— Руслана… Обещай что тоже отдохнешь. Невыносимо видеть истощенной тебя…

— Обещаю. Как закончится всё — отдохну.

Только маг последней фразы не слышал. А на следующее утро, проснувшись, хоть Русланы рядом не увидел, не обеспокоился.

Лишь спустя несколько часов, когда узнал от пришедшего директора, что Руслана так в прокуратуру и не пришла, осознал, что девица не просто так таилась, да отвар крепкий наливал.

И осознание того, что она вот прямо сейчас может какой опасности подвергаться, всю разумность у него уничтожило.

Наняв на рассвете на постоялом дворе лошадей, дальше уже мы не задерживались.

Поскакали в сторону моря, по основному тракту, как я указала. По граням я не разрешила — пусть это и было быстрее, но силы бы Милана с Кариной потеряли, а они могут понадобиться.

И портал открыть возможности никакой не было — кропотливая то работа, длительная, такие перемещения в пространстве творить. Две точные точки нужны для него, да знаки особые — куда захочется не удасться попасть, даже самым сильным, даже правителям. А на заклинания да схемы всяческие, да на артефакты — чтобы куда надо привели — и не было времени. Совсем.

Злодеюка то к самому главному приступить планировал.

Скакала и морщилась сама — наездник из меня был аховый; никогда этим не интересовалась толком. Мне на метле проще было, но метла то подконтрольный транспорт, абы кому не выдавалась, а ежели мы в прокуратуре начали бы объяснять, что собрались в дальнюю путь — дорогу, то там бы и остались.

Кто отпустил бы?

И так непросто было выбираться незамеченными. Это хорошо, что Дамир спал — а то он как ни обернешься, все рядом со мной оказывался последнее время.

Неужто, судьба такая?

Я вздохнула лишь. Судьба али нет — потом разбираться буду. Не по времени сейчас, да не по настроению. Силы я до конца не восстановила, пусть и выпила все возможные порошки да алхимические растворы, и поспала чуть — но за последние двое суток столько всего произошло, что как в сухую землю все утекало, не задерживалось.

А ежели не вернусь…

Головой мотнула.

Ох, ошиблись мы с Верховной, ой ошиблись! Не так то прост Проклятущий оказался; не просто так ему всякие пакости планировались. Может и стоило с самого начала у правителей какую помощь попросить… Вот только не уверены мы были ни в чем. А самое главное — ну не было ни у кого, кроме меня, возможностей справиться. Не потому, что сильная самая или умная, а потому, что единственная Проклятому противоположность.

И уж если он решил свой дар использовать, чтобы Врата открыть да Светлый мир уничтожить, встав во главе Хаоса, так только я и смогу, что воспрепятствовать.

А то не будет у нас Королевства Светлого.

Границу то Темной империи мы закрыть успеем, знаем как, но ненадолго это. Падет вслед за светлыми и Темный мир. Потому как не могут они друг без друга. Пусть и думают обыватели — да и не только обыватели — что враждуем и не любим друг друга; пусть и полагают, что с осторожностью друг к другу надо, дабы не полыхнуло, но все, кто равновесие держит, знают — так и задумано. Да не ради веселья, а чтобы было на кого ругаться, да пар спускать. Чтобы особенности и таланты углублять, без распыления — никакая сила суеты не любит. Чтобы было о чем сплетничать, да дивиться. Развитие то для мира целого — в противоположностях этих. А так то и пары у нас есть смешанные, у кого любовь все предрассудки убрала; и отношения торговые, обмены знаниями, да помощью — те же ведающие в Темной столице ох как работали. Но они в силу ведения и так больше всех понимали, хоть и молчали об этом.

И Верховная обо всем знала; с дедом моим, Главным темным алхимиком, на ножах с виду была, а сама на чай приходила, как устанет. Придет, опустится в кресло и давай разговоры вести — всю ночь могут проболтать.

И правители Светлый и Темный знали, еще в молодости тайно клятвами обменявшиеся, породнившиеся, как и было заведено испокон веков.

А уж про меня и говорить нечего, так уж вышло. Светлая ведающая, рожденная в самой сильной темной семье. С детства я то с одними жила, то у других училась; и правды мы никому не открывали, чтобы не волновались лишний раз окружающие. Да недоброе, лишнее не замысливали — а то мало ли, кому мои таланты понадобиться могли. Ведь не просто ведающая я была.

И Дамиру Всеславовичу я рассказать так всё не могла — сам он должен понять, что белое существует только потому, что черное рядом. И наоборот. Потому как тому, кто сам не понимает, никто и никогда не расскажет, как есть. А ежели не поймет…

Я вздохнула.

Так пусть будет счастлив с какой светлой, да благородной. Я в сторону отойду.

За размышлениями и не заметила, как огромный путь преодолели. Далее развилка была, да каменюка исполинская стояла с надписями и указателями.

Я спешилась, размялась чуть, воды попила и глаза прикрыла, сосредотачиваясь.

Спутницы мои ни во что не лезли — знали, что сейчас мне тишина нужна.

Хоть и больно было, страшно и гадко, но стала воспроизводить я картину в голове, что уже не раз видела.

…Обрыв морской, каверзный.

Тропа ведет на самый верх, по пологому склону, травой присыпанному. Справа, далеко, за утесами часть деревни виднеется. Слева — скалы такие-же. И бескрайнее море впереди.

На самом то верху, будто огромным топором обрубленном, стоит алтарь. То для меня алтарь — человек прошел и не заметил бы каменную, почти стертую веками, плиту.

К алтарю руки окровавленные тянутся…

Прервала образы и вздохнула судорожно. На направления внимательно посмотрела, прислушалась и головой вправо мотнула:

• Туда поехали.

• Далеко, как думаешь? Может гранями все-таки?

• Далеко пока, — вздохнула — Да и гранями я ничего не чувствую, обычным путем пойдем, как по следу.

• Успеем?

• Должны успеть. Этот тоже сам добирался.

И снова поскакали мы, ни себя, ни лошадей не щадя почти.

Лес густой, но не дремучий вовсе, тишиной нас встретил. Затаились звери да птицы, а может и сбежали — звериное то чутье получше человеческого будет. Солнце пробивалось сквозь сплетенные кроны; было тепло, даже жарко, а воздух напоен чудными ароматами. Картинка была настолько благостной, что и не верилось, что где-то в этом мире зло царит и здравствует.

Но красота и спокойствие всегда рядом с гнилью и ненавистью.

Мы быстро шли, плутая меж деревьев. Подлесок негустой был, трава мягкая, потому движение не слишком замедлявшая, даже когда лес ощутимо вверх пошел.

Деревья становились все реже.

Я сделала знак и прислушалась. Потом и вовсе перешла на особое зрение и структуру начала рассматривать.

Все верно. Правильный путь мы выбрали.

Чуть левее возьмем сейчас и куда надо выйдем.

Вот теперь и грани можно, а то заметными на склоне будем. До той вот кромки дойдем, где два дерева стоит в нескольких верстах, видите? Там останавливаемся; ежели на месте злодей, надо посмотреть будет, что делает. А нет его — так мы за пологом укроемся, подождем — амулет я с собой взяла.

Чуть выдохнув, девчонки за грань скользнули и меня с собой утащили.

Ощущения всегда от этого у меня были странные. «Ходившие», которых крайне мало было в нашем мире, гораздо проще это воспринимали — как смазанный переход в иное пространство, где все делалось серым, блеклым и мягким; тем не менее, окружающий мир виделся ими хорошо, будто за стеклом он находился. А вот мы, кто снаружи оставались, мало того что ни граней, ни находящихся там не видели, так еще и время-расстояние по другому воспринимали. Медленно и степенно, в отличие от ходивших. И проникнуть мы туда мало того что не могли, но и оказавшись по приглашению или будучи заставленными, выбраться самостоятельно также не умели.

Грани и для укрытия использовались, и для быстрого перемещения, и что уж там — для преступлений, бывало. Среди ходивших разные люди были — и плохие, и хорошие, как и среди любых других одаренных. И пусть грани их выматывали, но любили они это дело, ибо пользование собственными природными особенностями всегда приносит наслаждение.