– Калеб! – позвал Кламион, промокнув выступивший на лбу пот белоснежным платком.

Из-за шторы в углу вышел высокий мужчина в обычной серой сутане, подпоясанной веревкой. Такую одежду носили младшие монахи церкви. Калеб остановился напротив епископа, расчетливо встав так, что магу было не видно лицо Кламиона. Епископ слегка приподнял правую бровь, отдавая недвусмысленный приказ. Калеб проворно развернулся к магу, одновременно прикладывая к лицу, скрытому капюшоном сутаны, сжатый кулак правой руки. Маг вскрикнул и выбросил вперед руку в глупой попытке выставить защиту. Чуткий слух Кламиона уловил едва различимый тонкий свист. И вот уже обездвиженное ядом тело мага осело на пол. Несчастный беззвучно открывал и закрывал рот, силясь что-то сказать. Паралич, превративший его тело в непослушное бревно, оставлял работающими только мышцы лица. Таковы были свойства яда, нанесенного на тонкую иглу, торчащую из шеи мага. Кламион встал и неспешно подошел к неподвижному телу. Ему доставляло удовольствие видеть эти молчаливые эмоции безнадежного отчаяния и ужаса, которые появлялись на лицах жертв яда. Калеб равнодушно наклонился над магом, выдернул иглу и осторожно спрятал ее в деревянный футляр, который затем опустил в просторный карман сутаны.

– Отдай его палачу. Хочу, чтобы он допытался у этого грешника, сознательно ли он ввел в заблуждение верховного епископа церкви, или действовал по чьему-то указу.

Помощник молча кивнул.

– Есть новости из Давора? – задумчиво спросил Кламион, склонившись над магом и бережно приглаживая его взлохмаченные волосы толстыми пальцами.

– Нет, ваше святейшество, новостей нет, – голос человека был ровным, лишенным всякого преклонения и заискивания.

– Как думаешь, не врет наш мэйр?

Калеб был верным человеком и викарием Кламиона. Епископ не держал от него секретов, полностью доверяя помощнику. Ну, почти не держал.

– Грешник слишком много не договаривает, ваше святейшество, – заметил викарий.

– Я тоже так считаю, – вздохнул Кламион, в последний раз окидывая взглядом перекошенное от ужаса лицо, по которому текли слезы, и вернулся в кресло.

– Разрешите сказать, ваше святейшество? – спросил Калеб, и, дождавшись согласного кивка Кламиона, продолжил. – Что бы там ни говорили мэйры, нам все это только на руку. Грешники переживают лишь за себя, ваше святейшество, угрозу своих чар чувствуют. Ну и пусть. Главное, чтобы их корабли отвлекли на себя внимание даворцев. Нашим воинам и паладинам магия ни к чему. Наша сила в вере, молитве и крепком мече.

– А также в числе и неуемном желании убить все на своем пути, – проворчал со вздохом Кламион. Вера – это хорошо, но когда ее было много, становилось неудобно.

Верховный епископ замолчал и принялся барабанить толстыми пальцами по столу. Викарий терпеливо ждал.

– Нам нужен Давор. Нужен малой ценой. Мы замерли меж двух границ, готовых дать отпор. Святой Ваал, спасибо тебе, что мерзкие погорцы не дали объединиться Шеридану и Давору, потому что это был бы наш конец, – епископ смерил Калеба тяжелым взглядом. – Я знаю, ты это понимаешь так же хорошо, как и я. А вот безмозглые паладины этого не понимают! Им нужна война, нужна кровь, во имя Святого Лорха! А о том, что после победы нас всех может разорвать в клочья шериданская конница, они не думают.

Кламион снова замолчал и надолго задумался.

– Соберешь несколько разведывательных отрядов. Пусть проникнут в Давор, покрутятся у Диссы и Лутера. Обязательно докладываться два раза в день. В города пока пусть не лезут. Мы потеряли свои глаза и уши в столице врага, чувствую, навсегда, нужно срочно завести там новые, хоть какие-то. Даже если у девки все получится, и она встанет во главе Солха, а мы сможем, наконец, перейти эту дархумову реку, лишних шпионов не бывает.

Калеб подошел к входной двери и легонько щелкнул пальцем по дереву. Тотчас дверь отворилась, и в кабинет протиснулись двое здоровых верзил, каждый на голову выше отнюдь не низкого викария. На них были такие же серые сутаны, но с откинутыми капюшонами. Бритые головы пересекали многочисленные полосы шрамов. Калеб головой небрежно указал на лежащего мага. Бритоголовые без слов грубо подхватили упитанного мага за руки и за ноги, словно он был пушинкой, и пошли к Калебу, который ждал в углу. Отточенным движением он откинул белую штору с вышитыми золотом узорами, изображающими картины из жизни Святого Ваала, и вдавил один из камней глубже в стену. Открылся черный ход, в котором все четверо исчезли через мгновение, оставив верховного епископа в одиночестве.

***

– Ты знатно потрудился на благо церкви сегодня, – нараспев произнес епископ, чувствуя разгорающийся внутри огонь предвкушения. – И один грех тебе будет прощен. А может, и два…

Рука потянулась к серебряному колокольчику, стоящему на столе, судорожно схватила его и замерла в воздухе.

– Точно, два греха, – промурлыкал толстяк, ощущая, как потеют уже не только грудь и подмышки, но и ладони. Нарастающая волна возбуждения. Кисть дернулась, и кабинет наполнился мелодичным перезвоном.

Кламион поставил колокольчик на место в ряд и с любовью окинул взглядом весь десяток, разных размеров и оттенков. Каждый из них был сигналом для послушников, круглосуточно дежуривших за дверью кабинета епископа, служившего одновременно и спальней, и обеденной залой. Считалось, что ничто не должно было отвлекать верховного епископа Первого Собора Церкви от дел, поэтому любая его прихоть и желание немедленно удовлетворялись. А как могло быть иначе у человека, который денно и нощно заботился о процветании Церкви?

В дверь снова с трудом протолкнулись двое бритоголовых верзил-послушников, других, не тех, что ушли за Калебом. Пыхтя от напряжения, они втащили и поставили посередине кабинета внушительную кадку из черного дерева с серебряными обручами. Из кадки шел пар и приятно пахло травами, которые заранее подмешивал главный церковный лекарь. Послушники поклонились и молча вышли. Следом тут же вошли два мальчика. Белокурые юнцы были одеты в маленькие белые робы из тонкого шелка. Босые ноги переминались на месте, а две пары голубых глаз с тревогой и выжиданием смотрели на епископа.

– Святой Ваал! – хрипло воскликнул Кламион, освящая юнцов, исполняющих обязанности банщиков, святым знамением. – Сущие агнцы!

– Ты, – ткнул епископ в одного из мальчиков. – Выйди.

Мальчишка тут же выбежал прочь. Второй мальчик проводил его завистливым взглядом. Епископ развернулся и прошел к кадке, скидывая сутану на ходу. Залез внутрь, тихо охнув от приятного жара, охватившего все тело, и со свистом выдохнул, вдыхая полной грудью запах трав, щекотавший ноздри.

– Поди сюда и потри мне хорошенько спину, – распорядился епископ, закрывая глаза и склоняясь вперед, чтобы мальчик мог дотянуться до поясницы. От прикосновений щетки Кламион тихо замурлыкал. Расслабившись, епископ откинулся на спину, подставляя под мочалку грудь.

В плеске воды Кламион отчетливо услышал, как тихо скрипнула дверь. Мочалка упала в кадку. Кламион с удивлением разомкнул глаза. Даже Калеб не смел тревожить его без вызова после звона серебряного колокольчика. Верховный епископ повернул голову и с недовольством уставился на открывающуюся дверь. Из темноты коридора в высокий проем двери шагнул человек в доспехах и на мгновение замер. Кламион открыл от изумления рот. Незваный гость зашел в кабинет. Отполированная до блеска броня доспехов заиграла на свету сотнями бликов.

«Святой Ваал!» – холодная лапа ужаса сжала сердце Кламиона. Верховный епископ хотел закричать во весь голос, зовя на помощь Калеба и бритоголовых послушников, но не издал ни звука. Он снова и снова открывал рот и напрягал связки, но все было напрасно. Кламиона охватила паника. Он хотел потянуться к столу, где на расстоянии вытянутой руки стояли колокольчики, звон которых мгновенно заставил бы зайти верных слуг и защитить его от этого человека, с ног до головы закованного в железо, но не смог. Он был парализован. Его взгляд метнулся с гостя на собственную грудь и замер на зловеще поблескивающей игле, торчащей под правым соском.