— А ты? — Карина все бледнее становилась.

— А я к новому знакомому в гости пойду. И не спорь! — сказала я твердо — Или же мне приказ тебе отдавать надо?

Карина зубы стиснула и отрицательно головой помотала. А я чувствовала, что надо торопиться, потому недовольную подружку подтолкнула.

Та с черного хода зашла, а уже несколько минут спустя, воркуя, вывела покачивающегося охотника. Молодчик встрепенулся — он явно не рассчитывал, что так быстро жертва в кабаке попойку закончит; взгляд его заметался, но когда парочка отправилась в мрачную подворотню, жажда наживы осторожность превысила. За ними двинулся, прямиком ко мне в расставленные сети.

А дальше каруселью завертелись события.

Я из укрытия бросилась, якобы в желании добраться до Ратмира и отобрать у него вожделенный мешочек — ну а мало ли, свел с ума нищенку блеск монет. Помощнику следователя то Карина память подправит, да историю придумает, а вот на грабителя истинного, что подступился с другой стороны, мое нападение шокирующее впечатление произвело. Он то уже и нож достал для угрозы.

Карина сердито посмотрела на меня, но взвизгнула и принялась нерадиво руками размахивать, сразу от всех спасаясь. Ратмир тоже стойку принял и на нож угрожающе двинулся. На меня то он внимания не обращал — своя же вроде. Потому и удивился сильно, что его сзади что-то тяжелое ударило. Шепнула я извинения пространству, ловко вытащила мешочек и давай улепетывать, рассчитывая, что грабитель за мной побежит. Так и вышло. Для него то вся эта сцена предельно ясной была; даже ложный охотник поступил согласно предполагаемому. А я пару домов оббежала, не так чтобы сильно быстро, за угол завернула и сделала вид, что оступилась и на колени рухнула.

Тут то меня и настигли.

Эх, как бы сделать, чтобы с собой меня забрал то парень?

Увидела его перекошенное от злости лицо и поняла — разозлить еще больше. Чтобы ему захотелось поквитаться со мной в надежном месте.

Так что я показала, на что всякие убогие нищенки способны, защищая свою добычу.

И почти с облегчением увидела кулак, летящий прямо в лицо.

Уже теряя сознание подумала — не узнал бы никто, кому не надобно, про этот случай — а то от доков камня на камне не оставят, а здесь ведь и приличные люди проживают.

Терпеть не могу головные боли, да еще и собственноручно призванные.

Очнуться то я очнулась, да вот только приходить в себя не торопилась — в голове шумело, глаза не открывались — заплыли, в носу что-то хлюпало со свистом; да со слухом совсем беда была.

И не восстановить себя полностью ведь, а то заметят. Так, слегка подправить можно было самые побитые части тела.

Спустя полминуты я уже и мыслить могла ясно и стонать от неприятных ощущений не хотелось. А значит, пора прислушаться к происходящему, да не только прислушаться.

Запахи; шуршание; ощутимое даже сквозь закрытые веки давление стен говорило о многом. Например, о том, что нахожусь я в полуподвальном, каменном помещении — да не одна, а еще с парочкой таких-же убогих, не подающих особо признаков жизни. Что к узникам давно уже присоединились крысы и облюбовали себе тряпье в углу; что доступа свежего воздуха сюда, практически, нет, а не задохнуться нам позволяет небольшой коридор к темницам, да решетка, заменяющая часть стены, от которой чуть сквозило.

Хм, что же за шайка такая серьезная, что у них и подвалы есть каменные, и враги для этих подвалов имеются?

Моих тюремщиков слышно не было — а я так рассчитывала, что они проявят себя и расскажут что-нибудь интересное, пока я буду, якобы, без сознания. Значит, надо приходить в себя. Демонстративно застонала, начала присаживаться, отмечая, что меня не приковали и руки даже не связали — да и с чего им нищенки опасаться — и, наконец, с трудом, но открыла глаза. Осторожно ощупала лицо: да чтоб провалиться ему, нос сломал! Отсюда и глаза как щелочки, и прочие боли. Не заметив особого внимания к моей персоне со стороны двоих несчастных, что лежали возле другой стены, быстро срастила кость и выругалась про себя — неприятно то как! Больше уже ничего менять не стала, а то слишком подозрительно было остаться красавицей в подобной ситуации.

— Где же я? Что это за место? — спросила хрипло и испуганно у соседей.

Те промолчали.

Странно, мертвыми они не казались, да и, судя по дыханию, не спали.

Я осторожно подошла к ним и увиденное мне не понравилось.

В коконе из тряпок, пристегнутый наручниками, лежал изможденный мужчина — не старый еще, но длительное, видимо, пребывание в этом месте превратило его в старика с изрезанной морщинами пергаментной кожей и впалыми глазами, которые открыто, но невидяще смотрели в потолок. Я быстро прошлась по нему магической проверкой и убедилась — пытали; долго и планомерно. Оттого и полная отрешенность от происходящего — у людей ведь резервы что физические, что психические не бесконечны.

Второй, точнее вторая, выглядела не лучше: грязная, в оборванных тряпках, открывающих голое тело в синяках и ссадинах. Совсем девчонка. Забилась в угол и дрожит, смотрит на меня раскрытыми от ужаса глазами. Личико маленькое, бледненькое, в потеках крови, но не похоже, что с ней успели что-то сделать более серьезное.

Я стиснула кулаки.

И не успеют уже. Я не позволю.

Подошла осторожно к девушке, взяла руку хладную, влажную и мягко успокаивающей пылью невидимой в её лицо дунула. Та расслабилась, всхлипнула и доверчиво ко мне прижалась.

Вот злыдни то собрались здесь! Совсем непростые. Жестокие, ничего не боящиеся: похоже, присущи им и разбойство, и похищения, и запугивания — что — то им надо было ведь от этого мужчины. А если еще и медальоны отвратительные вспомнить, копящие в себе боль и страх окружающих — для кого вот копящие? — то становится понятным: набрела я на логово паучиное, не главное, конечно, нет, но важное в цепочке событий.

— Ты кто такая? И почему здесь? — спросила у девушки

— М-марта… — прошептала та едва слышно — Забрали меня из дома, чтобы… Чтобы… — снова всхлипнула и слезки потекли по грязному личику, оставляя разводы.

— Что, просто взяли и забрали? И никто не помешал? Где жила то? — спросила сердито.

— В ю-южных доках, лавка там у папеньки с сетями… Так кто им помешает?

— Как кто? Родители. Поди ж не сирота…

— А им неважно, сирота или нет — прокаркал мужик, неожиданно проявивший интерес — Они, наверняка, и родителей её избили, и кто еще на защиту встал. Что хотят — забирают. Вот, дом у меня забрали; а за то, что не раскрываю, где тайник мой — пытать водят как по расписанию. Да только угрожать им больше нечем — нет у меня родственников. А я решил что умру лучше, чем накопленное им отдам.

— Ну и дурак — не могла я не высказаться — Нет ничего ценнее жизни! Так ты тоже из южных доков?

— Ну да. А сама то кто такая? О делах наших не ведаешь, а шайке Конного дорогу перешла?

— Да чтоб дорогу перейти разве надо в чем то разбираться? — я пожала плечами — Знала бы — не переходила. Вы только объясните, почему молчите то, почему к стражам не обращаетесь? В прокуратуру? Как давно столичные доки в таком страхе живут?

Но оба лишь отвернулись.

Чего же боятся они? Или кого?

Выяснять я дальше не стала. Послышались шаги и я юркнула подальше от пленников и забилась в угол, выигрывая время. К решетке, подсвечивая себя факелами, подошли двое — известный уже мне молодчик и мужчина постарше, грузнее и с таким внимательным пронзительным взглядом, что даже мне стало не по себе.

Явно по моё тело. Или душу.

Играем по крупному? Да по — другому и не умею.

Я изобразила расстройство и панику, а когда меня потащили в сторону выхода, отперев огромный замок, еще и истерику. Так что им пришлось со мной повозиться; зато бдительность внимательного, как я про себя его окрестила, притупила, а заодно и по всем карманам да потайным складкам их одежды прошлась — но кроме медальонов да разнообразных ключей, в том числе от нескольких камер, что я заметила, ничего не нашла.