Домой я приехал далеко за полночь, совершенно пьяный, усталый и опустошённый. И не имея сил даже переодеться, сел в кресло. Мы напились вместе с Неро. О чём только мы не переговорили за эти несколько часов, что провели вдвоём. Довольно давно мы не проводили столько времени вместе. Мы говорили обо всём, о детях, о семьях, о работе, и, конечно, о том, что вдруг подвигло его отправляться в Новороссию.

– Да сколько наших уже отправились туда, я не первый, – перед мысленным моим взором говорил Неро, шевеля жёсткой седоватой бородой.

Я знаю, что не первый, но никто из моих близких друзей ещё не принимал такого решения.

– Я видал войну, Туманыч, мне не впервой. И не могу я сидеть, письма наших читать спокойно и ничего не делать, пока нам на головы бомбы посылают. Если там нужны воины, я стану одним из них.

– Был на войне… – повторил я. – Это ж… сколько лет назад было, Неро!

– Что с того? Слава Богу ещё не совсем одряхлел, чтобы не полезть в драку. Справедливую драку. И почувствовать себя настоящим мужиком.

Я покачал головой, если так рассуждать, без войны, выходит, мужики не куются.

Неро усмехнулся на это довольный и даже помолодевший, даже мысли о том, куда он едет, похоже, радуют его.

– Не мне рассуждать об этом, Туман, я не философ и говорить много вообще не умею. Но где ещё и куются стальные люди, как не в битвах?

Странно было бы спорить. Всё так, конечно, но только и не совсем так. Вернее, не полностью так. Всё сложнее, Неро! Куда сложнее…

И вот я сидел тут сейчас один в темноте, даже Юрик не пришёл примоститься ко мне на колени. На кровати спит?

Неро отправляется воевать. А если погибнет там?.. Так мало близких людей. И становится всё меньше.

Поэтому у стариков такая грусть в глазах? Сегодня я впервые подумал о том, как много мне лет… Но я всегда считал, что старость не вязана с возрастом. Некоторые рождаются стариками.

Я снова набрал номер Маюшки, плевать, что четыре утра. Ответа никакого. Я написал сообщение, плохо попадая пальцами в буквы, что там наисравлялось… Но может поймёт, до чего мне тошно, может, откликнется…

Дверь на террасу и дальше в лес была распахнута, и ветер влетал в помещение, залетал в камин и раздувал почти потухшее пламя над посеревшими дровами. Вальтер спал, ровно и спокойно дыша во сне, даже не слишком сопя. Я чувствовала тепло его тела рядом, спокойствие его дыхания и сна, и думала, как я сделаю то, что пообещала Ю-Ю? Да и не в обещании дело. Как я сделаю то, чего хочу столько лет? К чему стремилась всю нашу совместную жизнь, будто все эти годы лишь ожидание?

А если Ю-Ю прав, и я не хочу уходить?

Да нет, хочу, хуже всего, что хочу! Все эти годы, всю нашу с Вальтером жизнь, я каждый день думала об этом. И не заметила, как крепко привязалась. И как я люблю этого большого мохнатого человека, который так любит меня. Непонятно за что, почему не возненавидел до сих пор и не вышвырнул. Но не только не выгоняет, дорожит мной…

Почему я не смогла отказаться от Ю-Ю? Почему за всю жизнь так и не оторвалась от него? Ничего без него не могу построить…

Я проснулся, как всегда просыпаюсь, если Майи нет со мной в постели. Всегда чувствую это, как бы глубоко ни спал. Оказывается, уже давно рассвело, солнце было высоко и светило ярко, заливая лучами, проходящими сквозь кружево листвы и сосновых лап, половину комнаты, ту часть, что возле террасы. Там золотится и светлый деревянный пол, и сами листья, чуть-чуть колышимые ветром, кажется, отбрасывают золотые блики. Я сел, оборачиваясь. Камин прогорел, дрова серыми призраками лежали в нём, уже не тлея.

Я умылся, хотя в ванную пошёл больше для того, чтобы поискать Майю. И стоя под упругими струями воды, думал, куда же она запропастилась и где её искать. Уехала? Это, конечно, возможно, но… Странно было бы, если бы она и правда уехала вот так, не говоря ни слова, после такого хорошего вечера и чудесной ночи.

И всё же я заволновался. И уже вытираясь, раздумывал, как я стану её искать. Но выйдя из ванной, я застал мою жену, входящей из леса с букетиком ландышей. Увидев меня, она улыбнулась, сверкая и благоухая как сама весна.

– Встал уже? Я так и думала, не ошиблась, значит. Давай позавтракаем и пойдём гулять?

Её милый голос звучит так высоко, так славно, так молодо, и сама она в утренних лучах, с небрежно сколотыми волосами, такая юная, светящаяся, будто солнце обняло её и снаружи и изнутри. Светится её кожа, её волосы, кажется, даже через платье проходит её внутренний свет. Ах, Майя, ты мой свет…

Я не мог и предполагать, что Майка видит меня во сне, тем более что она видит меня именно так. Но если бы я узнал это, то удивился бы только тому, что она вообще думает обо мне и радуется и мыслям этим, и снам. Потому что, зная то, что я знаю теперь, я ни чего странного не нахожу, что такой сон мог прийти в её сознание.

Дело в том, что я действительно приходил. Я видел её и её детей, и это было в мае. Но я не подошёл к ней тогда…

Но чуть позднее об этом…

После того, как Майка сказала мне, что, став моей женой, она не может быть моей женой, я, будто подхваченный невиданным ураганом, умчался вон из М-ска. Почти без сознания, без слуха, без зрения, без памяти. И ещё долго я не помнил себя, не наблюдал даже времени. Значительно позднее я с удивлением заметил, что прошло несколько лет. Именно тогда я и разыскал Майку, чувствуя, что не могу больше существовать, если не увижу её… Даже так как существовал до сих пор – без жизни.

И я увидел. Её, всё такую же, всё ту же, не изменившуюся нисколько, только какую-то милую, с новым взглядом, какой-то незнакомой мягкостью в движениях, с новой улыбкой. И дети. Его дети. Похожие на него… особенно мальчишка.

Я стоял неподалёку, скрытый за ветвями и какими-то горками и каруселями, невидимый ею и понимал, что я потерял её навсегда. Если она с ним, если родила ему детей, она и правда любит его. Его. Не меня. Выбрала его из нас двоих.

Его…

Как я его возненавидел! Он притворялся моим другом, только чтобы быть ближе к ней. Чтобы отобрать её у меня. Лгал каждым взглядом, каждым рукопожатием. Все эти годы. Не она не лгала. Не лгала. Нет, она не обманывала меня. Я почувствовал бы. Я чувствовал каждое движение её души с самого первого дня, как увидел её, как сел с ней за парту. Поэтому я знал и знаю, что она любила меня. И я жил этим. Вся моя душа жила, потому что она меня любила. Что говорить обо мне самом, нельзя рассказать, как я любил и, увы, люблю её.

И поэтому я поверил, что она не может быть моей. Это правда. Это ей открылось неожиданно для неё самой, ошеломило её саму и заставило поступить так, как она поступила. И за это я тоже люблю её. За то, что не лгала, не стала жить с нами двумя, как могла бы. Как делали многие, как я убедился позднее, когда имел многочисленные связи с женщинами, которые были связаны узами браков или длительных отношений и не отказывали себе в том, чтобы развлекаться со мной. У меня даже появилось с годами ощущение, что женщины идут на подобные связи куда легче и охотнее, чем мужчины. Ведь никто даже не забеременеет от женщин и не предъявит, если что, требование заботиться или платить, полная свобода…

Мне оставалось или умереть, покончив с собой, что я почти произвёл той жизнью, которую вёл в первые месяцы и даже годы после нашего расставания.

Я приехал в Москву. Поначалу я просто пришёл в первый же, попавшийся мне на глаза магазин и спросил, не нужен ли здесь грузчик. Ко мне вышел мордатый мужик с бритой головой, с наколками на пальцах, толстыми перстнями, прикрывающими их, и оглядел меня с ног до головы, небрежно цыкнув зубом.

– Откуда ты, лимита? Что-то не похож на обычного бича, – сказал он, ухмыльнувшись. – Пересидеть надо?

– От жены сбежал, – сказал я.

Он хмыкнул:

– Ну-ну, допустим, – и ещё раз оглядел меня, будто оценивая, но уже как-то иначе. – Ладно, заваливай, в подсобке топчан есть, жить, небось, негде?