Я думал, одновременно делая. Второй раз было уже не так страшно, даже интересно. Посмотреть на рожу дяди Пети, послушать, как он материться станет… Так, второй шпингалет, верхний – это уже на цыпочки встать надо. Первая створка есть, теперь вторая – тут немного заело, но я, сорвав кожу на пальце, победил и здешние шпингалеты. Вот он, холодный ветер свободы!

Но в тот миг, когда мои ноги расстались с подоконником, и сердце радостно раскрылось навстречу смерти, в меня вцепились чьи-то руки, штук в количестве четырёх.

– Стоять, ты чё! – заорал кто-то пацанячьим голосом.

– Ты дурак, что ли? – Это истерический визг Кати? Ну, круто, довёл ребёнка, поздравляю.

И эти двое всё мне обгадили. Втащили за джинсы обратно в класс, в жизнь, переполненную тупыми стихами и бесплодными надеждами. А теперь к ним добавятся ещё и психиатры… Блинский блин! Ну ладно. Я найду способ сдохнуть. Может, чуть позже. Плохая была идея, дядя Петя. Жизнь – всегда дерьмо, в любом возрасте.

Дебил.

Лениво думал я, глядя в потолок.

Думал своим тридцатилетним сознанием. Однако какая-то частичка меня, уже смирившаяся с тем, что я стал двенадцатилетним школьником, думала, что не такой уж я и дебил. Вот, вместо урока, лежу себе на кушеточке, в школьном медкабинете. На языке привкус валерьянки – ничего такой. Или это пустырник? Вот бы узнать… Так-то я привык другими напитками стресс глушить. Ну, если прям действительно стресс.

Вот, спрашивается, где логика? Спиртовую настойку – пожалуйста, а налить чуть не выпрыгнувшему в окошко ученику стакан вискаря – запрещено. А ведь вискарь – он… Он такой…

Тут скрипнула дверь, оборвав мои размышления на самом интересном месте, и в медпункт зашла наша врачиха. Знать не знаю, как она там правильно зовётся, может, вообще медсестра. Когда был школьником, такие вопросы меня не интересовали. Да и сейчас, собственно, тоже не особо.

– Ну? Как ты тут? Успокаиваешься? – грубовато-участливым голосом произнесла эта немолодая женщина в очках с чёрной оправой.

Она присела на стул рядом и зачем-то принялась щупать мне пульс. Ха! Щупай не щупай, а я покойник. Если б дядя Петя быка не включил, я б уже в аду с чертями отвисал.

«Успокаиваешься»… Ну да. Когда меня от окна оттащили, вёл я себя неспокойно. Рвался, плакал, кажется, даже матом ругался, обзывая всех школотой безмозглой и требуя конституционного права на смерть.

– Релаксирую в полный рост, Зоя Павловна, – бодро гаркнул я, откуда-то вытащив имя-отчество врачихи. – Ещё б музончик расслабляющий, типа «Sepultura», что ли…

– Ой-ой, что за слова-то такие? – Зоя Павловна, по тону поняв, что я далёк от депрессии, тоже перешла на более светские интонации. – И чего это тебе вздумалось в окошко-то сигать?

Тонко. Даже завидно. Если б я на работе так же изящно аквариумами торговал – выпрыгивал бы не с восьмого этажа из съёмной однушки, а из личного пентхауса. Сарказм, конечно. Сарказм – наше всё.

– Да я только подышать хотел. Духотища же в классах – ужас. А они как накинулись толпой – звери, а не дети!

– Ну-ну. – Зоя Павловна оставила в покое мою руку и сняла очки.

Начинается… Если твоя ровесница снимает очки – есть шанс, что дальше она чувственно распустит волосы, расстегнёт халатик и так далее. Но когда женщина в пять-шесть раз старше снимает очки, значит, грядёт серьёзный разговор. Впрочем, я разве жалуюсь? Лучше уж серьёзный разговор, чем голая Зоя Павловна. До Мэрилин Монро ей, прямо скажем, лететь, пердеть и радоваться.

– Семён, – со вздохом сказала она. – Я понимаю, что в твоём возрасте многое кажется куда более важным, чем оно есть на самом деле…

Я, блин, как-то неправильно взрослел всю жизнь, оказывается, вот что я в этот момент понял. Потому что даже представить не могу, какую кучу говна надо иметь в голове, чтобы сказануть подростку: «в твоём возрасте». Или ребёнку. Или старпёру. Да человек в любом возрасте – центр вселенной, и нечего ему этим возрастом, как писькой, в лицо тыкать. И стоило ради этого очки снимать? Фу, даже слушать не интересно.

– …всё это забудется, месяца не пройдёт, как никто и не вспомнит…

– О чём? – не выдержал я монотонного брюзжания медички.

– Ну, Семён… Ты уж прости, но я знаю, как ты девочке в любви признаться хотел.

Буэ… Прозвучало, как порнуха. А уж мне так мерзко стало, будто я в этой порнухе снимался. Хотя почему, собственно, «будто»?.. В главной роли отжигал.

– Фигня, – поморщился я. – Мозг не задет.

– Не фигня, Семён, – покачала головой Зоя Павловна.

– Да вы ж сами только что сказали, что фигня! – возмутился я такой непоследовательности. – Месяца не пройдёт – все забудут.

– Так а на́ сердце-то у тебя…

– Зоя Павловна, – начал я злиться, – я сейчас от скуки сдохну. Вы либо отпускайте, либо давайте, по этапу, к психиатру.

– И-и-и, милый, ты не волнуйся! – отмахнулась Зоя Павловна. – Зачем нам эти психиатры? Раз глупость совершишь – на всю жизнь ведь клеймо поставят. Мы лучше сами…

С высоты своего реального возраста я только поржал мысленно. Какое, блин, «клеймо»? Ах, несчастье – в армию не возьмут суицидника? Бля, действительно, как же я переживу такое… А потом – что, меня Даня на работу в свою шарагу не возьмёт? Он у меня, типа, вообще какую-то справку попросит? Пожалуй, отлежать месяц в дурке и получить белый билет лично для меня было бы скорее в плюс – не пришлось бы столько лет подряд слать нахер офицеров военкомата, названивающих мне на сотовый. Сколько нервов сбережётся.

– А чего это мы сами? – прищурился я с подозрением. – Разве ситуация не чрезвычайная? А если я потом – того? На вас столько всего повалится – экскаватором не раскидаете.

Нет, ну правда. Она ведь даже не школьный психолог (такого зверя у нас до десятого класса вообще не было), так куда, спрашивается, лезет? Типа, богатый жизненный опыт вязания крючком и просмотра «Санта Барбары» профильное образование заменяет?

– Так вот мы с тобой и поговорим, чтоб – не «того», – подхватила Зоя Павловна. – Помнишь ведь, как в прошлом году Илюша Римский, за школой…

Я вспомнил. И понял. Да, мутная вышла история – нашли прошлой зимой пацана. Повесился на ремешке от собственной сумки. Слухи разные ходили, но официально вроде как самоубийством всё обозвали. А тут – я. И всю статистику школе к хренам порчу. Такое вот я говно – всем всё порчу. И сдохнуть не дают, что характерно.

Зоя Павловна ещё что-то лопотала, а я даже ерепениться перестал. Грустно стало и мерзко. Чтоб поскорее отделаться, я немного поактёрствовал, убедил Зою Павловну, что всё осознал, и больше никогда. Наконец, она меня отпустила.

– Подождёшь, может? – заботливо предложила она. – Проводит кто-нибудь.

Вот грымза, даже сама проводить поленилась.

– Не, спасибо, я в порядке!

Урок ещё шёл, в коридорах было пусто. Я спустился вниз, зашёл в раздевалку, почесал голову. Как спустя восемнадцать лет вспомнить, какую куртку носил?.. Хм… Наверняка чёрную – я всю дорогу любил чёрное. Но может быть и серая. Помню, что не всегда мать удавалось перебаранить, а она изо всех сил старалась внести в мою жизнь что-то светлое и яркое.

Вздохнув, я закрыл глаза. Ну? Мышечная память, или типа того? Дядя Петя, выручай!

– Вспомнил! – Я распахнул глаза и улыбнулся.

Вспомнил я, что в каждой куртке в правом кармане обязательно носил блестящий болт с навинченной на него гайкой. Где я этот болт взял – убей не помню, но служил он мне чем-то вроде талисмана и чёток по совместительству. Нравилось мне, держа руку в кармане, скручивать и накручивать обратно гайку.

Ничтоже сумняшеся, я начал шарить по карманам, пропуская только явно девчачьи куртки и всяких попугайских расцветок.

В одном из карманов нашёл пачку «Космоса» и зажигалку. Не долго думая оставил себе. Сигарет купить в моём возрасте – проблема, а курить охота. Как-то бы вот это вот всё через затяг осмыслить, что ли…

На четвёртом ряду мне повезло – нашёл болт. В рукаве тёмно-коричневой куртки оказалась шапка. Я её перепрятал в сумку и накинул капюшон. Зашибись. В школе, помнится, капюшоны жуть как ненавидел. Почему – не знаю. Сейчас с уважением отношусь.