Ассимиляция дает новый источник исторической энергии еврейства, однако вместе с ее трагическим искажением и отравленностью. Однако это не есть человеческое произволение или даже грех, но судьба или суд Божий, который притом имеет силу на обе стороны: на Израиля и не-Израиля. На последний же, в меру его христианства, возлагается долг «христианского отношения» к еврейству, непрестанной борьбы внутренней и внешней с антисемитизмом, в который входят, как слагаемые, самоутверждение, зависть, ревность, самосохранение. Он, во всяком случае, представляет собою духовное искушение, в борьбе с которым требуется непрестанное противоборство и жертвенность. Христиане духовно также ответственны за еврейство своим к нему отношением, которым они его привлекают или же отталкивают, – и не только от плохих или мнимых христиан, но и от самого христианства. Конечно, это не может служить оправданием для неприятия его со стороны Израиля, который, как старший брат, не должен соблазняться младшими, но по человеческой немощи может ими задерживаться на своем духовном пути.
Что же касается самого Израиля, то он становится жертвой этого ложного своего положения в жизни, самоопустошения, с одной стороны, и самоутверждения, с другой. Первое сопровождается преувеличенным развитием тех свойств, которые ему природно свойственны (еще по Ветхому Завету): материализма, чувственности, властолюбия. Второе же связано с роковой псевдонимностью всего его исторического существования. Последняя же выражается в том, что, будучи чуждым, ассимилируясь, он выдает себя или же искренно себя считает принадлежащим к той народности и культуре, которые составляют его историческую среду. Эта ассимиляция в отдельных случаях – а их может быть очень много – приводит к подлинному самоподмену, к двойству личного и национального самосознания. Но эта именно возможность является особенно важной и многообещающей для грядущего всеобщего спасения как самого Израиля, так, через его помощь и духовное посредство, – всего человечества.
Однако, ранее этого в состоянии агасферизма рок исторической псевдонимии содержит в себе нечто нездоровое и фальшивое, есть некоторая поза, лишенная простоты и подлинности. В таком качестве она наиболее свойственна профессиям, которым присуще некоторое позирование: таковы литература и сцена. Псевдонимной становится сама жизнь и ее самооткровение в творчестве. Эта черта не свойственна Ветхому Завету в подлинности жизни в богоизбранности Израиля. Трудно сказать, когда и как она исторически возникает и развивается, однако в новое время и в наши дни она достигает апогея, в особенности же, конечно, в советской жизни, где она, впрочем, даже и никого не обманывает, а просто наглствует перед лицом горькой правды жизни. И, проистекающая из потребностей ассимиляции, она в действительности вырывает и углубляет ров, который хочет засыпать. «Псевдонимия» есть именно л ж е-именность, в которой свидетельствуется, что данный носитель имени есть не тот и не то, кем и чем он себя именует. И все это есть проявление той духовной опустошенности, в которой пребывает Израиль в том состоянии, о котором рекла сама Истина: "се ныне оставляется дом ваш пуст, – дондеже воскликнете: «благословен грядый во Имя Господне», т. е. доколе Израиль не обратится ко Христу и в Нем познает свое подлинное естество, и во Христе обрящет и свое собственное имя. Дотоле же псевдонимия жизни, плод ассимиляции, вместо органического соединения, остается всеобщим духовным бедствием, приучая скрываться и прятаться от себя самих, как и от других, построяя жизнь на условной лжи, которая даже если и замалчивается, то никого уже не обманывает. Следует стыдиться лжи и отвращаться от нее. Не духом истины, но духом лжи проникается наша псевдонимная цивилизация, своими ложными личинами обезличивающая личности, жизнь и творчество.
На дне этой псевдонимности, если таковое вообще существует для бездонности, таится одно основное чувство и устремление: сознательная или бессознательная борьба с христианством, вражда со Христом. Поэтому и все оно существует дондеже, до духовного воскресения Израиля, его окончательного обращения ко Христу, «ибо ожесточение произошло в Израиле до времен и». (Рим. XI, 25).
Снова и снова, в 1000-й раз вникая умом и сердцем в пророческие главы ап. Павла о судьбах и спасении Израиля, в сопоставлении с ветхозаветными пророчествами о нем же, изумляемся их таинственной антиномике в учении об отпадении Израиля, как и об его спасении, с нерушимостью Божия о нем определения. И эта антиномика не только внешняя, но и внутренняя, она содержит тайну не только его духовной судьбы, но и нашей, она совершается не в нем одном, но и в нас. Это есть и наша собственная судьба на путях трагедии мировой истории, вокруг ее оси, по изволению Божию в избрании. (Рим. IX, 11). «В отношении к благовестию они враги ради вас, а в отношении к избранию возлюбленные (Божий) ради отцов». (XI, 28). «Дары и избрание Божие непреложны» (29), «они теперь непослушны для помилования вас, чтобы и сами они были помилованы» (31). Израиль – это отвергшийся Христа и Богом отверженный «дом пуст», но он же есть и святыня народов, Богоизбранный сосуд. И нам, как христианам, дано повеление вместить и всю силу борьбы с антихристианством с верностью и любовью к Израилю в его избранничестве. Нам равно возбранен подлый и греховный антисемитизм, страсть ненависти и зависти, которая столь легко нас подстерегает на путях правого ему противления, как и утрата чувства ответственности за его конечные судьбы, которые творятся и при нашем участии, суть судьбы общие всего мира, «ибо всех заключил Бог в непослушание, чтобы всех помиловать». Но для этого требуется от нас самих особое обострение чувств при нашем собственном различении его положительных и отрицательных потенций, духовная зрячесть к тому. Но это как раз и отсутствует в поверхностном либерализме и гуманизме, хотя они и должны занять приличествующее им место в практическом отношении к «еврейскому вопросу», однако, в наличии напряженной настороженности христианского чувства. И ныне, благодаря антисемитскому, безбожному гонению на еврейство, это всеобщее христианское чувство ответственности за еврейство должно подняться в наибольшей мере, и таково его положительное значение. Но оно же имеет, должно иметь подобное же значение и для еврейства, насколько оно лишается земного благополучия, царства от мира сего с его могуществом. Судьбы его становятся мартирологом, крестоношением, которое, однако, совершается еще не со Христом и не во имя Его. Но будем верить, что это есть зов и воспитание к тому.
Исключительная трагедия Израиля является необходимым для него путем спасения, как его самого, всего Израиля (Рим. XI, 26), так и всех языков «до полного числа их» (25). Нам не дано знать времена и сроки свершений «непостижимых судеб Божиих» (33), но мы можем и должны различать внутреннее значение, силу и смысл происходящего. И мы не можем не понимать внутренней логики того, что перед нами совершается. Да будут же собственные чресла наши препоясаны и светильники горящи. Мы должны относиться к врагам креста Христова не как к своим личным врагам, при всей нашей непримиримости к этой враждебности их самой по себе. Мы должны не только внешне, но и внутренно с нею бороться прежде всего в себе самих, несмотря или вопреки всей ее трудности. Для нас является естественным любить спасающегося с нами во Христе Израиля, и это так естественно и легко любить его, трудно даже не любить. Однако, нельзя не бороться с ним в состоянии его отпадения и противоборства церкви Христовой. Но борьба за веру, противоборство антихристианству, сокрытому и явному, может не быть, а следовательно и не должно быть враждой или ненавистью, – апостол указует нам здесь путь антиномический. Ныне все христиане проходят путь воспитания христианских чувств в самых чувствительных и деликатных его точках. Но духовные плоды этого нашего воспитания, с его достижениями, имеют значение и для «спасения всего Израиля», через преодоление тех искушений, которые возникают на наших собственных путях жизни.
