Для меня всё растерялось в белесом тумане, чуть колющем острыми иглами. Полная потеря ориентации и чувства тела, невосприятие каких-либо структур принималось телом крайне болезненно, почти до обморока. Ох как я не любила это все, но что ж поделаешь! Приходилось терпеть и крепко держаться за Миланку с Кариной, руки которых были единственным источником тепла и надежности.

Я знала, что в реальности не больше нескольких секунд прошло. Прошло и кануло; а мы уже выскальзывали в насущное, возле указанных деревьев.

Чуть отдышалась, оглянулась и сжала зубы, чтобы не выругаться.

Злодей на месте был. Стоял он над обрывом, на алтаре, где надобно, и руки простирал вперед, к морю; а там уже, вдалеке и волна собиралась, и гром гремел.

Теперь и я знала, где расщелина прячется, что дверью запертой между двумя планами бытия стояла: упорядоченным, рассудочным живым миром, где все имело причину и следствие, а жизнь сменялась смертью. И Хаосом, миром снов и мыслей, небытия.

Сам по себе тот мир не хорош был и не плох. Но как структура непредсказуемая, сильнее нашего. А потому, прорвавшись, на своем пути все бы смел.

Эх, убить бы этого, пусть это и непросто, до начала призыва то, что явит разлом и даст возможность ключи подобрать. А теперь убивать бессмысленно, да и невозможно, практически, — сила зова его защищает, требуя выполнить задуманное. И единственное, что должна я была сделать, так это на Врата воздействовать. Не дать им открыться или же закрыть вовремя.

Уже не таясь, я из-за деревьев вышла и в его сторону пошла. Девчонки за мной — помощи от них в этом деле мало было, но от сторонних препятствий и опасностей, если возникнут, они защитят. Поднялся сильный ветер и с воды задул в нашу сторону; ураган почти, что сорвал с меня плащ, да растрепал волосы. Я шла, пригнувшись, пока не достигла вершины. Тут злыдень и заметил меня. От моря отвернулся и посмотрел очами горящими:

Ну здравствуй, здравствуй, Ловец Снов. А ведь и не признал тебя сразу, в лесу том. А ты вон какая, настойчивая оказалась. И тебя приветствую Проклятый Рока. Да какая уж уродилась, тебе ли не знать. Что есть, то есть. Уж если меня наградили упорством и движением к цели, то от тебя такого же ожидать можно. Да только что ты сделаешь? Врата поднимаются, и не удержать тебе их. Удержу или нет — то мне неведомо. Но вот что все силы приложу, так это точно.

Поглядела на море и глаза мои от ужаса расширились.

Не врал проклятый, Врата и в самом деле поднимались. Из туч и волн созданные, молниями и громом украшенные; от края до края тянулись, от дна до самого неба. А мужчина уже и руки опустил, ибо сделал, все что надобно, и на меня не глядя, вперед пошел, все ближе на край. И засветились у него ключи, так и желая слиться с самой стихией. А он одной рукой ключи в море швырнул, а другой в меня амулет кинул, что парализовал полностью — застыла я, да девчонки; льдом хрустальным, одни глаза подвижными и остались. Гад же какой!

Да только не надобно мне шевелиться, чтобы свою задачу выполнить.

В мире редко Проклятый Рока появляется; а ежели и появляется, то, чаще всего спит, не ведает о силе и мощи своей. Потому как зло в себе и в других воспитать непросто совсем, особенно когда мир в равновесии и благоденствии. А этот не только смог, но и замыслил то, на что до этого никто и не покушался. Не войны, не власти ему захотелось, а полный переворот устроить, что принесет жесточайшие пытки и смертоубийства повсюду. Злодеяние настолько страшное, что даже думал когда он о них, предвкушал, то сердце мое болью заходилось и ненавистью его захлебывалось. И с каждым разом то все хуже и хуже было, с тех пор, как я его впервые во сне почувствовала.

В том смысл моего дара заключался. Ловила я сны, да отголоски мыслей и планов, черными, вибрирующими нитями пронизывающие мироздание. И чем злее, ужаснее то было, тем сильнее я их чувствовала; как на живую ножом резали они мне вены; сильной болью ударяли в голову; разрывали на мелкие кусочки сердце. Ибо чаще всего в этих мыслях именно я в тех жертв превращалась, о ком злодеи думали.

Проклятый дар. Так можно было бы его назвать, но не посмела бы. Не будь Ловцов, что рождались очень редко среди ведающих, то и преграды самым жутким злодеяниям не нашлось бы.

Вздохнула я, глаза закрыла и структуры все представила, разведала. Врата те увидела зрением мысленным, да жуткие плети-руки, что от Проклятого Рока тянулись.

Врата открывались уже под воздействием ключей утонувших. Все шире щель делалась, все глубже, все ярче клубы внутри нее сверкали, да всполохи вырывались. Так и чудилось мне, что лезут оттуда твари жуткие, но чудилось — пока разлом полностью не проявится, никто ни в этот мир, ни в другой не проникнет.

И тогда я сосредоточилась, огнем животворящим себя укрыла и иглу создала тонкую, да крепкую, что пришить сумеет даже разорванный край мира.

Ведь что такое структура? Нити переплетенные; струны жизненные, пульсирующие. Всё из нитей состоит — и мысли, и чувства, и поступки любые. Предметы да растения, люди да явления природные. Ведающие нитями этими ведают: за одну потянут, распутают — и клубок распрямится; узелок подвяжут где надобно; разрыв зашьют. Чем сильнее ведающая, тем лучше она структуру видит, шире. А Ловцы так и вовсе всеобъемлюще, при желании; да умеют они гнилые нити-мысли выхватывать, да оборванные заново ловить-прясть.

Вот потому только мне и скреплять эту пропасть, что на глазах ширилась. Даже не знала до этого, что можно так — но делать надобно.

И пусть руками и губами я не двигала — неважно. Запела я мысленно и мысленно же к вратам потянулась. Схватила я обрывочек плотной нити врат и растянула его немерено. В иголку свою продела, да споро работать начала — края стягивать, стежки накладывать. Ох как сопротивлялись тучи лютые; как сверкали молнии опасные! Да только мне они ничего не сделают, как и Проклятый — не хуже его я могла защищаться.

Вот почти уже до конца разрыва я дошла, еще немного оставалось, как поняла — не справляюсь.

Велика расщелина, да напориста; силы там давят безмерные. Трещат ниточки под воздействием; и пусть крепкие они, но крепость эта не бесконечна. И зашить до конца я зашью, да только не хватит ведовства моего, чтобы нитки напитать энергией, не дать им распасться.

Ведовства не хватит, а вот жизненных сил — вполне.

Вздохнула я, да что делать то? История эта так и начиналась, с понимания, что рискую не просто силой своей, не положением.

У меня и выбора то нет.

И потихоньку начала вливать в стежки жизнь свою. Каплю за каплей; и от каждой капли нити вспыхивали сиянием ярче, чем Северное. Все тише гул становился; все тяжелее стоять мне было, да связно мыслить. Не была бы парализована — упала бы.

Сердце колотилось все медленней, а зрение мутнело.

И только на краю сознания вдруг как вспыхнул чей-то крик:

— Руслааанаааа…

Когда на краю жизни и смерти балансируешь, все ощущается особенно остро. И так то чувствительностью не была обделена, а тут и вовсе — каждая нотка да крошка значимыми становились.

Сколько же в моем имени, Дамиром произнесенном, было тонов! И злость, и безнадежное отчаяние, и страх, и желание помочь, и ненависть, не на меня направленная. Как же нашел меня? Вот и вправду ведь, пророческие мысли то были. Везде, где ни оказываюсь — и он туда же.

Только вот что это меняет?

Оказалось, многое. Подскочил маг, сзади обнял, сразу так тепло и хорошо сделалось; сразу зрение ясным стало и звуки мира окружающего ворвались. И почувствовала я, каждой клеточкой своей, как хлынула в меня сила невиданная — его собственная сила. Сила, что не просто меня к жизни возвращала, но давала, наконец, возможность дело начатое завершить.

На такую передачу не каждый Главный Маг бы способен. А если и способен, то не всегда пользовался возможностью, ибо мог таким образом всего лишиться.

Всей магии.

А Дамир Всеславович не пожалел — ни себя, ни будущего своего. Рискнуть не побоялся.