Когда закончилась торжественная часть, классная руководительница, Ирина Викторовна, повела нас в класс, где я наконец смогла избавиться от букета.

— Садись со мной, — предложила Тамара, указывая на последнюю парту у окна, — Здесь самое козырное место.

Я села и подпёрла щёку рукой. Классная обладала настолько многотонным голосом, что он усыплял мгновенно.

— Как я говорила вам весной, в этом году к вашим обычным предметам добавится два новых, — она слегка повысила голос, видимо, чувствуя, что атмосфера в классе стала сонной, — Зарубежная литература и история мировой культуры. Литературу будет вести молодой преподаватель, аспирант из Санкт-Петербурга, — она многозначительно помолчала, чтобы мы смогли оценить важность момента, — Надеюсь, все будут вести себя прилично и не уронят честь школы. И чтобы никаких фривольностей от девочек, — строго добавила она. — Так, ну а теперь о приятном. Директор разрешил устроить дискотеку в конце сентября, поэтому…

Её последние слова никто не расслышал — ликование от заветного слова "дискотека" перекрыло всё остальное. Ирина Викторовна подождала, когда все успокоятся и продолжила:

— Поведению в этом году будет уделено пристальное внимание, — она остановила взгляд на Громе, — Особенно, это касается тебя, Кирилл. Последний учебный год, пора уже тебе взяться за ум и перестать создавать проблемы себе и школе. Если ты и не состоишь на учёте, то это только благодаря мне. Но отныне я с тобой возиться не намерена, ты уже взрослый и сам должен понимать всю ответственность.

Гром хмыкнул. Речь классной явно не произвела на него впечатления.

— Ну и последнее, — она заглянула в журнал, — У нас в классе новая ученица, Доманская Лали, — на меня разом уставился весь класс, кроме Грома и Тамары. Первый тыкал кнопки мобильника, а вторая смотрела в окно. Я почувствовала, что краснею от всеобщего внимания и молилась про себя, чтобы классная не вызвала меня на середину класса, рассказать о себе. Эта традиция была принята в моей старой школе, но здесь, кажется, такое не практиковалось. Я вздохнула с облегчением.

— Добро пожаловать, Лали, — мягко сказала она, — Думаю, тебе у нас понравится. На этом всё, до встречи завтра на химии. А сейчас вы все поднимаетесь в 210 кабинет, теперь там у вас будут проходить уроки по зарубежной литературе.

Загрохотали отодвигаемые стулья. Тамара перекинула сумку через плечо, ожидая, пока я справлюсь с замком на своей.

— Как тебе наш класс? — спросила она, когда мы поднимались в 210.

— Поживём-увидим, — пожала плечами я, — Пока непонятно. Но могу сказать одно: ты мне уже нравишься.

Тамара просияла.

— Да не ври, ты от меня уже без ума, — она легко толкнула меня плечом, и мы засмеялись. Удивительно, как легко мне было с этой девушкой, которую я знала всего ничего.

Мы вошли в залитый солнцем просторный класс. В этой школе кабинеты не запирались и не надо было торчать в коридоре, ожидая учителя. Тамара вновь выбрала парту у окна, и я последовала за ней. Усевшись, она тут же достала из кармана мобильник, а я отодвинула жалюзи и посмотрела в окно. С высоты второго этажа был виден школьный двор, а к веткам яблонь можно было протянуть руку. Сидевшая перед нами Аня повернулась ко мне, объясняя кто есть кто, но я слушала её вполуха, наслаждаясь полуденным солнцем.

— Это Алла Романова, — Аня указала на шатенку в клетчатой мини-юбке и с откровенным декольте, и мне пришлось проследить за её пальцем. Я узнала в ней ту красотку, окатившую меня презрением, — Она у нас звезда, все считают, что у неё самые красивые ноги в школе. А я думаю, что ноги как ноги, просто она всегда ходит на высоченных каблуках. С такими каблуками любые ноги покажутся обалденными. Ну, а я рядом с ней её подружка, Соня Митина. Она Алке в рот заглядывает, хочет во всём походить на неё. Видишь, даже одевается, как она, — на Соне и впрямь была такая же юбка, но декольте её блузки было более скромным. И каблуки та не носила. Я вспомнила, каким взглядом окинула меня Алла на линейке. Кажется, с ней мы точно никаких дел иметь не будем.

Прозвенел звонок. Я достала из сумки тетрадь, Тамара отложила телефон. Дверь открылась, и в класс вошёл учитель, тот самый питерский аспирант. Все разом замолчали, а потом зашептались.

— Да, на таком бы я попрыгала, — шепнула Маша, сидевшая перед нами, своей соседке по парте Ане, и они обе захихикали. А я боялась взглянуть на него, изучая его лицо украдкой, выбирая те моменты, когда он не смотрел в сторону нашего ряда.

Молодой учитель мало того, что выглядел таким же подростком, как и мы, да ещё и обладал выдающейся внешностью. Тёмные глаза, взгляд исподлобья, острые скулы, большой пропорциональный нос, красивый изгиб рта. У него была выбрита голова, что придавало ему одновременно необычный и хулиганский вид. Одет он был в чёрную рубашку, застёгнутую на все пуговицы, и в узкие чёрные брюки.

— Добрый день, — у него оказался мягкий, вкрадчивый тембр, сразу же приковывающий внимание слушателей. Он присел на краешек учительского стола, — Меня зовут Николай Владимирович, я буду вести у вас зарубежную литературу. Впрочем, судя по учебникам на столах, вы осведомлены об этом. Прежде, чем мы начнём, скажите, что вы сейчас читаете? — он обвел взглядом класс. Я заметила, что Алла судорожно принялась листать учебник, убрав его на колени.

— Харуки Мураками, — осторожно сказала Аня. Николай Владимирович одобрительно улыбнулся ей.

— Пушкина! — выкрикнула ещё не знакомая мне девочка со второй парты, — Он — наше всё!

— Судя по этому выкрику, вы плохо ознакомились с творчеством Александра Сергеевича, а просто повторили расхожий штамп, — сказал он с усмешкой в голосе.

— Данте Агильери, — важно сказала Алла, поправляя свои роскошные волосы и обворожительно улыбаясь.

Учитель посмотрел на неё. В его глазах плясали чёртики. Алкина улыбка улетела в молоко, зато сама Алка стушевалась под учительским взглядом.

— Как ваше имя? — спросил он негромко. Та ответила, краснея и запинаясь, — Что же вам больше всего понравилось у господина Агильери? — его голос звучал насмешливо. Алка ожидаемо молчала, закусив губу. — Так вот, уважаемая госпожа Романова, если бы вы читали великого итальянского классика, то вы бы знали не только то, что он написал, но и то, что его фамилия Алигьери.

Класс грохнул от смеха. Пристыженная Алла сверкнула глазами, но ничего не сказала. На её щеках можно было поджарить яичницу. Я поняла, что кличка “Госпожа Романова” приклеится к ней надолго и ощутила мрачное удовлетворение от её позора.

— Ну, это, про Рэмбо там всякие книжки, — с трудом выговорил накачанный парень, сидящий рядом с Громом.

— Ты чё, Юрка, это же нафталин из девяностых! — крикнул кто-то со второго ряда.

Учитель улыбнулся.

— Вижу, что ваши бицепсы вдохновлены примером книжного Рэмбо.

— Нет, батиными гантелями, — не сообразил парень, и класс грохнул второй раз.

— Это весь кружок книгочеев? — спросил учитель, вставая со стола и прогуливаясь по классу, — Что, например, читаете вы? — обратился он к Грому. Тот поднял голову от телефона.

— "Низший пилотаж" Ширянова, — ответил он спокойно.

— Любите трэш-литературу? — он с интересом взглянул на Грома.

— Впитываю торчковую мудрость, — слегка вызывающе ответил Гром и снова уставился в экран мобильного.

— Что ж, надеюсь, эта мудрость, показанная наглядно, станет для вас хорошей иллюстрацией того, как делать не надо, — он вернулся за стол, — А кто-нибудь из вас читал, скажем, Гете или Петрарку? Или, быть может, Бодлера? Вальтера Скотта?

Класс молчал. Я читала всех перечисленных авторов, но стеснялась сказать об этом. Сердце колотилось, кажется, в самом горле, ладони вспотели. Пока я набиралась мужества сказать, учитель несколько разочарованно произнёс:

— Чего-то подобного я и ожидал. Очень многие думают, что такая литература скучна и писали её покрытые плесенью старцы, не знающие ничего ни о жизни, ни о любви. Только максимально занудно описывали дремучие годы.