— Танкиста ранило. Ребята, за мной!

Васька еще плотнее прижался к земле. Антон хотел приподняться, чтоб броситься вслед за Яшкой к танкисту, но вдруг ощутил, что ноги его не слушаются.

— За мной, ребята! — крикнул Антон, вскакивая. Собственный голос его подбодрил.

Из незастегнутой кобуры, болтавшейся на ремне у танкиста, выглядывала круглая рукоятка нагана. Стеганые ватные штаны выше колена были разорваны и густо испачканы в грязи какого-то кирпичного цвета. Танкист лежал у обочины в кювете. Перед ним — пулемет.

— Сейчас снова полезут, — увидев ребят, сказал танкист. — Давайте ящик с патронами и живо смывайтесь! У-у, дьявол, — застонал танкист. Он хотел приподняться, но раненая нога, напомнив о себе, вынудила его не шевелиться.

Из-под брезентового полога в задке танкетки мальчишки достали два ящика с патронами. Выволокли их наружу, хотели было раскрыть, чтобы достать патроны, но танкист опередил их. Он дернул за какой-то ремешок, и лента с патронами потянулась из ящика, отливая желтизной.

— Ты нас не гони, мы тебе помогать будем, — предложил Яшка. — Тебе одному с такой ногой, как же…

— Спасибо, — сердито проворчал танкист. — Сейчас вот немцы в себя придут, поднимутся, тогда поздно будет. Честно слово, уходите!

Яшка кивнул Антону: следуй, дескать, за мной, стал отползать вдоль дороги. И тут откуда-то из тумана послышалось картавое:

— Русс, сдавайся!

Танкист ответил короткой очередью. Больше немцы сдаваться не предлагали. Стреляя на ходу, они делали короткие перебежки от дерева к дереву, приближались. Танкист, сгорбившись, припал к пулемету. Короткими, прицельными очередями прижимал немцев к земле.

Яшка и Антон, не успев отползти к берегу, прижались к гусенице, как к спасительной стенке. У Яшки блеснул в руке пистолет. Впереди задвигались какие-то тени. Ударил пулемет и, вторя ему, дважды кряду выстрелил Яшка. Услышав эти выстрелы, танкист оглянулся.

Немцы стреляли из автоматов. Шлепались о стенку кювета, словно плевки, немецкие пули. Ударяясь о металл танкетки, они рикошетили и, улетая в сторону, гнусавили на все лады.

Антон, прижимаясь одновременно и к гусенице и к Яшке, думал с удивлением, что в бою ничуть не страшнее, чем тогда, когда шли поселковые на слободских. Только сердце колотится во сто крат сильнее. И еще, кажется, что сейчас все кончится, немцы и танкист рассмеются, поднимутся на ноги, а затем, сойдясь, вместе курить будут и говорить друг другу всякие необидные слова. И будет все, как в ребячьих играх.

Яшка толкнул Антона в бок.

— Ты что? Уснул что ли? На, держи!

Антон ощутил у себя в руке теплую рукоятку пистолета. Яшка бросился в кювет к танкисту. Антон заметил, что красное пятно на ватных штанах танкиста стало больше. В руках у Яшки теперь был наган. Взял у танкиста.

Вдоль кювета, тянувшегося по другую сторону дороги, один за другим ползли немцы. Антон отчетливо различил их.

— Немцы лезут! — крикнул Антон.

Танкист бросил одну гранату, затем другую. Раздались взрывы. Из облака дыма и ошметков грязи, — «Как в кино», — подумалось Антону, — выскочил немец с автоматом. От испуга или от ярости рот у него раскрыт широко, как у вздыбившейся лошади.

Яшка и Антон выстрелили одновременно или почти одновременно. Немец на мгновение остановился. Казалось, сработали внезапно какие-то тормоза или кончился завод. Антон видел где-то заводного слона, который останавливался, не успев опустить ногу. Но немец только мгновение напоминал заводную игрушку. Он свалился, не сделав следующего шага, хотя его нога уже была занесена.

Танкист, расстреляв ленту, вставил другую. Строчил, посылая в сторону немцев самые невообразимые проклятия.

Немцы снова отошли. Танкист вытер рукавом лицо.

— Честно слово, надо ноги уносить. Теперь они что-то новое придумают. Я их норов знаю еще по окружению. Они нас в лесу напрямки взять хотели, но не могли и тогда пошли хитрить во всю ивановскую. А у нас еды только да патронов не достает, а хитростей нам не занимать. Сами, честно слово, поделиться можем. С добрыми людьми бы, да по-хорошему. Ух, мама родная, жарко стало! А вы ребята, хорошо подмогали. Молодцы. Чего у нас там в тылу? Отступать есть куда?

— Речка с камышами, — сказал Яшка.

— Хорошо там, — добавил Антон.

Но тут Антону показалось, что немец его за штанину берет. С трудом набралось сил, чтоб оглянуться. А это вовсе и не немец, а Васька с Сережкой. Тоже ведь смелости хватило, чтоб выползти из зарослей.

— Уходите поскорее, немцы около мельницы болтают. Сбоку зашли. — Васька сказал все это, ни разу не заикнувшись. «Должно быть, душа не в пятках», — подумал про него Антон.

— Прихватить бы чего-нибудь с собой, — предложил Сережка, показывая на танкетку.

— Быков пригоним, заберем, — сострил Яшка.

— Пошли, живо! — скомандовал танкист и пополз к берегу.

— Помогите ему! — распорядился Яшка, а сам бросился зачем-то к танкетке.

Антон и Васька старались изо всех сил помочь танкисту. На раненую ногу он почти не мог опереться. Вот уж и спасительный обрыв, а там камыши, по которым можно перебраться на противоположный берег. На том берегу неубранное поле кукурузы, не видно ему ни конца, ни края.

Услышав, что вслед за ними ползут Яшка и Сережка, Антон оглянулся и не удержался, чтобы не спросить:

— Яшка? Зачем?

— Пригодится, — успокоил его Яшка. Он волок за собой пулемет, Сережка тащил два ящика патронов.

— Глубоко здесь? — спросил танкист, сползая вслед за ребятами с обрыва.

— Нет, в камышах — по колено.

— Это хорошо. Даешь на тот берег… задело меня маленько, честно слово, задело. А кость, видать, цела.

Камыши, шурша, расступались. Тяжелые пушистые метелки роняли светлые капли. В речной глухомани изредка раздавались легкие всплески. Шли осторожно, останавливаясь, прислушиваясь.

На противоположном берегу сделали короткий привал. Танкист достал из кармана бумажный пакет, схватил его зубами за угол, мотнул головой, и ребята увидели в его руке бинт.

— Я отступал из машины по-хорошему, даже пакет из бортовой аптечки прихватил. Да что пакет, йод взял. Помогайте, ребятки, штанину снять. У-ух, честно слово… не больно.

Танкист залил йодом рану, затянул бинтом. Снова поднялись и кукурузными рядками, не сгибаясь, медленно, но верно стали удаляться от места переправы.

Где-то сзади забубнил пулемет.

— Опомнились. Честно слово, опомнились. Их, гадов, с полдюжины уползло. Как им не понравилось… с десяти шагов не более, врубил я первую очередь. Деваться им некуда, ровное место, один кювет, и тот простреливается. Ногу задело, когда я хотел, было, из машины вылезти. Он, гад, прикинулся убитым. Я из машины, а он — очередь. Тут я приложился и всадил ему. Верно, не ошибся, попал.

К радости танкиста и ребят начало моросить. Все вокруг заполнила мокрая, по-осеннему непроглядная мгла. В такую погоду все одно, что утро, что полдень, что вечер. Сумрачно кругом.

Танкиста переправили на левадинский берег в другом месте и спрятали в саду под копной почерневшего от дождей сена.

Левадинцы слышали ранним утром, что за селом был короткий бой. Они видели нескольких удиравших немцев. Не трудно было догадаться, что скоро двинется их главная сила, и тогда в селе станет жарко.

Только четверо ребят, притаившихся во дворе у Антона, да танкист, оставшийся в саду, знали, что произошло на самарском берегу за околицей села.

Вечером ребята помогли танкисту забраться на чердак. Там в ворохе кукурузных початков они сделали для него углубление, устлали его старым одеялом. Густой запах спелой кукурузы стоял на чердаке, где-то возле слухового окна возились голуби.

Мать сказала Антону, что она удивляется, как это он остался живой. Она догадалась, где стреляли утром и была, по ее словам, сама не своя.

— Что же теперь с танкистом? Живой он?

— Живой, мам… Он пошел… Был ранен в ногу, а все-таки пошел…

— Как же он пошел раненый?