений с камерой.

И я сдалась. Одна из стен в её комнате была оклеена белой бумагой. Напротив стояла странная лампа со шторкой. Тамара включила компьютер и открыла проигрыватель, поставив что-то из тяжёлого рока. Пока она возилась с фотоаппаратом, я осматривала комнату, которая отражала внутренний мир владелицы. Серые стены с яркими пятнами абстрактных картин, занавески из длинных стеклянных трубочек, кровать застеленная покрывалом, расписанным психоделическими узорами. Над ней висели чёрно-белые фотографии, снятые явно Тамарой. Письменный стол с компьютером, стопка дисков и книжка Бродского, пухлая от закладок. В углу — акустическая гитара с чьей-то подписью и большой плюшевый медведь в футболке “Король и шут”.

— Вот, вставай сюда, — Тамара выглядела сосредоточенной. Я встала в нужном месте. Белый искусственный свет бил в лицо, от чего в глазах плясали яркие вспышки.

— Сними пиджак, — сказала Тамара, выстраивая нужный свет. Я повиновалась. Было забавно наблюдать за её плотно сжатыми губами, нахмуренным лбом, сведёнными бровями. — Не улыбайся, смотри мимо камеры, — говорила она, щёлкая фотоаппаратом, — Распусти волосы, расслабь плечи, будь естественной, в конце концов! Это всего лишь камера, она не может украсть твою душу.

Наверное, у меня плохо получалось быть естественной, потому что Тамара отщёлкала целую плёнку, прежде чем результат стал её устраивать. Оказалось, что фотографироваться — утомительный труд, и я чувствовала себя выжатой. Слишком много эмоций принёс мне этот день.

— Думаю, последние фотки это то, что надо, — Тамара убрала фотоаппарат в кофр и взяла со стола пачку LM, — Надо перекурить, а то я запарилась, блин. Пошли на балкон, — она прибавила громкость.

На балконе Тамара блаженно затянулась, выпустив дым через нос. Я первый раз видела, чтобы девчонка так курила. Вообще в ней было много мальчишеского. Она носила мужскую куртку и два колечка в ухе, коротко стриглась, не пользовалась косметикой, слушала тяжёлый рок, ходила, чересчур двигая плечами. Но при этом у неё было очень женственное лицо с мягкими губами, узкие ладони с длинными изящными пальцами, довольно большая грудь, стройные бёдра. Я невольно залюбовалась ей, и она поймала мой взгляд.

— Чего ты меня так смотришь? — спросила она с подозрением, — Не нравится, что я курю?

— Нет, я любуюсь, — честно ответила я, — Твоя внешность поразительно не сочетается с сигаретой, но то, как ты куришь, придёт тебе совершенно мальчишеский шарм.

Она засмеялась.

— Ты забавная, Лали. Сразу видно, что много читаешь. Спорим, что ты читала всех этих древних авторов, которых сегодня назвал препод?

— Ну, читала, — ответила я уныло. Сразу вспомнился урок, и моё колотящееся сердце, и он, отдающий мне свой учебник. Чёрт!!!

— Я забыла вернуть ему учебник! — закричала я.

— Подумаешь, на следующем уроке вернёшь. Чё так орать-то, я чуть дымом не подавилась.

— Уже представляю, как он будет меня отчитывать, — уныло сказала я, присев на корточки.

— Да ну, брось — Тамара выбросила окурок с балкона и присела рядом, — А почему ты не сказала ему, что читала эту галимую байду? Зассала?

Я кивнула. Именно зассала. И не знаю, чего больше: его внимания или звания почётного ботана от одноклассников.

— Скажи, классно он Алку уделал? — довольно протянула Тамара, — Какие у неё глаза бешеные потом были, ух. Я бы засняла этот момент на память.

За окном стремительно темнело. Мы выпили ещё чаю, и я попрощалась с Тамарой. Она пообещала проявить фотографии в конце недели, заверив, что непременно покажет результат и подарит снимки. Мысли были наполовину о предстоящем школьном дне, наполовину об учителе. Ещё ни один парень не вызывал во мне такую гамму чувств, какую вызвал сегодня он.

Дома мать накинулась на меня прямо с порога:

— Ты где ходишь, время восьмой час? У вас уроки ещё в двенадцать закончились! Что с твоим телефоном?

Телефон предсказуемо разрядился, так как я всю ночь играла в игры, мучаясь бессонницей от волнения.

— Телефон разрядился, я утром забыла его зарядить. А была я у Тамары, это моя одноклассница. Мы с ней вроде как подружились, — спокойно ответила я, сбрасывая туфли. Из кухни обалденно пахло яблочным пирогом, тихонько бормотал телевизор и шумел закипающий чайник — всё это окутывало домашним уютом, и я заметно расслабилась, перестав думать о завтрашнем дне.

— Что-то от тебя табаком несёт, — мать подозрительно принюхалась, схватив меня за руку, — Ты курила, что ли?!

— Это в подъезде кто-то накурил, дышать невозможно, — первая в моей жизни ложь легко сорвалась с губ, — Если не веришь, спустись на третий этаж, убедишься.

Конечно, мать никуда не пошла, поверив мне на слово. Кажется, она даже обрадовалась тому, что у меня появилась подруга. Быть одной, не имя ни подруг, ни возлюбленных — ненормально, по её мнению. За ужином она расспрашивала меня о новой школе, об одноклассниках и, конечно, о Тамаре. Я отвечала уклончиво, не желая особо распространяться о новой подруге. Папа вновь задерживался, но я была уверена, что мама передаст ему мой рассказ, а это значит, что от его расспросов я точно спасена. Я слопала три куска восхитительного пирога и, переодевшись в длинную клетчатую рубашку, с разбегу бросилась на кровать, тут же пожалев об этом. С набитым пузом такой манёвр лучше не совершать. С некоторым трепетом я открыла учебник по зарубежке, зачем-то понюхала его страницы. От него пахло всего лишь типографской краской, да и вообще казалось, что Николай Владимирович не открывал его до сегодняшнего дня. С некоторым разочарованием я захлопнула его и полезла в сумку за расписанием. Следующий урок у нас был только в пятницу, а завтра — вторник. Ну, что же, можно расслабиться — завтра меня не ждёт ничего страшного.

Потянулись обычные школьные будни. Я продолжала общаться с Тамарой, Аней и Машей. В столовой мы сидели за одним столом, и я наслаждалась общением с девчонками. Удивительно, как я могла целых десять лет лишать себя этого! Наши разговоры были просты и обыденны, но мне всё равно было интересно с ними. Ну, а с Тамарой мы могли говорить обо всём на свете, начиная новинками музыки и заканчивая моделями мобильных телефонов. Учёба всегда давалась мне легко, и выпускной класс не стал исключением. Хотя, учителя, ещё не отошедшие от летней лени, давали нам поблажки. На переменах я ловила себя на том, что ищу взглядом учителя зарубежки. Но ни разу не встретила его ни в одном из школьных коридоров.

В пятницу Тамара принесла фотографии. Разглядывая три чёрно-белых глянцевых прямоугольника, я никак не могла поверить, что на них моё лицо. Девушка на снимках чуть отвернулась от камеры, но тем не менее, её лицо было хорошо видно. Тень от ресниц на щеке, приоткрытые губы, чётко очерченная линия скул. Тамара играла с оттенками белого, словно художник. Ей всё-таки удалось добиться от меня естественности, и эти фотографии не производили впечатление студийных. Словно меня сняли в тот момент, когда я совсем не позировала.

— Ну, как тебе? — Тамара заглянула через плечо, явно ожидая похвалы.

— Ты замечательный фотограф, — искренне сказала я, — Не думала, что я могу быть такой… интересной.

— Интересной? Смеёшься что ли? Ты красавица, а я просто смогла это передать, — Тамара плюхнулась рядом, бросив сумку на парту. Сегодня на ней были вельветовая рубашка песочного цвета и вытертые до белизны джинсы, — Можешь оставить эти снимки себе, я их для тебя распечатала. Первая плёнка, конечно, тоже неплохой вышла, но на тех фотографиях ты слишком зажатая. И взгляд у тебя, как у перепуганной лани.

Я засмеялась, на автомате засовывая снимки в учебник. С Тамарой было так легко и уютно, что я благодарила Фортуну, неожиданно повернувшуюся к папе лицом, за то, что мы переехали именно в этот район, и я пошла именно в эту школу. Но чем дольше длилась перемена, тем сильнее я нервничала. Ведь мне предстояло вернуть учебник владельцу.