— Батько что ж, переживает?

— А чего ему переживать? — не чувствуя подвоха, простодушно переспросил Антон. — Ему переживать некогда. Работает.

— Работает, — согласился Деркач. — Хозяин он добрый. А выговор ему все же влепили. За покупку рысака.

Ничего такого Антон не знал, дома как-будто все были спокойны, отец тоже. Сегодня они с ним завтракали.

— Правильно делает, чего переживать? У Советской власти рука твердая, а с ним она обошлась ладно. Да и вина его, хочу сказать, не так чтоб велика.

Зачем было про это говорить? Антон своими глазами видел, как Деркач кланялся возле их ворот. И никогда не злился. Справлялся о здоровье, о том, что пишет «старшенький сынок из города», улыбался и уходил, прижимая картуз к груди. Деркач обычно казался Антону таким добреньким. А сейчас таким не показался. Было в его голосе что-то злорадное, когда он говорил про отца.

Афонька появился во дворе внезапно. Он спрыгнул на землю откуда-то сверху — не то с забора, не то с дерева. Увидев ребят, закричал издали:

— А, рыбаки! Хотите карасятины? Я сегодня во каких наловил!

— Где?

— Далеко. Отсюда не видно.

— Не на Бургарах часом?

— На Бургарах? Там одни дурни ловятся. Так, чего пришли?

Антон объяснил ему. Афонька почесал в затылке, прищурил левый глаз. Посмотрел правым на Ваську, на Антона. Как-будто целился и выбирал жертву — в кого бы стрельнуть. Остановил взгляд на Антоне, протянул к его груди руку, уперся указательным пальцем. Щелкнул языком, заулыбался.

— Монета есть? Могу проглотить.

Антон снял картуз, отвернул подкладку и показал Афоньке хранившийся там рыбацкий крючок.

— Монеты не имею. Есть крючок на щуку. Хошь?

Афонька рассмеялся:

— Хе-хе, ищи дураков за нашим двором. Мне нужны деньги — скоро воскресенье, кино.

— Сено копнить пойдешь — посмотрим кино бесплатно. Отец обещал.

— Бесплатно? — Афонька скривил губы. — Нет, я люблю кино смотреть за свои трудовые. А в общем-то, если у вас нет денег, валяйте отсюда.

Афонька открыл настежь ворота и вытолкал ребят со двора.

Вдогонку крикнул, что он дорогу на сенокос знает и если не заболит живот, то придет подсобить.

Ребята шли по улице и объясняли каждый на свой лад разговор с Афонькой. Антон уверял Ваську в том, что Рыжий назвал их рыболовами и хотел угостить карасятиной потому, что сетку забрал он. А Васька доказывал, что Афонька узнал от кого-то обо всем и решил над ними посмеяться. Если допустить, что сетку забрал Рыжий, то как об этом дед Кравец узнал? Лапищи на берегу отпечатались, похоже Афонькины. Тогда откуда у мельника в волосах водоросли были?

Так и не доспорили Антон и Васька до полной ясности. Они остановились возле хаты, в которой жил цыган, дядько Михайло. С сыном его, Сергеем, ребята дружили. Вместе учились и вместе перешли в шестой класс.

Дядько Михайло остановился в Добром нежданно-негаданно три года назад. Ехали табором. В бричке у него сломалась ось. Пошел в колхозную кузню — сварить ее, но никто не взялся. Попробовал сам — не вышло. По мелочам мог отковать любую штуковину, а вот варку не усвоил. Отец его умер внезапно, не успел обучить сына этому колдовству с железом.

В кузне Михайле сказали, что председатель большой мастак по варке осей, он один тут на всю округу может помочь цыганской беде.

Пока цыган скакал по полям в поисках председателя, цыганка не тратила часу даром. Вдвоем с мальчонкой пошла по улице, пропуская мимо ушей выкрики ребят: «Черный цыган люльку курит, а цыганка людей дурит». Она только улыбалась.

Разное давали цыганке во дворах. Кто мелкую деньгу, кто сала, кто яиц пару, а кто отмахивался: бог подаст, не прогневите.

Во дворе председательского дома цыганка учуяла приятный запах. В казанке на летней печке томилась в супе курица. Из супа торчали куриные коленца. Смачно побулькивало. Цыганка повела носом, облизнула сухие губы и предложила хозяйке погадать.

— За рубль гадаю. Пять рублей дашь? Ну что тебе, червонец жалко?

Дарья Степановна, так звали хозяйку, улыбнулась:

— Гадать не надо — сама все наперед знаю, а гостинец твоему чернолицему да красивому цыганенку сейчас принесу.

С тем и ушла в хату. Обернулась мигом. Вынесла рубашку — на Антона была маловата — и шелковый поясок с махрами. «Пусть, — решила, — цыганенок походит».

Глянула Дарья на цыганенка, а его бедного так и колотит. Глаза навыкате, захлебывается невнятными словами. Стоит и дрыгается — не то пляшет, не то лихорадка его бьет.

— Что с ним? — забеспокоилась хозяйка. — Уж не заболел ли?

Толкнула цыганка сына в плечо, а потом еще и в спину добавила:

— Ступай, — говорит, — с глаз, чтоб я тебя не видела. Это его цыганская причина колотит. Животом страдает. Того и гляди за ворота не успеет выбежать.

Взяла белую сорочку, поясок, сказала спасибо и пошла спокойно и плавно со двора, заметая след цветастыми юбками.

И смех и досада одолевали хозяйку, когда она обнаружила, что курица из супа исчезла. Только теперь она поняла, какая «причина» трясла цыганенка. За пазухой у него лежала горячая курица.

Михайло тем часом нашел председателя, но долго не мог уговорить его поехать в кузню. Под конец разговора он обозвал колхозного голову несговорчивым цыганом, несмотря на то, что председатель выгорел на солнце и был светлым, как сноп золотистого жита. Это рассмешило председателя. Он посмотрел на Михайлу попристальнее и сделал заключение: «Толковый цыган, видно. И кони добрящие у него. Ось сварить на наковальне мудрено, да еще большая мудрость нужна, чтоб тебя, к колхозному делу приковать. Хоть на уборку бы, по крайности».

Председатель протянул руку:

— По рукам! Но чур, плату, наперед, сразу.

— Ты что, добрый человек, какая с цыгана плата? Креста на тебе нету.

— Чего нет, того нет, — согласился председатель. — Видишь, грабли стоят пароконные? Запрягай — и до ночи, а потом до утра… при луне. Не то твои жеребцы скаженными станут. Утром получишь ось. Но, чур, уговор. Будешь плутовать — за селом ось твоя лопнет. А если по-нашему, по-христиански, поработаешь — ось тебя переживет. Идет?

— Ай, какой же ты хитрый, председатель. Хитрее того цыгана, что из медного гроша золотые перстни для молодух делает. Ты что же, захотел меня присушить к колхозной работе? У меня там по селу цыганка с цыганенком голодные ходят.

Председатель пообещал найти их и покормить. Потом позвал бригадную повариху.

— Горпыно, на твоей совести здоровье вот этого хитрющего цыгана. Кандеру ему побольше и мяса. Привезу цыганку с цыганенком, и их накормишь. Хотя их я и дома покормлю.

Михайло согласился:

— Ладно, председатель. Остаюсь. Поймал ты меня на колхозный крючок. Только без обману, по-честному — это мы, цыгане, очень уважаем.

Цыганку и цыганенка председатель нашел за ближним лиманом под кибиткой, в холодочке. От обеда она не отказалась, только удивилась: почто председатель так о цыганах убивается?

Шли торопко. Председатель наслушался похвал и обещаний счастья, доброй доли и удачи в казенных делах.

У самого председательского двора вдруг вышла заминка. Цыганенок схватил мать за подол, цыганка остановилась, потом запричитала и кинулась бежать, посылая на голову председателя все кары господние.

Дома все прояснилось. Вволю посмеялись. Отец велел Антону взять ложки, казанок с супом и поживей бежать к цыганам за лиман.

Что делать? Уговор надо выполнять.

Цыганка оставила сына под кибиткой, а сама пошла искать запропавшего Михайлу. Цыганенок держал в каждой руке по булыжнику и грозил Антону. Пришлось подъезжать и так и эдак, улыбаться, рискуя получить по лбу. У самой кибитки Антон опустился на колени, вытер рубахой ложку и принялся хлебать наваристый суп. Цыганенок не выдержал и рассмеялся. Пока ели суп, подружились. Звали цыганенка Сергеем, мать — Эсмой, а отца, как уже известно, Михайлом. После обеда Сергей показал Антону ожоги на животе, смазанные куриным жиром.

К вечеру в село прискакал Михайло, нашел председателя и при всем конторском народе устроил ему разнос: